Дюбушерон не отвечал.

Он был достаточно умным дельцом, чтобы не навязывать покупателям свое мнение о чем-либо, кроме цены, конечно.

— Сколько вы за нее хотите?

Герцог задал этот традиционный вопрос как-то рассеянно, словно думая в этот момент совсем о другом.

Дюбушерон назвал цифру, вдвое превышавшую сумму, которую он хотел выручить за картину, а герцог ничего не ответил — не согласился и не отказался. Он продолжал смотреть на картину.

Затем, с трудом отведя от нее взгляд, он спросил:

— Какие сейчас самые модные увеселения в Париже? Есть ли новые звезды?

— Есть дама, с которой, пожалуй, вы будете не против встретиться. Хотя бы просто для развлечения.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я говорю об Иветт Жуан. Она довольно неплохая танцовщица, но ее личные качества превосходят ее талант.

— Кажется, я не слышал этого имени.

— Она начала выступать совсем недавно. Она была любовницей герцога д'Альмаре, но он бросил ее, и она сейчас, как говорят артисты, «свободна».

Герцог улыбнулся.

— Иными словами, вы предполагаете, Дюбушерон, что я обращусь к ней с неким предложением, которое, без сомнения, отвергнуто не будет.

— Она развлечет вас самым лучшим образом, пока вы здесь, — ответил Дюбушерон. — Хотя, пожалуй, мне следует вас предупредить, — говорят, что она одна из самых коварных женщин среди представительниц этой профессии.

— То есть вы предлагаете мне принять вызов, — сказал герцог. — Если окажется, что она так интересна, как вы расписываете, я готов признать, что я — старая собака, которая знает еще не все фокусы и готова научиться новым. Если, однако, мне будет скучно, я думаю, вы все равно ничего не потеряете.

Филипп Дюбушерон подобострастно поклонился.

— Вашей светлости вольно смеяться надо мной, — сказал он. — Но если окажется, что мадемуазель Иветт вам не по нраву, у меня есть другое предложение.

— Какое же?

— Может быть, вам захочется познакомиться с дочерью Торо.

— С его дочерью! — воскликнул герцог. — Она что, тоже художник, как отец?

— Нет, — ответил Филипп Дюбушерон. — Она совсем юная, совершенно невинная, только что приехала в Париж и, оказавшись сиротой, осталась без денег.

— Вы хотите, чтобы я побыл филантропом? — спросил герцог. — Надеюсь, что денег, которые я заплачу вам за картину, хватит ей хотя бы на неделю.

— Я, знаете ли, подумал, — ответил Филипп Дюбушерон, — что, предлагая вам столь контрастных женщин, даю вам возможность выбрать между низменными и возвышенными удовольствиями.

А про себя решил, что ловко прокомментировал свое предложение. Он не знал, что герцог вспоминает слова месье Бомона, который всего несколько минут назад сказал ему, что он стоит на перепутье.

— Я думал, Дюбушерон, — сказал, наконец, герцог, — что вы предлагаете мне принять вызов, но теперь вижу, что это не вызов, а головоломка.

— Выбор за вами, — ответил Филипп Дюбушерон поспешно. — Как вы заметили, продажа картины сможет хотя бы отчасти поправить ситуацию, в которой оказалась мисс Торо, но она слишком невинна и неопытна, чтобы жить в Париже одной.

— Я догадываюсь, что вы пытаетесь заинтриговать меня, — сказал герцог. — Но вы, похоже, забыли, что я однажды уже сталкивался с тем, что вы считаете невинностью. Вы разве забыли Мими Фенон?

Филипп Дюбушерон рассмеялся.

— Ах да, ваша светлость. Я признаю, что тогда был обмнут очень опытной и алчной актриской, но и вы должны признать, что у меня есть оправдание. Она и выглядела такой невинной, какой хотела предстать.

— Я истратил на нее столько денег, что даже Бомои ахнул! — ответил герцог. — Но, оглядываясь на прошлое, я считаю, что усвоил этот урок сполна.

— Какой урок? — спросил Дюбушерон, словно зная, что сейчас от него ждут именно этой реплики.

— Никогда не доверять женщине, которая уверяет, что у нее нет в кармепе ни пенни и ей негде провести ночь.

Филипп Дюбушерон театральным жестом простер руки перед собой.

