— Что с ними? — спросила девушка. Глаза ее блестели, видно было, что еще немного, и она снова закричит.

— Мертвы, — неохотно сказал я. — Их убил не я, но они мертвы.

— Нет, — протянула она странным, дрожащим от напряжения голосом, — нет, ты меня не обманешь, подонок… Нет, они живы, и Олег жив, просто ты сбежал от них… Правда же, они живы? Ты же сбежал от них? А они там, внизу, и с ними все в порядке, да?

— Сходи да посмотри, — отозвался я.

Она зарыдала. Склонила голову на руль, длинные темные волосы упали на лицо, и я увидел, как затряслись плечи под черной кожаной курткой. Утешить я ее ничем не мог — оставалось только сидеть и ждать, пока она успокоится.

Теперь, когда все кончилось, я мог спокойно уехать отсюда. Девушка была безоружна, да и преследовать меня она вряд ли решилась бы. Но мне не хотелось оставлять ее одну рядом с этими мрачными руинами, оставлять дожидаться тех, кто никогда уже не выйдет из-под земли.

— Ну, — спросил я, грубовато встряхивая ее за плечи, — пришла в себя? Сопли-то утри… Вот, молодец… Спокойно, спокойно… Ну, хватит, все!

— Что там было? — голос ее глухо звучал из-за завесы волос.

— Смерть. Поехали отсюда.

Она замотала головой:

— Никуда я не поеду.

— Послушай, — я все еще держал свою руку у нее на плече. — Они действительно погибли… им ничем не поможешь… Если хочешь, ты привезешь потом сюда кого-нибудь из людей своего шефа, пусть они сами спустятся вниз. Это очень глубоко под землей, тебе туда не надо ходить. Я — правда — не убивал их, они все время держали меня в наручниках, ты же видишь, — на запястьях была содрана кожа, но она не смотрела на мои руки. — Я предупреждал их об опасности, но они не поверили.

— Олег.., — то ли спросила, то ли просто всхлипнула девушка.

— Он дрался, — сказал я, понимая, что это звучит несколько высокопарно, но не находя ничего лучшего. — Он был настоящим бойцом.

— С кем?

— Этого человека уже нет.

— Олег убил его?

Я подумал. Правде она все равно бы не поверила.

— Да.

— И сам?..

— Да.

Она неожиданно повернулась и уткнулась головой мне в плечо. Я по-прежнему неловко обнимал ее. Так прошло минут пять.

— Поехали, — мягко повторил я, — мне нужно в Москву. У меня здесь рядом машина, ты поедешь следом, договорились?

— Мы ей шины пропороли, — едва слышно проговорила девушка.

Я выругался. Она подняла голову и посмотрела на меня — лицо ее было перепачкано тушью для ресниц.

— Извини, — пробормотал я.

Она улыбнулась — жалко, неуверенно.

— Как тебя зовут?

— Лиза, — она шмыгнула носом. — А тебя?

— Ким. Заводи мотор, Лиза. Поехали обратно.

— Но ребята…

— Потом. Поехали.

Она неуверенно протянула руку, щелкнула ключом в замке зажигания, включила фары. Заурчал мотор, «жигуленок» начал осторожно отползать от барьера поваленных деревьев.

— Смотри на пень какой не налети, — ворчливо сказал я.

Мелькнула в свете фар несчастная димина «девятка». Заблестели могучие стволы сосен, распахнулись черные щели тьмы между ними. С сухим шелестом застучали по дну машины мелкие камешки дороги.

Возвращаться всегда легко. Но я не возвращался. Моя дорога закончилась там, в подземелье.

Светила над лесом круглая алебастровая луна. Все прошло, и ночь отступит в свой черед, и луна растворится в светлеющем небе, чтобы дать место Cолнцу. Только вот цена, которую пришлось уплатить за это…

Я вдруг почувствовал, что устал — так, как не уставал еще ни разу в жизни, — и понял, что не могу больше этой усталости сопротивляться. Я подумал о том, что сейчас засну — засну легко и быстро, и за призрачной стеной сна забуду мрачные черные подземелья и последние слова Хромца, и что, может быть, боль пройдет — хотя бы на час.

— Вот что, — сказал я, — Лиза… Я сейчас, наверно, усну… я устал очень… Ты, пожалуйста, подкинь меня к Склифосовскому — ну, знаешь, за Колхозной… И разбуди там, ладно? Пистолет твой у меня в заднем кармане, поэтому, если захочешь его взять, тебе придется меня переворачивать. Или, может, давай я тебе его сразу отдам?

