— Я не виновата в том, что у меня злобные и завистливые коллеги…
— Ладно, бог с ними… От меня ты тоже натерпелась, я орал на тебя и рвал твои статьи…
— Они были не очень, прямо скажем…
— Ты на всех доносила и всем делала гадости, чтобы их не повысили в обход тебя…
— Зато я всегда со всеми соглашалась.
— Это ты своей дочери расскажешь, когда она родится. А мне тут не заливай, я-то все знаю про тебя и про твой нездоровый карьеризм.
— Послушай…
— Ты была моей крепостью, я всегда знал, что могу рассчитывать на тебя, если нужно выполнить приказ и работа дурно пахнет.
— Я верю в иерархию, каждый должен знать свое место.
— Какая, к черту, иерархия! Мне нужны такие, как ты, чтобы компенсировать урон, который наносят работе высокомерные интеллектуалы, попавшие ко мне случайно или по рекомендации.
— В каком-то смысле это комплимент, но я не понимаю…
— Не перебивай меня, я теряю мысль, сегодня мне еще десять человек надо вздрючить. Ты понимаешь, что ставишь крест на своей карьере?
— Да ничего не изменится, я буду работать до последнего, а потом сразу выйду на работу, я уже нашла подходящую девушку.
— Да какое мне дело до твоей прислуги, мне все равно, как ты собираешься наладить у себя дома быт!
— Именно об этом я и хотела поговорить с начальником, то есть с мужчиной, и заверить его в том…
— Мужчиной? Ты что, пьяна, Рита?
— Я?! Нет…
— Хорошо, теперь слушай меня внимательно: ребенок — это не увеселительная поездка за город, не легкое развлечение на досуге. Ты же не кинодива — эти могут позволить себя свалить на год с телеэкранов и отдаться на милость персональных тренеров, массажистов, диетологов, косметологов, гуру и бэбиситтеров трех национальностей.
— Я делаю, что могу: у меня есть родители и толпа добрейших родственников.
— Не может все остаться по-прежнему после рождения ребенка. Ты станешь другим человеком, тебе придется пережить удивительные минуты, у тебя появится желание поработать над своим эго.
— Но у меня нет эго… Я хотела сказать, что никогда не была эгоистичной…
— Все амбиции и мысли о карьере ребенок превращает в пыль, это закон жизни. Кроме каждодневных забот он приносит огромную радость и счастье.
— Я буду стараться изо всех сил.
— Не обманывай себя: ребенок — единственная возможность для такой женщины, как ты, опомниться. Ты избавишься от желания самоутвердиться, от паранойи, что держит тебя на плаву всю жизнь, от желания во что бы то ни стало добиться повышения и перестанешь терпеливо сносить мои выходки.
— Но я не хочу отказываться от карьеры, я никогда не брошу работу, я стану вдвойне ответственно выполнять задания.
— Представь себе: у твоей дочери жар, а ты стоишь и молча слушаешь, как я отчитываю тебя за промахи… Ты готова снова ковыряться в грязном белье третьесортных политиков, колесить по провинции, в то время как твоя дочь просит тебя помочь ей с домашним заданием? Ты, конечно, не ангел, но ты можешь представить себе, что упадешь еще ниже?
— Я все еще не понимаю…
— Материнство — это эмоциональная буря, которую нельзя пережить, если у тебя нет в запасе десяти лет на родительские заботы. Родив ребенка в двадцать, в тридцать лет, ты можешь окунуться в работу с удвоенной силой и добиться всего, но в пятьдесят, поверь мне, слишком поздно…
— Мне странно слышать от тебя такие сентиментальности, поверь, что для меня ничего не изменится.
А для меня изменится! Для твоего блага и для блага твоей дочери я не буду больше использовать тебя, я отпущу тебя с миром, возьму на твое место первого, кто попросится. Ты не будешь больше выполнять грязную работу, но сохранишь свое место и зарплату, будешь спать на работе и растить свою дочь. Кстати, как ты ее назовешь?
— Не знаю, я больше ничего не знаю… Может, назову Валентиной…
— Видишь, говорящее имя! Спорим, ты мечтаешь, чтобы она выросла стройной и красивой, стала моделью или актрисой… Ты представляешь себе, как она будет кружиться в пачке на уроках танцев вместе с другими девочками из хороших семей. Тебе придется водить ее к диетологу и хореографу, к зубному врачу и парикмахеру, у тебя не будет времени на работу. Я поставлю вместо тебя Гандини.
