Полина нажимает на пробел, и картинка замирает.

— Вот тут видите? Он очень здорово работает и с титрами и со звуком.

— Да, и сколько нам будет стоить этот самородок?

Она прислоняется к столу, едва не присаживается на него. Ничего крамольного, вот ровным счетом ничего, а у меня екает что-то в животе. Полина… на моем столе… Прослушиваю сумму.

— Сколько?

— От тридцати до пятидесяти за серию трехминутных роликов, — повторяет она слегка удивленно.

— Не много.

— Вообще-то, это почти даром. И он согласен на срочный трудовой договор.

— А где он работает?

— На телевидении. Это так, шабашит иногда для друзей.

Она смущенно отводит глаза, и я начинаю что-то подозревать.

— А сколько он обычно берет? Не с таких симпатичных девушек как вы?

— Восемьдесят-сто, — отвечает она, не пытаясь юлить. Вот нравится мне в ней эта черта. Прямота. Честность. Сам такой же. — Но я договорилась, так что проблем нет.

— Надеюсь, вы не обещали ему свидание?

— Я не хожу на свидания, — она показывает мне кольцо и отстраняется от стола. И все же ее улыбка никак не сойдет с губ. Красных, как и вчера.

— Что же тогда вы ему обещали? — понимаю что это так-то не мое дело. Даже если трахается она с этим видеоператором во всех позах и денно и нощно. Не. Мое. Дело. Только вот я уже что-то сболтнул и все что остается — улыбаться.

— У всех есть… — она наклоняется ближе и сердце мгновенно разгоняется в груди. Бам. Бам. Бам. — Профессиональные секреты.

Она просто забрала со стола ноутбук. Закрыла и замерла.

— Так что? Я направляю его в кадры?

— Да. Берем. Отчего же нет.

Полина уходит, а я сижу и болезненно перевариваю свой позор. Ну что за детсад? Знать ведь ее не знаю. Никогда такого со мной не бывало, чтобы с первого взгляда и такое напряжение. Надо бы с этим что-то порешать уже.

Полина

Два дня усиленно готовлюсь к съемкам. Договариваюсь о помещении, со всего офиса собираю нужную мебель и реквизит. Стулья из переговорки на шестом этаже, столик из зоны отдыха на третьем. Цветы мне помогают таскать сердобольные уборщицы. А вот окна мыть отказываются наотрез. Не время еще, кто доплачивать будет?! А мне нужны чистые окна! И чтобы свет был и чтоб в кадре все было чинно-блинно!

Иду к Громову и получаю очередное «Занят». Босс после двух первых дней заметно похолодел. Я его понимаю и со стыдом стараюсь держать лицо. Устроила перед ним… Как вертихвостка какая-то! То волосы поправляю, то ноутбуки забираю. А ведь он… замер. И наверное и парфюм мой почувствовал. Так близко, что сердце замерло.

Как же давно я не флиртовала! Как же давно… И это позорная опасная игра в переглядки с Андреем Громовым заставила что-то очень женское, опасное поднять голову. Рядом с ним хочется быть красивой, ловить его взгляд, нравится и чувствовать одобрение, но больше всего, видеть тот самый опасливый, быстрый взгляд, что обжигает как прикосновение.

Полинка! Хватит! Женатый мужик! Ты замужняя женщина! И это работа твоей мечты! Если ты хоть лишнее слово скажешь — вылетишь пробкой! Даже думать не смей! Не смей даже думать!

Но мысли так просто не укротить. И вечером перед сном, когда Саши снова нет (снова у него переработки и важные заказы!) я скольжу рукой под одеяло, касаюсь себя и вспоминаю Андрея Громова. Всего лишь маленькая блажь. Всего лишь фантазия… Метаюсь по постели, никак не в силах доиграть до конца. Мне мало! Все тело сладко дрожит, а внутри алчно сжимаются мышцы, требуя, умоляя… Меня мучают вопросы, на которые нет ответов. Если расстегнуть его рубашку… что там? В спортзале был в майке и рельеф, я представляю хорошо, даже слишком… Но какая его кожа, есть ли волосы на груди, на руках? Почему-то кажется что да… Хочется чтобы да-а…

А утром я собранная и деловая согласовываю время Громова, Димки-видеоператора, и местного звуковика. Заказываю в ресторане кофейный стол, согласовываю сервировку.

