Александр Силвер начал махать мне еще издали, как только заприметил. Его голова вдруг показалась в витрине между одеянием мандарина и молитвенным ковром. Раздвинув руками и то, и другое, он замахал еще энергичней. Прямо у него в ногах невозмутимо взирала на прохожих каменная голова кхмерского Будды. Я вошел.

— Ну, что нового? — спросил я, отыскивая глазами свою бронзу.

Он кивнул.

— Я показал эту вещь Франку Каро Ван Лу. Это подделка.

— Правда? — изумился я, не понимая, с какой тогда стати он еще издали и столь радостно меня приветствовал.

— Но я все равно, разумеется, беру ее обратно. Вы не должны терпеть из-за нас убытки.

Силвер потянулся за бумажником. На мой взгляд, слишком уж быстро потянулся. К тому же что-то в его лице не вязалось с тоном и смыслом его сообщения.

— Нет, — сказал я, понимая, что рискую половиной своего скудного состояния. — Я оставляю ее себе.

— Хорошо, — согласился Силвер. Но не выдержал и рассмеялся. — Значит, первый закон антиквара вы уже знаете. Он гласит: «Не дай себя одурачить».

— Эту мудрость я давно усвоил, и не антикваром, а простой божьей тварью. Значит, бронза подлинная?

— Почему вы так решили?

— По трем причинам, но все они несущественны. Оставим эту пикировку. Итак, бронза подлинная?

— Каро считает, что она подлинная. Он просто не понимает, что может свидетельствовать об обратном. По его мнению, некоторые музейные работники, из молодых, желая блеснуть знаниями, иной раз перегибают палку. Особенно если их только что приняли на службу: они тогда стараются доказать, что разбираются в деле лучше своих предшественников.

— Во сколько же он ее оценил?

— Вещь не выдающаяся. Добротное Чжоу среднего периода. На аукционе в «Парк Вернет» она может уйти сотни за четыре, ну за пять. Не больше. Китайская бронза очень упала в цене.

— Почему?

— Потому что все подешевело. Война. И коллекционеров китайской бронзы не так уж много.

— Тоже из-за войны?

Силвер рассмеялся. Во рту у него оказалось много золота.

— Сколько вы хотите за вашу долю?

— Во-первых, то, что я заплатил. И половину от того, что сверх этой цены. Не сорок на шестьдесят. Пятьдесят на пятьдесят.

— Эту бронзу еще продать надо. Для аукциона Каро оценил ее так, но в действительности она может принести лишь половину. А то и меньше.

Он был прав. Стоимость бронзы — это одно, а цена, которую за нее можно выручить, — совсем другое. Я прикидывал, смогу ли сам предложить бронзу Каро.

— Пойдемте-ка выпьем кофе, — предложил Силвер. — Самое подходящее время для кофе.

— Вот как? — удивился я. Было десять часов утра.

— А для кофе любое время самое подходящее.

Мы перешли улицу. Сегодня к лакированным штиблетам и зеленоватым клетчатым брюкам Силвер надел сиреневые носки. В них он сильно напоминал иудейского епископа, только в мелкую клеточку.

— Я скажу вам, что я намерен предпринять, — начал он. — Я позвоню в музей, где приобрел эту бронзу, и сообщу, что продал ее. А клиент пошел к «Лу и Каро», где вазу признали подлинной. И скажу, что могу попытаться выкупить вещь обратно.

— По старой цене?

— По цене, которую мы с вами обсудим за второй чашкой кофе. Как он вам сегодня?

— Пока что хороший. Но почему вы хотите предложить бронзу тому же музею? Вы же поставите в неловкое положение того человека, который объявил ее копией, а то и приведете его в ярость.

— Правильно. Пусть он снова ее забракует. Тогда совесть моя будет чиста, я свой долг выполнил. Торговля искусством в наши дни — все равно что сельская лавочка: все антиквары страшные сплетники. Эксперту из музея всю историю с вазой рассказали бы уже завтра, и тогда этот музей как клиент потерян для меня навсегда. Понимаете?

Я осторожно кивнул.

— Но если я ему первому предложу эту бронзу, он мне только спасибо скажет. Даже обязан сказать. Если он откажется — очень хорошо, у нас развязаны руки. В нашем деле есть неписаные законы, и это как раз один из них.

— Сколько же вы с него запросите? — поинтересовался я.

— Цену, которую вы мне якобы заплатили. Не полсотни, конечно. Двести пятьдесят.

— Сколько вы заберете себе?

— Семьдесят пять, — Силвер сопроводил свои слова щедрым жестом. — Не сотню, только семьдесят пять. Мы не изверги. Ну, что скажете?

— Это, конечно, весьма элегантно, но вся элегантность только за мой счет. Лу сказал, что на аукционе в «Парк Вернет» эта вещь могла бы…

Силвер прервал меня.

— Мой дорогой господин Зоммер, на бирже и в торговле искусством нельзя задирать цены до крайности, этак недолго и все потерять. Не устраивайте здесь покер! Когда видишь хорошую прибыль, хватай без раздумий. Это был девиз Ротшильда. Запомните это на всю жизнь!

— Хорошо, — сдался я. — Но за эту первую сделку меня следует поощрить авансом. Как-никак, я рисковал половиной своего состояния.

— Мы делим шкуру неубитого медведя. Музей еще откажется. И нам придется в муках искать покупателя. Времена-то какие!

— А сами-то вы сколько предложили бы, если бы знали, что бронза подлинная? — спросил я.

— Сто долларов, — выпалил Силвер как из пистолета. — И ни центом больше.

— Господин Силвер! И это средь бела дня, в половине одиннадцатого!

Силвер махнул миловидной чешской официантке.

— Попробуйте-ка лучше чешское миндальное пирожное, — сказал он мне. — С кофе очень вкусно.

— И это средь бела дня?!

— Почему бы и нет? В жизни надо уметь быть независимым. Иначе ты уже не человек, а машина.

— Хорошо. А как насчет работы для меня?

Силвер переправил мне на тарелку миндальное пирожное. Оно и вправду выглядело очень соблазнительно: толстый слой орехов и сахарной пудры на песочном тесте.

— Я переговорил с братом. Можете приступать завтра Независимо от того, что мы решим с бронзой.

У меня перехватило дыхание.

— За пятнадцать долларов в день?

Силвер глянул на меня с укором.

— За двенадцать пятьдесят, как условились. Я начинаю думать, уж не гой ли вы. Еврей никогда не опустился бы до таких дешевых трюков.

— Верующий еврей, наверное, не опустился бы. Но я только несчастный еврей-атеист и отстаиваю свое право на существование, господин Силвер.