На следующий день я позвонила ей в дверь квартиры, и она, увидев меня, растерялась: «Это вы?» Я засмеялась и говорю, что обещала же зайти. Но тут к ней пришла соседка по квартире, осталась в комнате со мной, а та стала кому-то звонить по телефону (аппарат стоял в коридоре). Быстро переговорив, женщина вернулась в комнату и стала рассказывать, что она вчера разыскивала меня в комендатуре военного городка, расспрашивала всех обо мне, но по ее описанию никто такую не знал и не видел. Оказывается, она описала меня девочкой лет семнадцати. И потому, конечно, работники комендатуры меня не признали. Раздается звонок, входит начальник уголовного розыска с двумя милиционерами. Проверили документы и повели меня в отделение милиции, которое находилось на территории городка. Ведут меня, а многие жители городка меня знали, здоровались. Начальник угрозыска, кажется, майор по званию, спрашивает: «Кто же ты есть?» Привели к начальнику отделения милиции, он задает мне тот же вопрос. Я отвечаю, что сотрудник МУРа. Несколько часов продержали меня: «входите», «выходите», «подумайте»… Мое муровское удостоверение начальник отделения милиции держит у себя, слышу, что кому-то звонит, что-то спрашивает, ему отвечают, а он повторяет: «Нет-нет-нет». В конце концов я попросила разрешить мне позвонить. Только набрала номер телефона Збраилова, как начальник отделения милиции вырвал у меня трубку и услышал:
— Збраилов слушает!
— Леонид Максимович! Так это твоя девушка у меня сидит?
— Мы уже несколько часов разыскиваем ее по всей Москве! — ответил Леонид Максимович.
Он тут же сам приехал за мной. И выяснилось, что МУР, выдавая нам удостоверения, не поставил в нем какой-то одной точки. Пришлось Збраилову самому туда ехать и разбираться, после чего нам поставили недостающий знак. Начальник отделения расхвалил меня Збраилову, сказав, что я стойко держалась. «Мне бы таких!» — закончил он.
19 апреля 1943 года И.В. Сталин утвердил постановление Совнаркома, которым было образовано Главное управление контрразведки Смерш Наркомата обороны СССР. Смерш означало «Смерть шпионам!». Начальником ГУКР Смерш был назначен Виктор Семенович Абакумов. В соответствии с чрезвычайными условиями военного времени органы Смерш наделялись широкими правами и полномочиями. На них возлагалось проведение оперативно-розыскных мероприятий, значительно расширены карательные меры в отношении военных преступников. Спецслужбы Германии усилили заброску на нашу территорию агентов и диверсантов, более тщательно подготовленных. Кадры брали из изменников, предателей, карателей, уголовных элементов. Возрастало количество заброски агентуры через линию фронта на самолетах. При отступлении немецких войск противник оставлял агентов со специальными заданиями, некоторых сбрасывали на парашютах.
Так, на Гончарной улице, на Таганке, в своей квартире остановился некий полковник, приехавший с фронта (его семья находилась в эвакуации). Мы знали, что он был завербован немцами и вот-вот должен вернуться обратно через линию фронта. Наша оперативная группа выехала к нему Я пошла в квартиру узнать, дома ли он. Квартира на верхнем этаже, но электричества нет, лифт и звонок не работают. Стучу в дверь, никто не открывает. Повернулась спиной к двери и стала бить по ней ногами, чтобы меня услышали. Неожиданно открывается дверь, и я буквально падаю в коридор. Чувствую, что меня кто-то схватил за шкирку и бросил в маленькую комнатку, закрыв снаружи дверь на защелку. Я поняла, что нахожусь в туалете. Слышу, кто-то бегает по квартире. Раздается сильный стук в дверь, кто-то бежит к черному ходу, но там уже ждут наши ребята. Вошли в квартиру, один схватил этого полковника, другой побежал к парадной двери, куда еще стучали. Влетает Збраилов, его первый вопрос к задержанному:
— Где наша девушка?
— Если бы знал, что ваша — убил бы! — закричал неприятный плюгавенький полковник.