Переодеваюсь в спортивный костюм в раздевалке зала и сама топаю мыть окна. А потому что мне нужны, мать их, чистые окна! И эти видео с Громовым будут хорошими. Нет, они будут отличными, великолепными! И какие-то ленивые уборщицы и страшно занятой шеф мне не помешают.

Конечно же, переляпалась вся в пыли и взмокла, надраивал эти огромные панорамные стекла, но зато свет будет как надо. Приходит Димка, старый друг, жене которого я и раскручивала за «большое спасибо» ее игрушки ручной работы. Устанавливает оборудование, ставит свет, десять тысяч раз проверяет звук и фокус.

— Полина мне нужно, чтобы ты села сюда и поговорила.

— Да какое там, я переодеваться пошла! — прячу ведро в угол, туда же и тканевые салфетки. Смотрю на работу — все сверкает. Ай да я!

— Мне нужно звук послушать. Три минуты.

— А снимать будешь?

— Говорю же звук, — закатывает он глаза. Они у него карие, очень яркие, а сам высокий, худющий и вечно в творчестве. Прямо неземной.

— Я тогда сгоняю за одеждой, и пока одеваюсь, наговорю тебе, сгодиться?

— Конечно, — скабрезно улыбается он и демонстративно садиться в кресло, из которого я должна задавать вопросы Громову. — Хоть посмотрю.

— Иди ты, придурок!

Прибегаю обратно с одеждой наперевес, выпинываю Димку и начинаю переодеваться и декларировать:

— Я вас любил, любовь еще быть может…

Но через две минуты открывается дверь. Я еще босая, но хоть уже в брюках, торопливо застегиваю блузку. Ожидаю Димку, и уже хочу огрызнуться, чтобы стучал, но это Андрей Громов. Заходит и нагло смотрит как я судорожно застегиваю пуговки на груди. Вот нахал!

— Здравствуйте, — сдуваю с глаз растрепавшиеся волосы. — А я тут… окна мыла.

Он даже ничего не говорит — просто насмешливо кивает. Заливай, мол. Сама понимаю, что выглядит это все, мягко говоря, подозрительно. Стою вся помятая, торопливо застегивая одежду… А собственно, ему-то какое дело?! Что-то едкое, ревнивое клокочет в груди. Ну и пусть думает что хочет. Да хоть что я с Димкой тут сексом занималась! И что? Не его дело!

Надеваю валяющиеся под креслом туфли. Поправляю волосы, одергиваю блузку.

Боже, он ведь ничего не подумал? Не хочу, чтобы Андрей считал, что я на четвертый день работы трахаюсь тут не пойми с кем!

— Тут не было достаточно света. Я вымыла окна, — демонстративно подбираю и показываю ему спортивную форму.

Он все еще недоверчиво хмурится.

— А вы что подумали? — иду в атаку.

— Самое очевидное, — улыбается Андрей.

— И что это?

— Что вы переодевались для съемок. Извините, что вошел без стука.

— Ничего, — поправляю волосы, достаю из сумочки пудреницу. — Садитесь, пожалуйста, — указываю ему на кресло. Вздохнув, словно его на эшафот пригласили, садится.

— Как изволите? — язвит он. Осматриваю его критическим взглядом.

— Все прекрасно. Будьте естественным.

— Хороший совет, — явно насмехается. Подхожу к нему, открываю пудреницу и показываю пуховку.

— Припудрю вас немного, чтобы лицо не блестело в кадре.

— Делайте, что вам угодно, Полина. На три часа я полностью в вашем распоряжении.

И снова что-то екает в животе. Невозмутимо набираю пудру на пуховку и начинаю проходиться по его лицу. Нос, лоб, щеки. У Андрея очень светлые и густые ресницы, изящно изогнутые. Улыбаюсь, заметив это. На носу пара веснушек, а на щеке под бороду прячется крупный шрам. Откуда? Что с ним случилось? Хочется узнать, но прекрасно понимаю, что это все запретная территория. Не мой это мужчина и знать мне о нем ничего не положено. Пудрю ему уши, шею… Шея конечно вряд ли будет блестеть, но мне очень хочется хоть на мгновение продлить этот близкий контакт. Громов то следит за мной, то скромно опускает взгляд. Между нами опасными искрами скачет напряжение.

— Я думаю галстук лучше снять.

Вот ей-богу, это я как профессионал говорю, а не как женщина, залюбовавшаяся кое — чьим кадыком.