— Да, я так думаю. Потому что вы фотограф-профессионал, у вас должна быть привычка пристально вглядываться в лица людей в ожидании благоприятного момента для съемки.

Она молча кивнула.

— Так вы видели нечто подобное?

— Похоже, кто-то еще заметил это?

— Да, и не один человек, но все описывают этот момент по-разному.

— Как именно?

— Один из них сказал мне, что она была в полуобморочном состоянии.

Мисс Бенс медленно покачала головой.

— Другой говорил, что она была очень испугана. — После небольшой паузы Крэддок продолжал:

— А третий описал ее выражение лица как «замороженный взгляд».

— Замороженный взгляд, — задумчиво повторила Марго Бенс.

— Вы согласны с последним утверждением?

— Не знаю. Может быть.

— Один свидетель выразился еще более оригинально — словами поэта Теннисона:

Разбилось зеркало, звеня.
«Беда! Проклятье ждет меня!»
— Воскликнула Шалот.

— Там не было зеркала, — заметила Марго, — но будь оно там, оно бы разбилось.

— Она резко встала.

— Подождите минуту. Я не буду описывать этот взгляд. Я сделаю лучше — я его вам покажу.

Она на несколько минут исчезла за занавесом. Он слышал ее нетерпеливые восклицания и затрудненное дыхание.

— Черт знает что, — заявила она, появившись с пачкой фотографий в руках, — никогда сразу не найдешь того, что тебе нужно. Хотя нет, вот она.

Она подошла к Дэрмоту и протянула ему глянцевую фотокарточку. Он взял ее и принялся рассматривать. Это был очень хороший снимок Марины Грегг. Ее рука сжимала руку женщины, стоявшей к ней лицом и, соответственно, спиной — к объективу. Марина Грегг, однако, не смотрела на эту женщину, смотрела она и не в объектив, а немного левее него. Дэрмота Крэддока поразило то, что на ее лице не было вообще никакого выражения. В нем не было ни страха, ни муки. Женщина на фотографии смотрела на что-то, и чувство, вызванное этим у нее, было так велико, что не могло получить никакого физического выражения на лице. Дэрмоту случилось видеть такой взгляд лишь один раз в жизни, на лице человека, который через несколько секунд умер…

— Вы довольны? — спросила Марго Бенс. Крэддок издал глубокий вздох:

— Да, благодарю вас. Обычно в таких случаях не принято доверять свидетелям, так как они склонны преувеличивать. Но в отношении Марины Грегг это не так. Она действительно что-то видела, что ее потрясло. Могу я взять этот снимок?

— О да, конечно. У меня остался негатив.

— Вы не передали его прессе? Марго отрицательно покачала головой.

— Странно, что вы этого не сделали. По-моему, это очень драматическая фотография, любая газета за этот снимок хорошо бы заплатила.

— И не думаю делать этого, — решительно заявила Марго Бенс.

— Когда случайно заглядываешь в чужую душу, как-то неловко после брать за это деньги.

— Вы прежде были знакомы с Мариной Грегг?

— Нет.

— Вы, кажется, родились в Америке?

— Нет, в Англии. Правда, детство и юность я действительно провела в США. Сюда я приехала три года назад.

Дэрмот Крэддок кивнул. Он все это знал. У него в конторе, в столе, лежала папка с материалами на Марго Бенс. Пока что девушка была достаточно откровенной. На всякий случай он спросил:

— Где вы получили образование?

— В Рейнгардских мастерских. Одно время я работала под началом Андрэ Квилпа. Он многому меня научил.

Дэрмот Крэддок внезапно насторожился. Ответ Марго пробудил в нем какие-то смутные воспоминания.

— Вы жили в Севн-Спрингсе, не так ли?

Девушка удивилась:

— Вы, кажется, все обо мне знаете. Вы наводили справки?

— Вы очень хороший фотограф, мисс Бенс. Если не ошибаюсь, о вас было написано в свое время несколько статей. Почему вы приехали в Англию.

Она пожала плечами:

— Я люблю перемены. Кроме того, я уже говорила вам, что родилась в Англии, хотя и уехала в Америку еще ребенком.

— Совсем маленьким ребенком, наверное.

— Пяти лет, если это вам интересно.

— Да, мне это интересно. Думаю, мисс Бенс, вы могли бы мне рассказать значительно больше, чем вы уже сказали.

