Шла зима — и все более разгоралась эта влюбленность мальчика и девочки. Они болтали и смеялись, посылали друг другу записочки через весь класс, с парты на парту. Майкл носил Зельдино колечко с бирюзой (подаренное ей отцом несколько лет назад), но не забывал, подходя к своему дому, снимать и прятать его. Они едва решались иной раз подержать друг друга за руки. Майкл был необыкновенно стыдлив и мучительно конфузился всякий раз после того, как это случалось. Зельда не хотела его отпугивать, он ей слишком нравился. Но было что-то в Майкле, в их отношениях, что расстраивало и беспокоило ее. Что-то было «не так»…

Наступили летние каникулы. Майкл уехал. Зельда получила от него открытку со штемпелем «Руэдиннэн», потом коротенькое письмо и любительские снимки: Майкл верхом, он же на площадке для тенниса в компании товарищей, мальчиков его возраста и девушек, девушек в белых юбочках и корсажах с пышными рукавами. Зельда впервые почувствовала ревность. Она даже удивилась тому, что ей так больно. Да стоит ли Майкл Кирк того, чтобы так терзаться из-за него? Она удержалась от искушения и не ответила ему на письма.

Возвратясь осенью в школу, она испытала настоящее разочарование, узнав, что Майкл не будет больше учиться вместе с ними. Говорили, будто он поступил в школу живописи и ваяния. Зельда сердито решила не думать о нем больше. Раз как-то встретила его на улице — и прошла мимо с холодным поклоном, тотчас пожалев об этом. После она всегда высматривала его, но, как только видела, сразу пряталась за угол или входила в какую-нибудь лавку, или просто ускоряла шаг. Она говорила себе, что это глупо, однако не имела мужества встретиться с ним лицом к лицу.

Через месяц они столкнулись в аптеке. Оба несколько минут стояли рядом у прилавка, не замечая друг друга, когда же заметили наконец, у Зельды сильно забилось сердце и, сама того не сознавая, она ответила радостной улыбкой на широкую, удивленную улыбку Майкла. Они вместе вышли из аптеки со своими покупками, обернутыми в розовую бумагу.

— Я думал, вы злитесь на меня, — решился сказать Майкл, все еще радостно ухмыляясь.

— О, нет, — был ответ. — Я вас давно не видала. Вы никогда не проходите мимо нас, — добавила Зельда поспешно, чтобы предотвратить упреки.

— Я вам писал нынче летом, а вы не ответили.

— Не знала адреса…

— Достаточно было адресовать «Руэдиннэн». Я ведь писал на бланке отеля.

— А я не знала, что вы жили в этом отеле… Не была уверена.

— Понравились вам фотографии?

— Да. Вы, должно быть, превесело проводили время со всеми этими мальчиками и хорошенькими девочками. — Она слегка подчеркнула слово «девочки».

У Майкла лицо снова расплылось в улыбку.

— Они — ужасные трусихи! — констатировал он.

— Нравится вам в студии?

— Еще бы! Там замечательно славная публика. А профессор Вилльямс ужасно милый человек и хороший учитель.

И он стал рассказывать о студии.

— Там и девочки учатся? — перебила она.

— Конечно! Я думаю, там девочек вдвое больше, чем мальчиков.

— О! — слабо охнула Зельда. Снова раздражение овладело ею, и они некоторое время шли молча.

— Зельда… — порывисто шепнул Майкл.

Но она не ответила. В ней боролись противоположные ощущения. Ей хотелось, чтобы он продолжал; высказал то, что выдавал его взволнованный, обрывающийся шепот. Но она не могла заставить себя поощрить его словом или взглядом. Резкий ветер дул им в лицо, зимнее солнце светило как-то уныло.

— Не зайдете ли на минутку? — предложил Майкл, когда они дошли до его дома. — Мамы дома нет, — добавил он. — Мне бы ужасно хотелось показать вам свои работы.

Она пошла за ним по цементной дорожке через двор к его «студии». Потом молча разглядывала рисунки, которые он ей показывал: этюды маслом, углем и карандашом. Тут были зарисовки полуобнаженных мужчин и женщин, наброски рук, ног, обнаженных торсов. Со странным чувством смотрела на все это Зельда. Она смутно угадывала, что для Майкла, изучавшего анатомию человеческого тела и находившегося вместе с существами другого пола в обстановке, где позировали полуголые мужчины и женщины, открылся мир новых ценностей, новых интересов. Она с любопытством вглядывалась в Майкла, а тот с увлечением показывал и объяснял рисунки. Вся его прежняя застенчивость и сдержанность куда-то исчезли, лицо сияло восторгом. У Зельды промелькнула мысль о женщине, которая когда-нибудь будет его… перехватило горло, полоснуло болью по сердцу. Сославшись на головокружение, она поспешила выйти на воздух.