— Очень хорошо, Ваша светлость, вы выиграли! — сказал он. — Должен ли я передать Иветт Жуан, что вы сегодня обедаете с ней где-нибудь в ресторане? Вы вполне могли бы провести с ней сегодняшний вечер.

— Думаю, в этом вопросе я могу доверять вашим суждениям, — ответил герцог. — Вы только раз подвели меня, Дюбушерон, и то я могу сказать, что не такой уж большой ошибкой оказалась эта Мими Фенон. Просто я получил немного не то, что ожидал.

Дюбушерон откинул голову, демонстративно выказывая свою радость.

— Хорошо сказано, ваша светлость! — воскликнул он. — Неудивительно, что о вас пишут как об умнейшем сыне Англии из всех, кто когда-либо ступал на французскую землю!

Эту неприкрытую лесть герцог воспринял как должное.

Филипп Дюбушерон окинул картину на диване долгим взглядом, как бы возвращая разговор к исходной точке.

— Уходя, зайдите к месье Бомону за чеком.

— Благодарю вас, ваша светлость, и знаете, о чем я подумал? Если в мастерской у Торо остались еще какие-нибудь картины, то не хотите их посмотреть?

— Почему бы и нет? — спросил герцог. — Мне нравились картины Торо, и очень жаль, что он умер. Ведь он, как я помню, не был очень старым.

— Ему было около сорока пяти лет, ваша светлость.

— Если бы не его проклятое пристрастие к этой отраве, он бы написал еще немало великолепных картин. Недавно в Лондоне я слышал от одного из ваших генералов о том, какую угрозу являет пьянство для армии.

— Это проклятие для всей Франции, — согласился Филипп Дюбушерон. — И, как ваша светлость верно заметили, жаль, что Торо умер таким молодым.

При этом он подумал, что, не погибни Торо в пьяной драке, за картины, подобные тем, что он писал в последнее время, вряд ли можно было бы выручить даже несколько су у любого из парижских комиссионеров. В то же время он все раздумывал, не оставил ли он без внимания хоть что-либо стоящее из ранних работ Торо.

Он решил поскорее вернуться в мастерскую Торо и посмотреть, что за картины лежат там на полу; к тому же что-нибудь должно висеть в спальне или, может быть, спрятано в грязной тесной дыре, которую Торо именовал кухней.

— Я зайду завтра, ваша светлость, — сказал он. — А пока — могу ли я пожелать вам приятного вечера в обществе прелестной Иветт? Я оставлю ее адрес у месье Бомона.

Рука Филиппа Дюбушерона уже легла на дверную ручку, когда герцог, все еще разглядывавший картину, вдруг сказал:

— Погодите!

Француз, остановившись, обернулся.

— Я подумал, — сказал герцог, — почему я должен встречаться с мадемуазель Иветт в неформальной обстановке, без официального представления?

— Представления? — озадаченно переспросил Филипп Дюбушерон.

— Это лишь предложение, Дюбушерон, но почему бы вам не отобедать со мной, а дочь Торо могла бы быть четвертой? — Губы герцога изогнулись в улыбке, и он продолжил: — И тогда, при наличии обеих дам, я мог бы сделать выбор, в каком направлении мне двигаться, как вы остроумно заметили, — в сторону ли низменных или возвышенных удовольствий.

Несколько мгновений Филипп Дюбушерон не мог ничего ответить и молчал, потрясенный. Ни разу за все время, что он знал герцога, тот не пригласил его отобедать. Ведь их знакомство всегда имело чисто деловую основу.

И сейчас ему казалось, что он как-то не так понял герцога, но не успел он ничего сказать, как герцог продолжал:

— Мы пообедаем здесь. У меня будет возможность увидеть дам в наиболее комфортабельной обстановке, так что я предлагаю вам привезти их обеих сюда к восьми часам.

— Это честь и знак отличия для меня, ваша светлость, — ответил Филипп Дюбушерон. — Клянусь вам, ваш первый вечер в Париже на этот раз будет пикантен, как… — он сделал паузу и закончил: — как кисло-сладкий китайский соус!

Не дожидаясь ответа герцога, он вышел улыбаясь, что совершенно взбесило месье Бомона, увидавшего эту улыбку.

Солнце заходило, и тени в неуютной студии начали приобретать особую глубину, пока Уна ждала возвращения месье Дюбушерона.