Дождь продолжал лить, когда мы вернулись в мою квартиру, чтобы забрать вещи Пам, он продолжал лить, когда мы в восемь тридцать выехали в Хайаннис. В Бостоне есть станция УКВ, которая передает джаз с шести до одиннадцати утра. Я настроился на нее. Кармен Макрей пела «Скайлайнер». Дождь и не думал стихать и барабанил по стеклу с таким постоянством, будто не хотел прекращаться еще долгое время. Крыша моей машины текла в одном углу, вода капала на заднее сиденье.

Пам Шепард сидела тихо и смотрела в боковое окно машины. Запись Кармен Макрей сменилась альбомом Ли Вайли в сопровождении кларнета Бобби Хэкетта и фортепиано Джо Башкина. «Милая птица юности». На шоссе № 3 движения практически не было. Людям не слишком хотелось ехать в Бостон в обычный дождливый день посреди недели.

— Когда я был совсем маленьким, — сказал я, — мне очень нравилось ездить на машине под дождем. Она казалась такой замкнутой, такой моей. — Вот и сейчас мы находились в теплой машине, играла музыка, а весь остальной мир мокнул под дождем и дрожал от холода. — Мне и сейчас это нравится, честно говоря.

Пам Шепард продолжала смотреть в окно.

— Все кончилось, как, по-твоему?

— Что?

— Все. Ограбление банка, неприятности Харви, необходимость прятаться, всего бояться? Какое ужасное чувство.

— Не сомневаюсь.

— Что теперь будет со мной и с Харви?

— Все зависит от вас, как мне кажется. Думаю, вы сможете теперь распорядиться своей жизнью с большим успехом, чем раньше.

— Почему?

— Любовь. В ваших отношениях есть любовь.

— Чушь, — сказала она.

— Нет. Конечно, любовь всего не решает, и она не единственное условие, но хорошее основание для всего остального. Если есть любовь, значит, есть с чего начинать.

— Обыкновенная сентиментальность, — процедила Пам Шепард. — Харви проповедовал мне любовь почти двадцать лет. Это ерунда. Поверь мне. Я знаю.

— Нет, не знаешь. У тебя был неудачный опыт, поэтому ты решила, что он единственный. Ты так же неправа, как и Харви. Если ничего не получилось, это не значит, что не получится уже никогда. Ты умна, у тебя есть характер. Ты можешь пройти курс лечения. Можешь заставить Харви подлечиться. Возможно, поговорив о своей жизни с кем-нибудь умным, ты все равно решишь оставить Харви. Но сделаешь это по разумным причинам, а не потому, что считаешь себя фригидной. И если ты все-таки решишь его оставить, у тебя будет выбор, кроме провождения ночей с потными пьяницами в дешевых отелях или жизни в феминистской коммуне с двумя безумными бабами.

— Это так безобразно?

— Конечно безобразно. Ты никому и ничего не докажешь тем, что с кем-то переспала. Ты спишь с незнакомыми людьми, потому что тебе нравится трахаться, или нравятся эти люди, или то и другое. Предпочтительнее — то и другое. Некоторые даже называют это «заниматься любовью».

— Я знаю, — сказала она, — знаю.

— А те две тупицы, с которыми ты связалась, они — теоретики. Ничего не понимают в жизни. Не чувствуют биения сердца, болей в животе, мокрых ног. Они имеют отношение к фаллической власти, стремятся к превосходству и убивают стариков в процессе этого стремления.

Она отвернулась от окна и посмотрела на меня:

— Почему так гневно?

— Не знаю точно. Торо сказал что-то об определении ценности вещей тем, какую часть жизни он вынужден был потратить, чтобы приобрести их. Вы с Харви пока живете даром. Бережливость, я думаю. Все происходящее оскорбляет мое чувство бережливости.

Она немного посмеялась, покачала головой:

— Господи, как ты мне нравишься. Как сильно ты мне нравишься.

— Ты слишком мало меня знаешь, — сказал я.

Она снова уставилась в окно и промолчала всю оставшуюся дорогу. Я не сумел изложить все это нужными словами. Наверное, Сьюз сможет. А если нет — никто не сможет.

Мы приехали в мотель чуть позже десяти и нашли Сьюзен в кофейной, где она пила кофе и читала «Нью-Йорк таймс».

— Все нормально? — спросила она.

— Да, как и должно быть.

— Он предупредил одного из них, — сказала Пам Шепард. — И тому удалось скрыться.

Сьюзен вопросительно посмотрела на меня:

— Хоук?

— Вы в этом что-нибудь понимаете? — спросила Пам Шепард.

— Возможно.

— Я не понимаю.

— И я готова поспорить, что он не представил вам соответствующих объяснений, верно? — спросила Сьюзен.

— Едва ли.

— А в основном все прошло удачно? — спросила Сьюзен.

Я кивнул.

— Вы возвращаетесь домой, Пам?

— Вероятно, да. Еще не задумывалась об этом по-настоящему. Но вот я здесь, всего в полумиле от дома. Вероятно, я возвращаюсь.

— Хорошо.

— Я позвоню Харву, — сказал я. — Быть может, предложу ему присоединиться к нам, чтобы мы могли все обговорить, а потом Сьюз побеседует с вами немного.

— Да, — сказала она. — Я очень боюсь встречи с ним. Хочу увидеть его вместе с вами и без детей.

Я вернулся в номер, позвонил Шепарду и рассказал ему обо всем, что произошло. Через десять минут он появился. Я встретил его в фойе.

— Пауэрс в тюрьме? — спросил он.

— Думаю, еще нет, — ответил я, взглянув на часы. — К настоящему моменту они завели на него дело, его адвокат договаривается о залоге, Кинг сидит в приемной и ждет того момента, когда сможет отправиться домой.

— Боже праведный, — произнес Шепард. — Ты хочешь сказать, что он окажется на свободе, зная, кто подставил его?

— Иногда жизнь бывает такой сложной, — сказал я.

— Но, Бога ради, разве он не станет разыскивать нас? Ты не говорил мне, что его отпустят под залог. Он будет нас преследовать. Узнает, что мы его обманули, и придет.

— Если бы я сказал тебе, ты не согласился бы. За тобой он не придет.

— Они что, с ума спятили, отпускать такого человека под залог? У тебя нет никакого права так распоряжаться моей жизнью.

— Он не станет преследовать тебя, Шепард. Тебя в кофейной ждет жена.

— Господи, как она?

— В порядке.

— Нет, я имею в виду ее психическое состояние? Что она говорила обо мне? Сказала, что вернется домой?

— Она сидит в кофейной с моей подругой Сьюзен Силверман. Она захотела увидеть тебя и пожелала, чтобы мы присутствовали при этом, а как ей следует поступить, решите вы сами. На данный момент, как мне кажется, она планирует остаться дома. Так что не испорти все.