Дальнейшую судьбу задержанных мы не знали. Слышали, что некоторых перевербовывали и отправляли обратно за линию фронта, некоторых привлекали к радиоиграм.
Однажды заместитель начальника отделения Зернов дал мне задание: срочно установить образ жизни и связи одного человека, но предупредил, чтобы я не заходила к нему в квартиру. Я обошла несколько квартир, всех расспрашивала, но никто ничего о той семье не мог сказать. Тогда я все же решила войти в квартиру. У соседей все досконально узнала. Возвращаюсь радостная на «кон-спиративку», а меня встречает бледный Зернов и спрашивает: «Зачем заходила в квартиру?» Оказывается, там стояла «техника», и весь мой разговор услышали и Збраилов, и оперативный работник, который вел дело. Доложили Абакумову, он прослушал запись и сказал, что я очень хорошо провела беседу, грамотно, никак не задела объект, а все, что требовалось, выяснила. С того момента самые сложные задания давали мне.
В отделении лучшими «установщиками» считались Николай Гаврилович Жегулов и я. Сказать, что я была очень храброй, нельзя. Тихая, стеснительная, очень спокойная, всегда улыбающаяся, может быть поэтому мне легко давалось войти в доверие. Я всегда носила с собой какую-нибудь художественную книгу, и многие, к кому заходила, просили рассказать о ней или сами хотели посмотреть. Ведь тогда мы были самой читающей страной в мире.
Иногда мужчина-«установщик», даже Жегулов, ничего не мог установить. Представляете, он входит в квартиру (а до войны больше было коммуналок, на кухне много хозяек) и спрашивает ту, которая нужна ему для беседы. Ситуация: муж у женщины на фронте, а с ней неизвестный мужчина уединяется в комнате. Соседки это понимают по-своему, а женщина волнуется, как бы чего ее мужу не написали. В общем нужного разговора не получается! Мне в этом отношении было легче. Я узнавала об источнике, кто она, чем занимается, чем интересуется, где была в эвакуации. Когда появляюсь на кухне, то сразу называю, например, Мария Петровна. Та подходит, говорит, что не знает меня, а я говорю ей: «Как? Мы же с вами в эвакуации были», и тогда почти каждая меня признавала. Смешно, да? А в комнате, куда мы заходим, я показываю ей удостоверение МУРа, и она серьезно говорит, что ошиблась, думала, что я действительно была с ней в эвакуации. И начинается наш доверительный разговор, иногда даже долгий.
Однажды офицер с фронта прислал в НКВД письмо, где изложил, что он перед войной женился и поехал с женой в Орловскую область, чтобы познакомиться с ее родней. Там их застала война, он сразу же выехал в свою часть, а она задержалась. Сейчас он находится в Орловской области и в соседней деревне узнал, что его жена работала на немцев, выдала многих коммунистов и комсомольцев, а когда немцы покидали деревню, бежала с ними, но они ее бросили по дороге. В настоящее время она в России, где-то на Урале, а точный адрес может знать только одна ее подруга, с которой она окончила до войны институт иностранных языков. И указал адрес этой подруги. Некоторые мужчины из «установки» были на ее квартире, но никак не могли узнать необходимый адрес. Тогда послали меня. Я выяснила, что эта подруга очень любит читать, не пропускает ни одной новинки, и пошла к ней с только что вышедшей книгой графа А.А. Игнатьева «Пятьдесят лет в строю»[18]. Мы говорили о литературе, новинках, она просмо-треда мою книгу и вдруг говорит мне: «Записывайте адрес!» Я прикинулась: «Какой адрес? Чей? Мне он не нужен!» Но она продолжала: «Запишите на всякий случай, вдруг понадобится». Я записала с неудовольствием, «на всякий случай». Еще немного по-гворили и расстались. Я вышла от нее, с первого же таксофона позвонила в отдел, передала адрес, а когда вернулась вечером, то мне сказали, что жену офицера уже арестовали в Свердловске и сопровождают в Москву.
Когда освобождали территории от немцев, то многие соседи сообщали о таких предателях. Многие из них были замужем, мужья сражались на фронте, а в Москве оставались родственники, через которых мы и узнавали адреса этих женщин.
