Я брел все дальше, брел по улицам, которые вместо названий носили просто номера и становились все обшарпанней и уже, покуда с фасада чуть в глубине стоящего дома на меня не глянула вывеска гостиницы «Мираж». Подъезд был облицован искусственным мрамором, одна из плиток успела треснуть. Я вошел и тут же остановился. После яркого света улицы в тесном холле с трудом угадывались подобие стойки, несколько плюшевых кресел и такой же диван, а еще кресло-качалка, с которой в темноте лениво поднялось что-то, силуэтом сильно напоминая медведя.
— Вы Людвиг Зоммер? — поинтересовался медведь по-французски.
— Да, — удивленно подтвердил я. — Откуда вы знаете? Роберт Хирш предупреждал, что вы можете приехать днями. Меня зовут Владимир Мойков. Я тут и за управляющего, и за горничную, и официант, и мальчик на побегушках.
— Мне повезло, что вы говорите по-французски Молчал бы тут, как рыба.
Мойков пожал мне руку.
— Говорят, под водой рыбы весьма общительные создали, — заявил он. — Кто угодно, только не молчуны. Согласно новейшим научным разысканиям. Можете, кстати, говорить со мной и по-немецки.
— Вы немец?
Лицо Мешкова сморщилось множеством борозд и складочек — это была улыбка.
— Нет. Я остаточный продукт многих революций. Сейчас я американец. Прежде побывал чехом, русским, поляком, австрийцем, смотря по тому, кто стоял в городишке, откуда родом моя мать. Даже немцем побывал — в оккупации. Что-то вид у вас какой-то жаждущий. Хотите рюмку водки?
Я замялся, подумав о моих стремительно тающих финансах.
— А сколько у вас стоит комната? — спросил я.
— Самая дешевая два доллара за ночь. — Мойков направился к доске с ключами. — Правда, это скорее каморка. Без роскоши и без удобств. Но ванная в том же коридоре.
— Я ее беру. А на месяц не дешевле?
— Пятьдесят долларов. И сорок пять, если платите вперед.
— Хорошо.
Мойков осклабился в ухмылке старого павиана.
— Рюмка водки при заключении договора обязательна. За счет отеля. Водка, кстати, очень хорошая. Я сам ее делаю.
— Мы когда-то тоже делали, в Швейцарии, разводили пятьдесят на пятьдесят с добавлением кусочка сахара и наперстка смородинных почек. Спиртом нас снабжал аптекарь. Водка получалась отменная и дешевле самого отвратного магазинного шнапса. Да, блаженное было времечко, зимой сорок второго.
— В тюрьме?
— В тюрьме в Беллинцоне. К сожалению, только одну неделю. Нелегальное пересечение границы.
— Смородинные почки, — повторил Мойков задумчиво. — А что, хорошая идея! Только где найти в Нью-Йорке смородинные почки?
— Они все равно почти не дают вкуса, — утешил я его. — А идею подарил мне один белорус. Водка у вас и правда очень хорошая.
— Вот и замечательно. В шахматы играете?
— Да, но в тюремные. Не в гроссмейстерские. Беженские шахматы, только чтобы отвлечься от прочих мыслей.
Мойков кивнул.
— Бывают еще языковые шахматы, — заметил он. — Широко здесь практикуются. Шахматы мобилизуют абстрактное мышление, за ними хорошо повторять английскую грамматику. Пойдемте, я покажу вам вашу комнату.
Комната действительно оказалась каморкой, выходила на задний двор, и света в ней было немного. Я заплатил сорок пять долларов и с облегчением поставил чемодан. Освещалась комната из-под потолка парой чугунных светильников, но имелась здесь и маленькая настольная лампа с зеленым абажуром. Я удостоверился, что лампа работает, значит, можно будет оставлять ее на ночь. После кладовки брюссельского музея я ненавижу спать впотьмах. Потом я пересчитал свои деньги. Я понятия не имел, как долго можно прожить в Нью-Йорке на пятьдесят четыре доллара, но меня это нисколько не угнетало. У меня слишком часто не было за душой и сотой доли этой суммы. Как сказал мне незадолго до смерти покойный Зоммер, чьим паспортом я теперь благодарно пользовался: пока ты жив, ничто не потеряно до конца. Даже странно, до какой степени одни и те же слова могут казаться то истиной, а то ложью.
— Вот вам письмо от Роберта Хирша, — сказал мне Мойков, когда я снова спустился вниз. — Он не знал точно, когда вы приедете. Вам лучше всего просто сходить к нему ближе к вечеру. Днем он работает, как и почти всякий здесь.
Работа, подумал я. Легальная! Счастье-то какое! Вот бы и мне так… Мне если и случалось работать, то только по-черному, украдкой, в вечном страхе перед полицией.