— Я не хочу, чтобы вместо меня кого-то ставили, я выкладывалась по полной, это несправедливо, я не прошу у тебя ничего.
— Никто у меня ничего не просит, но, поверь мне, никто меня и не умоляет уволить его.
— Зачем ты делаешь это для меня?
— Потому что все считают себя незаменимыми, но незаменимых не бывает. Даже меня можно заменить. Таковы жестокие законы новейшей экономики. Ты полезен до тех пор, пока продаешься: продаешь свое время и свою жизнь другим, а тебе за это платят. И, продвигаясь по службе, ты потихоньку превращаешься в патологически несчастного невротика и попросту засранца.
— У тебя нервы железные.
— Какие у меня нервы, не твое дело. Между прочим, я гораздо сильнее, чем обычный человек, не говоря уже о тебе. Ты, Рита, всего лишь маленькая женщина в большом городе, растроганная неожиданной беременностью. Желаю тебе удачи!
Рита почувствовала, что задыхается: она ожидала чего угодно, только не этого, она провела несколько часов перед зеркалом, репетируя, как сообщит радостную новость главному редактору, уверенным тоном, но не слишком эмоционально, чтобы он понял, что для нее по-прежнему важнее ее журналистский долг. Нужно убедить его в том, что она сделает все от нее зависящее, чтобы не бросать работу! Она вернется сразу же после родов, не приходя толком в себя; будет глотать таблетки, чтобы не засыпать на рабочем месте; возьмет няню на целый день. В выходные и праздники с ребенком будет сидеть Джакопо, а она будет отрабатывать свою зарплату и оправдает славу журналистки, готовой работать в Рождество, Новый год и Пасху. Она продумала все возможные реакции, но только не эту, честно говоря совершенно естественную. Она давно знала Кело: у него было чуть больше таланта, чем у нее, всего на грамм, но больше, и он любил поиздеваться над ней. Он придерживался политики золотой середины, между состраданием и презрением. В глубине души Рита знала, что великий и ужасный Маурицио Кело воспримет ее новость без радости. Почему же она не подготовилась как следует?
Почему мы всегда верим в счастливый случай, до последнего надеемся на лучшее и обманываем самих себя? Почему мы пытаемся не замечать того, что происходит прямо у нас под носом? На нее ничего в жизни просто так не падало, ей всего пришлось добиваться своим трудом, неужели она думала, что здесь удастся проскочить? Вот он, ее всемогущий редактор, собирается отравить ей радость от рождения ребенка. Нет, для нее во всем должен быть подвох, теперь ее маленькая дочь отфутболит своей крошечной туфелькой ее выстраданную карьеру к чертовой бабушке. Она чуть не упала в обморок: как можно любить ту, что, не успев родиться, подложила ей такую свинью? Как смеет Валентина сыграть с ней такую шутку? Рита — абсолютный неуч в области чувств, любовь для нее — китайский язык, но она много лет мечтала о ребенке всем своим неумелым сердцем, со всем своим тщеславием и со всей своей неуверенностью. Кто посмеет упрекнуть ее сейчас за припадок злости? Она опять в обиде на весь мир, но теперь ей перешла дорогу не чужая и высокомерная Лаура Серени, но ее собственное отродье по имени Валентина Герардески!
Глава пятая
— Меня осенило: я поняла, почему влюбилась в Андреа.
— Я думала, ты поняла уже давно… Нет? Все равно рассказывай.
— Мне хотелось резкого контраста мягкости Стефано, мне хотелось забыть его нежность — как будто этого вовсе не было в моей жизни.
— Почему?
— Потому что я потеряла самое дорогое, что у меня было, и, как это обычно бывает, мучилась чувством вины.
— Но ты ведь ни в чем не виновата, тем более в его смерти.
— Да, но со смертью трудно смириться. Ты уходишь, и через мгновение о тебе уже никто не помнит: слишком много всего происходит в нашей жизни. О тебе произнесут похоронную речь, твою одежду раздадут бедным — и все, чао, что о тебе вспоминать.