- Ощутил, значит, зуд в лапочках, - с укоризной высказался Иван Степанович. - Прогрессором себя почувствовал. А то, что народ к прогрессу должен быть готов внутри себя, не подумал? Навязанный прогресс им отвергается. Не по отчине он и не по дедине. И вообще не от справедливости. Я тут десять лет тяжелый плуг отвальный внедрял. А они всё соху ладили. Потому как за плуг надо было хоть в рассрочку, но расплачиваться, а соху мужик и сам сделает. Только сошник у кузнеца закажет. Потом дошло до них, что с плугом урожаи больше. Доктору да повитухе крестьянин заплатит - это он понимает, что здоровье не казённое. А к ветеринару уже посмотрит - звать или ну его... сама скотина очухается. Чтобы детей попы читать-считать учили, сколько времени в их головы это вбивать пришлось. Молитвословы для того раздавал бесплатно в каждую семью. Через слово божие вбивал такую надобность. Чтобы дети им молитвы читали. А тебе, небось, тракториста подавай. Или того хуже - вертолётчика.

Помолчал немного, посмотрел на меня пристально и продолжил.

- Я и так тебе людишек отбираю, что в моих общинах приживаются с трудом. Тех, что хотят странного, а в пасечники не годятся. Но и таких, прежде чем к чему-то приставлять, тоже учить надо, а учить надо с детства, пока мальцы. А не орясину, у которого только гульки с девками уже на уме. Да что говорить...

Махнул он рукой и встал из-за стола.

- Выпьешь со мной, Митрий?

- Выпью, - ответил я с охотой.

Тарабринские ««девки»», как ждали ефрейторской отмашки, моментом поставили на стол квашеную капусту, солёные огурцы, маринованный чеснок, черный хлеб, сало, и осетровый балык холодного копчения.

Водку Тарабрин сам принес. Шустовскую. Холодную. Видно, в неотапливаемых сенях держал. Толстого льда на реке тут не образуется, так - корочка. Ледник не сделать.

- Ну, за прогресс, будь он неладен, - провозгласил проводник свой тост и опрокинул стопку залпом.

Я последовал его примеру.

Когда бутылка показала дно, Тарабрин наконец-то разразился исповедью.

- Ты думаешь, что я замшелый консерватор? Отнюдь. Я очень даже за прогресс. Но... обломался я ещё на дедах их, как наивный народоволец с листовками против царя, - Иван Степанович махнул рукой куда-то. - Не приемлют. Хоть кол им на голове теши. А к бесплатному привыкают быстро. Первый раз, в ножки кланяясь, благодарят, а третий - уже требуют. Вроде как должен уже и обязан. А не дашь, так плохой. Три поколения этих людей у меня ушло, чтобы хоть какие-то рыночные отношения среди них наладить. То, что артели каменщиков уже не отхожий промысел, а профессия, то заслуга моя. А вот с плотниками так уже не выходит - тут каждый сам с усам топориком поиграть по деревяшке. Хоть криво, но зато денег никому не платить.

Разлил остатки по стопарикам.

- Вздрогнули, - сказал я тост.

- Вздрогнули, - согласился со мной Тарабрин.

Закусили плотненько горячей ухой, неожиданно появившейся на столе в чугунке.

- Только кузнецы да гончары изначально признавались пахарями за отдельные от крестьянства профессии. Еще бондари. Хорошую кадушку сладить - искусство. Тем паче - бочку. Но и тем приходилось свой надел пахать, потому что ремесло не кормило. Точнее - кормило, но мало. Та же соль - зимний отхожий промысел, хотя летом ее выпаривать проще, но летом им некогда, летом у них полевые работы, а это святое. Только недавно деды вбили в их бестолковки, что соль крестьянин всегда покупал. За деньги. И это была хорошая соль, а не то говно, что они зимой наковыряют на озере. Уже готовы соль покупать, как мёд покупают, но нет ее. Хорошей. Посылал я экспедиции на Малый Сиваш к Евпатории - нет ещё того лимана. И в Большом Сиваше пока нормальный пресный залив да грязевое болото.

- А деньги как внедрил?

