– Благодарите также одного чародея, который немало помог мне в осуществлении этой затеи. – С этими словами Изабелла указала на де Валломбреза, скромно улыбавшегося в углу кареты.

Барон крепко пожал руку молодому герцогу, а тем временем карета выехала на площадку перед замком.

Из всех краснокирпичных труб здания валили густые клубы дыма, свидетельствуя, что здесь ожидают важных гостей. На пороге застыл Пьер в великолепной новой ливрее, обе створки парадной двери были распахнуты, а когда карета остановилась у крыльца и путешественники вышли из нее, их приветствовали еще полдюжины новых лакеев, которые прежде еще ни разу не видали своих хозяев.

В вестибюле и на парадной лестнице умелые живописцы вернули фрескам былую яркость и свежесть. Атланты, снова ставшие мускулистыми и представительными, с довольным видом поддерживали нарисованный карниз, римские императоры щеголяли пурпуром на тогах, дождевые потеки не пятнали свод, а сквозь нарисованную решетку сквозило синее средиземноморское небо.

Волшебное преображение коснулось всего без исключения. Панели и паркетные полы сверкали, старая мебель была заменена новой, но сходной по стилю, фламандские гобелены по-прежнему украшали спальню барона, но их старательно отмыли, освежив краски, и починили тронутые временем места. И кровать осталась той же, но мастер терпеливо восстановил резные фигуры на спинках и балдахине, вернул орнаментам ясность и привел это старинное ложе в первоначальный вид. Штофные занавеси полога с тем же рисунком, что и прежние – зеленые с белым, ниспадали благородными складками между заново отполированными витыми колонками.

Тонкий вкус Изабеллы подсказал ей, что здесь не следует злоупотреблять роскошью. Она стремилась только к одному – доставить душевную радость нежно любимому мужу, вернув ему воспоминания детства, очищенные от налета тоски и нищеты. Теперь в этом некогда печальном жилище все дышало чистотой и весельем. Даже портреты предков барона, очищенные, реставрированные и заново покрытые лаком, молодо улыбались из позолоченных рам. А сварливые вдовы и чопорные аббатисы уже не строили гримасы при виде Изабеллы, ставшей из комедиантки баронессой. Теперь они приняли ее в свой круг.

Во дворе замка не осталось ни травинки. Исчезли заросли крапивы, лопухов и прочих сорных трав, которые сопутствуют беспорядку и запустению. Просветы между плитами двора были тщательно заделаны. Сквозь стекла в окнах прежде заколоченных комнат виднелись дорогие шелковые занавеси, свидетельствующие, что все здесь готово к встрече гостей.

По укрепленным и очищенным от подушек мха ступеням, которые больше не шатались под ногами, молодые хозяева замка спустились в сад. У самой террасы по-прежнему зеленел тщательно ухоженный куст шиповника – тот самый, что в день отъезда де Сигоньяка подарил свой цветок молодой актрисе. На нем и теперь виднелся свежий бутон, который Изабелла тотчас сорвала и прикрепила к своему корсажу – в знак непоколебимой прочности своего счастья.

Садовнику пришлось потрудиться не меньше архитектора. Его заступ и ножницы навели удивительный порядок в этих девственных зарослях. Исчезли ветви, преграждавшие путь, колючие кустарники и сухой валежник; теперь по всем дорожкам можно было пройти без риска оставить на них клок платья. Деревья, как бы заново прирученные, образовали аллеи и боскеты[77]. Тщательно подстриженные буксусовые изгороди окаймляли цветники, на которых яркими красками переливались все мыслимые и немыслимые цветущие растения, а в дальнем конце сада изваяние богини Помоны, очищенное от лишайников и следов дождей, белело божественной наготой. Восстановленный нос вернул богине греческий профиль, а в ее корзинке вместо несъедобных грибов теперь лежали мраморные плоды. Из львиной пасти в раковину фонтана била струя прозрачной влаги, заодно орошавшей всевозможные вьющиеся растения, которые, цепляясь своими усиками за прочный трельяж, плотной цветущей стеной отделяли этот очаровательный уголок от ограды сада. Никогда, даже в самые лучшие времена, дом и сад не были убраны с таким богатством и вкусом. Теперь замок Сигоньяк, совсем было пришедший в упадок, буквально сверкал великолепием.

