Гасконец расхохотался и сделал выпад из третьей позиции, что было совершенно необычным приемом, изобличавшим полную свободу владения оружием.

– Вашей милости не на что жаловаться, поскольку мое положение гораздо менее выгодно! – заметил он, немедленно переходя в еще более изящную кварту[87].

– Каким это образом? – спросил король, удивленный такой сменой позиций. Гасконец, не прекращая поигрывать шпагой, насмешливо ответил:

– У меня на родине никто не боится, когда стынут ноги или руки.

– А чего же там боятся? – рассеянно спросил король, напряженно следивший за каждым движением незнакомца. Он уже успел заметить, что имеет дело с достойным противником.

– У нас любят доброе вино, а от него краснеет кончик носа.

– Значит, в ваших краях много пьют?

– Чрезвычайно – ведь вино дешево. Но ведь всем известно, что покрасневший от вина кончик носа не менее чувствителен к холоду, чем виноградная лоза в плохую зиму!

– Остроумный ответ, – отступая на шаг, заметил король. – Но он не объясняет, почему я в более выгодном положении, чем вы.

– Да ведь нос вашей милости прикрыт полумаской, тогда как мой совершенно беззащитен! – с этими словами гасконец сделал совершенно неожиданный выпад, и острие его шпаги коснулось плеча короля.

Прикосновение стали заставило Генриха вскрикнуть.

Этот возглас словно подстегнул де Шомбурга – он бросился к воротам и с силой отчаяния принялся трясти кованый железный брус, испуская вопли: «Сюда! Сюда! На помощь!» В конце концов скобы не выдержали тевтонского натиска, брус выскочил из них, и створки ворот начали поддаваться. Едва они разошлись настолько, что в просвет смог бы протиснуться человек, во двор, споткнувшись о бесчувственное тело де Можирона, ворвались де Келюс и д’Эпернон.

– Вот тебе на! – пробормотал гасконец. – А я-то думал, что град уже кончился!

Теперь придется иметь дело сразу с четырьмя противниками, не считая одного поверженного. Он неожиданно отпрыгнул в сторону – и ровно в то же мгновение король сделал очень резкий выпад. Шпага его, не найдя цели, просвистела в воздухе, Генрих подался вперед, потерял равновесие и упал на одно колено. Воспользовавшись краткой паузой, гасконец выхватил из-за пояса оба пистолета и крикнул:

– Эй, вы, малопочтенные господа! Я с удовольствием прикончу вас одного за другим, но если вам взбредет в голову наброситься на меня вчетвером, то, клянусь собором всех святых, двоих из вас я мигом отправлю в преисподнюю парочкой пистолетных пуль. А что будет потом, мы еще посмотрим!

Эта угроза удержала миньонов от опрометчивых действий. Тем временем король уже снова был на ногах.

– Господа, ни шагу дальше! Даже не пытайтесь прийти на помощь. Месье принадлежит мне!

– Вот речь истинного дворянина! – тут же откликнулся гасконец, возвращая пистолеты на место.

Король снова шагнул к нему, высоко держа шпагу.

– Вы ранили меня! – оскорбленно проговорил он.

– Уж таков мой обычай! – хмыкнул в ответ гасконец.

– Следовательно, мне придется вас убить!

– Если бы так и вышло, я бы несказанно удивился!

– Клянусь собачьим хвостом, с этим я еще ни разу не ошибался…

– Меньше слов, ваша милость, – посмотрим, каковы вы в деле.

Обменявшись этими репликами, противники вновь приступили к поединку. Однако он долго оставался безрезультатным, так как оба фехтовали с невообразимым искусством. Самые виртуозные выпады, неожиданные удары и приемы встречал умелый рипост[88].

– Клянусь собачьим хвостом, – наконец воскликнул король, переводя дух, – вы отменно фехтуете!

– Ваша милость слишком снисходительны ко мне! – насмешливо ответил гасконец.

– Не желаете ли немного передохнуть?

– С удовольствием! – учтиво согласился гасконец и воткнул шпагу в землю. Король последовал его примеру.

В тот же миг на улице послышались звуки торопливых шагов и в проеме ворот возникло новое действующее лицо. То был генерал Луи де Крильон.