Она повернула голову — точеный носик, припухлые губы, мягкая линия подбородка. Посмотрела на меня.

— Перебьюсь. Спи.

И я уснул — вырубился мгновенно, не успев даже подумать, что будет, если она решит завезти меня сначала на дачу господина Валентинова. Просто что-то внутри меня щелкнуло, упала завеса тьмы, и напряжение, сковывавшее тело, исчезло. А потом я почувствовал чье-то прикосновение и очнулся. Было уже почти совсем светло, машина стояла на широком бетонном пандусе, примыкавшем к новому зданию Склифа. Лиза провела пальцами по моей щеке.

— Приехали, Ким.

— Да, — пробормотал я. — Спасибо. Спасибо, Лиза…

Она отняла свою руку от моего лица. Полезла в карман за сигаретами. Предложила мне — я отказался — и закурила сама.

— Можно вопрос?

— Можно, — сказал я. Мне очень не хотелось вылезать из машины. Здесь было тепло, здесь было надежное замкнутое пространство, в котором можно было укрыться от мира, как в материнской утробе. А снаружи, за перегородкой из стекла и металла, ждал мир, едва не прекративший свое существование, но так и не узнавший этого, а потому по-прежнему жестокий; мир, в котором лежал глубоко под землей мертвый пес Дарий и умирал в больнице его хозяин, мир, в котором надо было каждый час драться за свою жизнь и нельзя было прощать… Мир, лишенный любви и света… навсегда лишенный любви и света… Но об этом думать было нельзя, и я перестал об этом думать.

— Ким, — спросила Лиза. — А ты вообще кто?

Я усмехнулся.

— Кто? Не знаю… Так, просто…

— Нет, я имею в виду — в этой истории… Ну, с Чашей… Это же не твоя вещь, правда? Ребята говорили, ты вроде наемник?

— Точно, — сказал я. — Наемник. Как и Олег. Как Cергей. Как и ты…

— Нет, — она покачала головой. — Я — не то. Я его дочь.

— Чья дочь? — тупо спросил я.

— Папы своего. Константина Юрьевича.

— Ого, — сказал я. — Ну и дурак же он у тебя…

Я хотел добавить, что будь я на месте Валентинова, я никогда не позволил бы дочери заниматься грязными и опасными делами, для которых существуют наемники вроде нас с рысьеглазым, но понял, что не смогу найти слов. Не мог я сидеть с ней в машине и разговаривать, и из машины выйти тоже не мог себя заставить… Я потянулся к замку и открыл дверцу.

— Эй, — окликнула она меня, — а зачем тебе сюда?

Я вылез из машины, оперся на дверцу и заглянул в салон. Там был полумрак, и я не смог разглядеть ее лицо.

— Здесь лежит мой друг, — сказал я. — Хранитель Чаши.

Я сделал два шага прочь от машины, потом вернулся, вынул из кармана ПМ и бросил на переднее сиденье.

— Твоя игрушка. Пока.

И пошел, не оборачиваясь, к стеклянным дверям.

Вадик Саганян был на боевом посту. Он сидел за своим рабочим столом, пил кофе из огромной керамической кружки и забавлял какими-то очередными байками двух юных девиц в белых халатиках — надо полагать, практиканток. Все-таки для своей профессии он удивительно жизнерадостный тип.

— Имбецил! — заорал он, увидев меня (девицы испуганно отпрянули).

— Где ты пропадаешь, недоумок? Все уже с ног сбились, его разыскивая, а он является спустя сутки, как ни в чем не бывало! И это называется «буду неотлучно дежурить у постели больного друга»? Паршивец! По каким притонам ты болтался на сей раз?

— Тихо, — сказал я. — Тихо, Саганян. Я устал. Дай мне чего-нибудь выпить.

Я, не глядя, пододвинул к себе ногой стул и обвалился на него. Девицы таращились на меня так, будто я был шестиголовым пришельцем с Альдебарана. Саганян медленно закрыл округлившийся в безмолвном возмущении рот и встал.

— Выпить? — повторил он со странной интонацией. — Да ты из меня всю кровь уже выпил, придурок… Мамаши какие-то сумасшедшие объявляются, бабы дикие.., — он подошел к сейфу, открыл его и извлек колбу с бесцветной жидкостью. — Спирт медицинский, неразбавленный… Будешь?