Ее лицо помрачнело. Она пристально посмотрела на него.

— Что вы имеете в виду.

Дэрмот Крэддок взглянул на нее и решил рискнуть. В активе у него, правда, почти ничего не было. Рейнгардские мастерские, Андрэ Квилп да название одного городка, но он явственно чувствовал за спиною незримое присутствие мисс Марпл и это подбадривало его.

— Думаю, вы знали Марину Грегг ближе, чем стараетесь это показать.

Она засмеялась:

— Докажите, что это так. Вы все выдумали.

— Выдумал? Отнюдь нет, и это можно доказать спустя какое-то время, вы же прекрасно это понимаете. Послушайте, мисс Бенс, не лучше ли вам ничего не утаивать? Признайтесь, что вы были приемной дочерью Марины Грегг и прожили у нее четыре года.

— Ах вы, ублюдок! — прошипела она.

Дэрмот удивился — это странно контрастировало с ее прежним поведением. Она вскочила, ее черные волосы разметались от ярости.

— Да, да, все это так, это правда! Марина Грегг увезла меня с собой в Америку. У моей матери было восемь детей. Она жила где-то в трущобах. Подобно сотням других людей, которые, стоит им только увидеть или услышать какую-нибудь кинозвезду, пишут ей, разливаясь о своей несчастной судьбе, она написала Марине Грегг с просьбой усыновить одного из ее детей, чтобы тому было легче жить. О, все это довольно грязная история!

— Вас было трое, — сказал Дэрмот.

— Трое детей, усыновленных в разное время и в различных местах.

— Да, это верно. Я, Род и Энгус. Энгус был старше меня, а Род попал к ней практически грудным ребенком. У нас была великолепная жизнь. О! Великолепная жизнь! Все на свете было для нас!

— В ее голосе слышалась нескрываемая насмешка.

— Платья, автомобили, великолепный дом, слуги, прекрасное обучение, первоклассная пища! Всего вдоволь! И она сама — наша «мамочка». «Мамочка» в кавычках, играющая свою роль с удовольствием, поющая нам колыбельные, фотографирующаяся с нами для журналов! Ах, какая милая, сентиментальная картина!

— Но она действительно хотела иметь детей, — заметил Дэрмот.

— Это было ее подлинным желанием, а не просто рекламным трюком.

— О, может быть. Да, думаю, это правда. Она хотела иметь детей, но не нас! Мы ей были не нужны. Это была только игра: «Моя семья! Так приятно иметь свою собственную семью!» И Иззи позволил ей сделать это. Ему следовало бы понимать, чем это кончится.

— Иззи — это Исидор Райт?

— Да, ее третий или четвертый муж, я забыла его порядковый номер. Он был, в общем-то, неплохим человеком. Он любил ее, и к нам он тоже был добр, хотя никогда не претендовал на роль отца. Он и не чувствовал себя отцом. Думаю, по-настоящему он заботился только о своих произведениях. Позднее я прочла некоторые из них. Они довольно-таки жестокие, но производят сильное впечатление. Я верю, что когда-нибудь его назовут великим писателем.

— И до каких же пор продолжалась у вас такая жизнь.

Улыбка Марго Бенс превратилась в гримасу:

— Пока ей не надоела эта игра… Нет, это не совсем точно. Просто она обнаружила, что у нее будет свой ребенок.

— И тогда.

Марго горько засмеялась:

— Тогда с нами было покончено! В нас больше не нуждались! Мы были хороши только как временное развлечение, но в сущности ей было наплевать на нас! О, конечно, она нас прекрасно обеспечила. И дом, и деньги на образование — все нам было выдано. Никто не может сказать, что по отношению к нам она вела себя некорректно или жестоко. Нет, просто мы ей были совершенно не нужны — она хотела только собственного ребенка.

— Вы не можете упрекать ее за это, — спокойно произнес Дэрмот.

— Я не упрекаю ее за желание иметь собственного ребенка, нет! Но мы-то чем виноваты? Она оторвала нас от наших родных, от мест, где мы родились. Моя мать продала меня, если хотите, за похлебку, но она думала, что совершает благое дело. Она просто была очень глупой женщиной и полагала, что, если у меня будет образование, будут деньги, это сделает меня счастливой! Счастливой! Если б она только знала!