– Нет. Он плачет… Он сказал, что хочет уморить себя голодом.

«Гм! – подумал Ноэ. – Его на это хватит. Мне пришла в голову чудесная мысль…»

– Маликан!

– Что прикажете, сударь?..

– Зажги фонарь.

– Прикажете пойти с вами?

– Не надо.

– У него бывают припадки ярости.

– Если он будет злиться, я сверну ему шею!

Ноэ спустился вниз и начал пробираться в извилистом погребе под кабачком, где в строгом порядке были расставлены вина. В самом дальнем отделении погреба, за дубовой дверью с тремя засовами, сидел узник, о котором говорил Ноэ.

Друг принца Наваррского отпер дверь и вошел.

Человек, спавший на охапке соломы, вскочил.

У него оставались свободными руки, ноги же были так опутаны веревками, что он не мог не только ходить, но даже стоять.

Человек этот был не кто иной, как Годольфин.

Хрупкое, болезненное, истощенное существо, здоровье которого окончательно пошатнулось вследствие магнетических опытов, которым подвергал его Рене, накануне был похищен Генрихом Наваррским и Ноэ и с завязанными глазами приведен к Маликану, ставшему его тюремщиком.

Годольфин был в полном отчаянии, лицо его было заплакано.

– А! – зло закричал он. – Чего вам еще от меня надо? Почему вы держите меня взаперти?

Ноэ затворил за собой дверь, поставил фонарь на землю, сел на солому, служившую Годольфину постелью, и сказал:

– Я пришел поговорить с вами, дорогой Годольфин, и утешить вас.

– Вы хотите выпустить меня?

Ноэ улыбнулся.

– Пока еще нет, – сказал он.

Годольфин взглянул на него с ненавистью. Он видел в Ноэ не только своего тюремщика, но и соперника, потому что узнал того самого дворянина, который под предлогом покупки духов зашел в лавку парфюмера и рассыпался в любезностях Паоле.

Годольфин очень долго ломал голову над тем, что могло побудить похитить его, и пришел к заключению, что дворянин, влюбленный в Паолу, захотел отделаться от него.

– Чего же вы хотите, – спросил он, – если вы не желаете освободить меня?

– Я хочу побеседовать с вами.

– Я вас не знаю.

– Зато я знаю вас. Вы раб, жертва Рене-флорентийца, и вы ненавидите его.

Годольфин вздрогнул.

– Кто вам сказал об этом?

– Это вас не касается. Но так как вы любите его дочь…

– Вам это сказала Паола! – вне себя от злости крикнул Годольфин.

– Паола ничего не скрывает от меня, – самодовольно ответил Ноэ.

– Я ненавижу вас… – прошептал Годольфин. – Я ненавижу вас!

– Вы ревнуете…

– Если бы я мог выпустить ваши внутренности, выпить вашу кровь… – продолжал Годольфин, окончательно потеряв голову, – я сделал бы это…

Ноэ улыбался.

– Дорогой мой, быть может, мы до чего-нибудь и договоримся. Вы любите Паолу?

– Я готов умереть за нее.

– Ну так будьте довольны тем, что вы сидите взаперти, – смеясь, сказал Ноэ. – Она этим очень довольна.

Шутка вывела Годольфина из себя; он вскрикнул от ярости, а затем погрузился в мрачное молчание.

– Она счастлива, что я здесь? – прошептал он.

– Еще бы! Она освободилась от тюремщика… Неужели вы могли думать, Годольфин, что молодая девушка может любить отца, который держит ее взаперти, и человека, шпионящего за ней по его поручению?

– Я люблю ее… – пробормотал несчастный юноша.

– Зато она ненавидит вас…

– О Господи! – вырвалось у Годольфина.

Ноэ стало жаль его.

– Послушайте, – сказал он мягко, – вы любите Паолу! На что вы надеетесь?

– Ни на что! – пробормотал Годольфин.

– Чего же вы хотите?

– Быть возле нее… Больше я ничего не прошу… Видеть ее, слышать ее голос…

– Годольфин, скажите откровенно, любите вы Рене?

– О! – вырвался у него крик отвращения.

– Вы любите его из благодарности, сыновней любовью?

– Я ненавижу его.

– Правда?

– Клянусь спасением своей души!

– Вы хотите быть свободным не для того, чтобы быть с ним?

– Только для того, чтобы видеть Паолу.

– Хорошо.

– А Рене я ненавижу, – повторил Годольфин.