При виде начальника королевской стражи миньоны испытали невыразимое облегчение. Они уже начали опасаться, что королю придется туго и им придется ввязаться в драку, чтобы отомстить храброму гасконцу. Вот тут-то и пригодилась бы прославленная шпага де Крильона!

Несмотря на то что черты его лица оставались неразличимы в темноте, король моментально узнал фигуру генерала. Однако он спросил:

– Вы ли это, Крильон?

– Да, – сдержанно откликнулся тот. – Похоже, я подоспел вовремя. Ваша милость нуждается в помощи.

Как и все прочие, Крильон опасался разоблачить инкогнито своего государя, поэтому избегал каких бы то ни было титулований.

Король тем временем продолжал:

– Нам повстречался здесь дворянин с берегов Гаронны, и фехтует он, скажу я вам, на славу!

– Следует делать то, что умеешь и можешь! – небрежно откликнулся гасконец. Тем не менее при звуках его голоса Луи де Крильон вздрогнул.

– Что с вами, генерал? – спросил король.

– Нет-нет… ничего! – генерал сделал шаг вперед, пытаясь рассмотреть в сумраке лицо гасконца.

– Желаю здравствовать, ваше превосходительство! – проговорил тот.

– Тысяча пороховых бочек! Это же он! – вскричал де Крильон.

– Вы хотите сказать, что знаете этого господина? – осведомился король.

– Еще бы не знать! – ответил генерал и поспешно склонился к уху короля.

– Государь! – вполголоса начал он. – Если тридцать лет преданной службы короне что-нибудь значат в ваших глазах, то вы немедленно отошлете прочь этих холуев, нарядившихся дворянами, этих миньонов, смердящих мускусом, этих…

– Тише, тише, генерал! – с явным неудовольствием остановил его король. – В конце концов, речь идет о моих друзьях!

– Но не столь верных, как я, государь! Умоляю вас исполнить мою просьбу во имя короны Франции!

– Ох, Крильон! – проворчал король. – Вечно вы заставляете меня плясать под вашу дудку! Ступайте в замок, господа, – Генрих обернулся к миньонам, – я вскоре вас нагоню.

– Вот это мне по душе! – вырвалось у де Келюса.

– Ну, а мне так и подавно! – эхом отозвался д’Эпернон. О лежавшем в беспамятстве маркизе все словно позабыли, и лишь де Шомбург спросил:

– А что делать с де Можироном?

Крильон пнул неподвижное тело носком сапога и произнес:

– Падаль она и есть падаль. Надобно зарыть ее где-нибудь в дальнем углу сада.

– Ошибаетесь, генерал, – возразил гасконец, – я совершенно уверен, что этот господин жив!

– Ну, так пусть его уберут отсюда!

Дюжий де Шомбург взвалил бесчувственное тело маркиза на плечо и двинулся вслед за де Келюсом и д’Эперноном.

Как только они отдалились, генерал снова обратился к королю:

– Именем ваших предков, сударь, – уберите шпагу в ножны!

– Да кто же, в конце концов, этот господин? – поразился король.

– Единственный, не считая меня, искренний друг вашей милости!

– Что это вы такое говорите, Крильон? – возмутился гасконец. – Я знать не знаю этого господина!

Вместо ответа генерал церемонно снял шляпу и провозгласил:

– Имя господина, стоящего перед вами, – король Франции!

Негромко вскрикнув от изумления, гасконец попятился, а затем далеко отбросил свою шпагу. Сталь зазвенела, наткнувшись в темноте на камень мостовой.

Неожиданная откровенность начальника стражи не понравилась королю. Генрих был весьма не прочь побесчинствовать, но при единственном условии: его инкогнито должно остаться нераскрытым. Вот почему он с нескрываемым негодованием выкрикнул:

– Вы просто спятили, Крильон!

– Ничего подобного, сир!

– Кто этот господин?

Гасконец шагнул к королю и опустился на колено.

– Уж если вы, ваше величество, были столь великодушны, что скрестили со мной шпагу, то будьте великодушны и в остальном. Я прибыл в Блуа издалека с единственной целью – испросить себе аудиенцию у вашего величества, ибо у меня имеется важное поручение к вам!