Барон де Сигоньяк, изумленный и восхищенный до глубины души, шел, словно во сне, прижимая к груди руку Изабеллы и не стыдясь слез умиления, то и дело наворачивавшихся на его глаза.

– А теперь, осмотрев замок, нам следует объехать угодья, которые я приобрела, чтобы полностью восстановить былые владения Сигоньяков, – наконец сказала Изабелла. – Если позволите, дорогой, я надену костюм для верховой езды. Но задержу я вас ненадолго: как вы помните, мое прежнее ремесло научило меня быстро менять наряды. А вы тем временем выберите пару подходящих лошадей и велите их оседлать!

Де Валломбрез отвел Сигоньяка в конюшню, где прежде было пусто и голо, а теперь в стойлах, разделенных дубовыми перегородками, стояли десять кровных скакунов, чьи холеные крупы отливали шелком. Заслышав голоса, благородные животные разом повернулись к вошедшим – и тут же послышалось заливистое ржание: это старина Байярд, узнав хозяина, приветствовал его. Теперь он занимал в конюшне самое теплое и удобное место в дальнем конце ряда стойл, кормушка его была наполнена дробленым овсом, чтобы облегчить труд старческим зубам, а у ног Байярда дремал совсем поседевший Миро, который тут же поднялся и облизал руки барона.

Вельзевул, однако, все еще не показывался на глаза, но причина тут была не в том, что он забыл хозяина, а в присущей кошачьему роду осторожности. Вся эта суматоха, поставившая вверх дном привычное для него жилище, ошеломила и озадачила кота. Укрывшись на чердаке, он дожидался темноты, чтобы объявиться и засвидетельствовать почтение своему возлюбленному господину.

Потрепав Байярда, барон выбрал для себя гнедого красавца, которого тотчас и вывел из конюшни. Герцогу приглянулся испанский жеребец с лебединой шеей, достойный носить наследника престола, а для баронессы конюх присоветовал взять очаровательную лошадку белой с серебристым отливом масти, для которой имелось великолепное седло, обтянутое зеленым бархатом.

Изабелла действительно не заставила себя ждать: она вернулась в кокетливой амазонке, подчеркивающей стройность ее фигуры. Костюм этот состоял из жакета синего бархата, отделанного серебряными пуговицами и галунами, и длинной светло-серой атласной юбки. На голове молодой женщины красовалась белая фетровая шляпа мужского фасона с длинным синим пером, спускавшимся на спину. Ее белокурые волосы покрывала голубая сетка, унизанная серебряными бусинками, не позволяющая им растрепаться от быстрой езды.

Изабелла выглядела очаровательно, и самым высокомерным придворным красавицам пришлось бы стушеваться рядом с ней. Задорный наряд подчеркивал ее горделивые черты, отодвигая на задний план обычную мягкую грацию, и напоминал о том, что в ее жилах течет благородная кровь. Это была прежняя простодушная Изабелла, но вместе с тем – дочь принца, сестра герцога и супруга дворянина, чей род восходил к эпохе до начала крестовых походов.

Де Валломбрез не удержался и заметил:

– Даже у Ипполиты, царицы амазонок, не было такого победного и торжествующего вида! Вы сегодня в ударе, сестрица!

Изабелла ответила мимолетной улыбкой. Барон придержал стремя, и она легко вспорхнула в седло. Герцог и барон также сели на коней, и вся кавалькада выехала на площадку перед замком, где едва не столкнулась с маркизом де Брюйером и еще несколькими местными дворянами, которые явились засвидетельствовать почтение и приветствовать новобрачных. Хозяева замка хотели было отменить прогулку и вернуться, как того требовали приличия, но гости единодушно заявили, что не хотят быть помехой начатому делу, и, развернув лошадей, вызвались сопровождать молодую чету и герцога де Валломбреза.

Кавалькада стала еще более внушительной, когда к ней присоединились еще с полдюжины пышно разодетых всадников. Этот поистине королевский кортеж неторопливо двинулся по хорошо укатанной дороге мимо зеленеющих лугов и полей, которым было возвращено плодородие, мимо благоустроенных ферм и ухоженных лесов. Все это отныне принадлежало барону де Сигоньяку. Ланды, поросшие вереском, казалось, отступили от стен замка.