– Так что, если бы Паола не жила с отцом…

– Я ушел бы от Рене и последовал за Паолой.

– А если бы кто другой поручил вам сторожить Паолу, подобно тому, как это поручил вам некогда Рене?

Годольфин задрожал от радости.

– Что вы этим хотите сказать? – спросил он.

– Я хочу сказать, – продолжал Ноэ, – что Паола очень недовольна тем, что отец держит ее точно в плену. Она хочет освободиться. А так как те, кто принимает в ней участие, не могут постоянно оставаться с ней…

– Ах! – воскликнул Годольфин. – Ах, сударь, если бы вы сделали это…

Голос Годольфина дрожал, он смеялся и плакал в одно и то же время.

Ноэ встал.

– Успокойтесь, – сказал он, – поешьте чего-нибудь. Я вернусь завтра, и, может быть, вы скоро увидите Паолу.

Годольфин заплакал.

– Я люблю ее! Я люблю ее! – бормотал он.

Ноэ с состраданием посмотрел на это жалкое, обездоленное создание, взял фонарь и вышел.

Он застал в кабачке только Миетту.

– Где твой отец, дитя мое?

– Пошел посмотреть, как себя чувствует госпожа Лорио.

– Поклонись ему от меня.

– Как! Вы уже уходите?

Голос девушки слегка дрожал.

– Уже поздно, – сказал Ноэ. – Прозвонил сигнал тушить огонь, дитя мое.

– Да, дверь заперта…

– Я не спал прошлой ночью…

– Я тоже не спала, – сказала беарнка. – Однако…

– Я приду завтра утром… Прощай, хорошенькая землячка.

Он обнял девушку, поцеловал в щеку и ушел, оставив ее в смущении.

«Кажется, мое сердце подвергается опасности в доме Маликана, – размышлял он. – Эта хорошенькая девушка в красном платочке на черных волосах, с плутовскими глазами в конце концов вскружит мне голову. А принц находит, что нечестно соблазнять племянницу человека, готового пожертвовать за нас жизнью… Пойду к Паоле: когда я с ней, меня, по крайней мере, не мучают угрызения совести.

Ноэ старался думать о Паоле, но думал только о Миетте.

– Маликан, – размышлял он, идя по мосту Менял, – человек хороший и преданный, но предан-то он не мне, а Генриху. И Сара любит не меня… И не я… Фу ты! Какие скверные мысли лезут в голову… Скорее к прекрасной Паоле!

Молодой человек прибавил шагу и дошел до моста Святого Михаила.

– Рене в тюрьме, – рассуждал он, – Годольфин в погребе, следовательно, Паола одна. Зачем пробираться под мостом и затем лезть по веревке, если можно преспокойно войти через дверь?

Ночь была темная. Жители, по большей части купцы, давно уже спали. Мост был пуст.

Ноэ подошел к лавке Рене-флорентийца и тихонько постучал.

После третьего удара в дверь тоненький голосок, который молодой человек узнал сразу, спросил:

– Кто там?

– Я, Паола… – ответил Ноэ.

– Вы? – спросила девушка. – Вы?

– Да… отворите… не бойтесь…

Паола приоткрыла дверь лавки:

– Вы одни?

– Совершенно один.

Он проскользнул в лавку и сжал девушку в объятиях. Паола поспешно захлопнула дверь и спросила:

– Как вы решились постучать?

– Я знал, что вы одна.

– О Господи! – воскликнула Паола.

Она увела Ноэ в свою комнату и тщательно заперла все двери.

– Знаете ли вы, что случилось?

– Я только что пришел из Лувра.

– Как из Лувра?

– Я знаю, что Годольфин прошлой ночью не вернулся и ваш отец напрасно ждал его.

– Ах! – вскричала Паола. – Отец в отчаянии и сердится…

– Знаю. Он жаловался королеве.

– Представьте себе, прошлой ночью, как только вы ушли, я легла в постель. Я знала, что Годольфин ушел, и я слышала, как отец вполголоса разговаривал с каким-то неизвестным мне человеком. На нем была надета маска. Я увидала это в щелку. Отец, поговорив с ним несколько минут шепотом, тоже надел маску, и они вышли вместе!

– Я знаю это…

– Откуда вы узнали? – с удивлением спросила девушка.

– Продолжайте, дорогая Паола.

– Я уже спала крепким сном, когда раздался стук в дверь. Это вернулся отец. Я не вставала, думая, что Годольфин дома, но…