Через десять минут она была уже на улице, спешила домой, крепко сжимая в руке свой пакетик в розовой бумаге.

— О, это ужасно, ужасно! — твердила она себе. — Так не может продолжаться!

Добравшись до своей комнаты, она бросилась на кровать и спрятала в подушки пылавшее лицо. Она влюблена! Но, боже, что за дурак этот Майкл! Он ничего не замечает! Слепой дурак!

Мужественно посмотрев в лицо этим фактам, она решила выкинуть из головы Майкла Кирка. Что-то мучило ее, будило неудовлетворенность и тревогу, и она инстинктивно стремилась избавиться от этого. Она постаралась не думать о Майкле. Но было так сладко вызывать в памяти его образ и воображать, что… давать полную волю воображению!.. Нелепый, маленький Майкл Кирк… глупенький Майкл Кирк… ничтожный, невзрачный Майкл Кирк… Как смешно, что она думает о нем!..

Наступил декабрь, холодный и ветреный, и принес с собой снежную метель — редкое явление в этом крае, вызвавшее во всей Калифорнии веселое возбуждение. Первая половина учебного года окончилась, и мистер Хортон, директор школы, отослал Зельду домой с письменным предупреждением дяде, что, если она не будет учиться лучше, ее оставят на второй год. В письме говорилось еще, что Зельда — легкомысленная девчонка и деморализующе влияет на своих товарищей.

По этому поводу дядя устроил ей сцену, оставившую в девушке горькое чувство возмущения. Угрюмый бородач Кейлеб принял на себя роль судьи и отчитал племянницу жены, как умел. Его гладко катившаяся речь глубоко врезалась в память Зельды, вызвав в ней яростное озлобление. Она жаждала свободы — свободы приходить и уходить, когда вздумается, делать то, что хочется. Она не знала сама, чего ей собственно хочется, но знала твердо, что для нее невыносимо: насилие над ее волей, подчинение, тюрьма. В глубочайших тайниках сердца она знала, что нужен ей — Майкл Кирк. Но она не хотела и думать об этом! Мальчишка, безбородый юнец, моложе ее на год — и без капли сообразительности!

В тот вечер, когда доктор Бойльстон повез Зельду в театр, она резко заявила ему, если он хочет, чтобы они остались друзьями, он должен прекратить свое заигрыванье с нею. В театре она вся трепетала от возбуждения. Давали «Серенаду». Она нашла, что Евгений Каулис — лучший бас в мире, а Марсия Ван-Дрессер — изумительная красавица. Театр казался ей раем, и она напрягала глаза и уши, чтобы ничего не пропустить, все увидеть и услышать. А доктор невыносимо раздражал ее: он то касался коленом ее колена, то гладил украдкой кончиками пальцев ее плечо. Это было противно, Зельда так и сказала доктору. В конце вечера он оставил ее в покое, стал снова вести себя прилично, называть ее «калифорнийским цветочком» и после представления повел ее к Мэски и угостил мороженым. Прощаясь с ним у ворот, она подставила ему щеку, и доктор растаял от удовольствия и благодарности. Он долго держал ее руку в своих огромных лапах, тихонько поглаживая ее и бормоча все время: «Милая Зельдочка, вы так добры ко мне, старому греховоднику… ужасно добры, право… Я вас страх, как люблю, Зельда… Признайтесь, вы считаете меня порядочным наглецом и старым дураком, а? Ничего не могу поделать! Но я вас ужасно, ужасно люблю, девочка…»

Зельда-таки умудрилась в субботу днем «улизнуть» на прогулку с Джеральдом Пэйджом. «Улизнуть» на ее языке называлось уйти, обманувши тетку и дядю. На этот раз, например, предполагалось, что она делает покупки в городе. Между прочим, ей было поручено отнести к Стразинскому завить накладные локоны тетки. Зельда упросила одну из школьных товарок выполнить вместо нее все поручения, сама же встретилась в условленном месте с Джеральдом, и они поехали кататься на взморье в его щегольском экипаже. У Зельды сердце прыгало в груди от гордости и удовольствия. Джеральд имел такой внушительный вид, когда, держа вожжи в сильных, затянутых в перчатки руках, с веселой важностью поглядывал из-под полей шляпы на дорогу и объезжал встречные экипажи. Зельде казалось, никогда еще она не неслась так головокружительно быстро. У нее дух захватывало, а соленый морской ветер дул в лицо и играл ее волосами; когда они на обратном пути очутились на пустынной дороге в Парке, ее спутник перестал подгонять лошадей, взял вожжи в правую руку, а левую закинул за спинку сиденья, чтобы было удобнее «ухаживать» за Зельдой.