- Трудно. Скупал у них урожай на случай недорода. Держу неприкосновенный запас, как древние греки, в глиняных пифосах. Туда мыши не проникают. И то, в большинстве своём зерно мне свозили за долги - за плуг, за бороны железные, за мануфактуру, иголки, нитки. За свечи да за керосин. Продавал же я это зерно в других временах. Часто себе в убыток, потому как держать уже негде. Сейчас легче стало: гончары, бондари, да пасечники зерно уже покупают сами, когда свой товар продадут. Еще каменщики. Вот и весь наш рынок.

- А монеты сам чеканишь? - интересуюсь.

- Вот ещё. В Европе только закажи - что хочешь, исполнят. Только плати. А хочешь - сам купи станок, которым собачьи медали да значки штамповать можно, - смеется. - Монеты проще. Им сложной вырубки делать не требуется. Да и до развитого гурта на монетном ребре мы тут не доросли. Фальшивомонетчики еще не народились. Так что античные экземпляры нам в пример. Я вот под Боспорское царство маскируюсь потому, как если и найдут археологи мою монету, то они ее с настоящей - боспорской, попутают. Как и датировки свои.

И хихикает он пьяненько от такой мелкой подлянки археологам. Не любит их Тарабрин, ох, не любит. Понять бы только: за что?

- Понял, не дурак, - усмехнулся и я такому простому решению. - Только такой станок электричества требует.

- Сколько его там надо - того электричества? - машет на меня рукой Тарабрин. - Меньше, чем сварка потребляет. А сварку переносным бензиновым генератором можно обеспечить. Наштамповал сколь тебе надо монет и снова его в сарай на хранение. Да и монет тебе не сотни тысяч требуются. Иначе обесценишь валюту, хоть та и из драгоценного металла чеканена. Товарная масса должна соответствовать денежному обращению. А то опять на мену перейдут в расчётах.

- Снова человек грамотный нужен, - продавливаю я свою линию. - По крайней мере, такой, чтобы нормально инструкцию прочитал, и станок не сломал в первый же день работы. А та инструкция может быть и на английской мове написана. Ты вот языки хорошо знаешь, а люди твои?

- Так на то я и в классической гимназии отучился, чтобы языки знать, - подбоченился Иван Степанович. - В моё ««осевое время»» чиновнику аттестата гимназии было вполне достаточно, чтобы успешную карьеру хоть в министерстве внешних сношений делать. Но для того я тебя и в Крым выпихиваю, чтобы ты там на малом количестве людей свои эксперименты проводил. Удовлетворил свой зуд в лапочках и не пытался мне всех разом ««осчастливить»», как Троцкий. К тому же завод твой - ни разу не община, и управляться, как община, он не может, чего бы там себе господин Бакунин не напридумывал. Завод твой. Ты на нём царь, бог и воинский начальник. Даже Иван с Сосипатором понимают, что они у тебя лишь слуги вольные с правом голоса на совете.

- Но этих двоих мне мало, - отвечаю. - Инженер еще нужен на стройку - не хату городить требуется. Много сложней сооружения планируются. Врач человеческий ещё. – Загибаю пальцы. - Агроном толковый. Да и механизатор не помешает. Я же не коммунизм там строить собрался с электрификацией всей страны. Механизмы нужны примитивные, полностью механические, ремонтопригодные в поле. А у меня пока даже простого кузнеца нет. Где таких людей брать? То, что ты мне простых копателей земли обеспечишь - даже не сомневаюсь. Но этого недостаточно. Я даже не спрашиваю: кому я коней продавать буду в Крыму?

- Я тебя услышал, - сказал Тарабрин. - Буду думать. А теперь - по домам. На боковую.

Гаишников тут нет. Ночного движения тоже. Тюнингованный ««патрик»» легко брал заметённую снегом дорогу. Так что никого я по дороге не задавил и в поезд в конце пути не врезался.

Федот встречал меня в тамбуре.

- Дмитрий Дмитриевич, - шепнул он мне на ухо. - Барыня гневалась, что вы уехали, ей не сообщив, куда. Но теперь она уже почивает. Так что вы по коридору ходите сторожненько. Не будите её.

Вышколила прислугу Василиса. Любо-дорого посмотреть.

Как же мне здесь газировки не хватает.

- Федот, организуй мне квасу в купе. А то в горле пересохло.

Утром искренне восхищался новым нарядом Василисы с закосом под донскую казачку начала ХХ века, что она сама выкроила и сострочила вчера на ««зингере»». Всего с одного просмотра фильма! Сильно. Несмотря на длинную юбку и полностью закрытую кофту данный наряд весьма и весьма сексапилен.