– Куда он побежал? – прохрипел я.

– Откуда я знаю, – с мерзопакостной миной Ерш развел руками.

– Все ясно, как в светлый день! Прикидываешься овечкой! – обрезал Петров. – Придется тебе проехать со мной в отделение. Уточним адреса твоих дружков, составим протокол за покушение на частную собственность. Заодно проверим еще кое-какие детальки из ваших богатых биографий!

Петров повернулся ко мне:

– А вы ждите меня у входа в клуб. Советую пока расклеить объявления о пропаже собаки. Где завклубом? – он остановил какого-то парня. – Приведи немедленно!

Парень так рьяно бросился выполнять приказ, что споткнулся и растянулся на полу. Через две секунды перед нами уже стоял навытяжку завклубом, квадратный мужичок с круглым, как тарелка, лицом.

– Выдели уважаемому туристу писчебумажные принадлежности! – Петров кивнул на меня и схватил Ерша за локоть. – Пошли!

В кабинете завклубом я написал десять объявлений:

«Кто видел собаку с двумя ошейниками и самодельными медалями (на одной адрес), убедительно прошу сообщить ее хозяину. Стоянка на берегу Великой, между плотиной и мостом. Или сообщить Петрову в Высоцком. Или доктору Нине в медпункт Анушкино. Крупное вознаграждение гарантирую».

Потом расклеивал объявления по поселку и одновременно выспрашивал у прохожих про Дыма. Все их ответы не радовали. Видели разных собак, но с двумя ошейниками и самодельными медалями не видел никто.

Я наклеил объявления на перекрестках, на магазине и клубе, и сильно надеялся, что все же кто-нибудь откликнется. Ну не мог же Дым совсем потеряться, тем более, что слух о нем уже катился по деревням! Мне оставалось только ждать. Без него я не собирался уезжать с Великой и не представлял свою жизнь вообще.

Когда я вновь подошел к клубу, меня уже ждал «Бычок», небольшой, крытый брезентом, грузовик. Его шофер – молодая женщина в комбинезоне, открыла дверь кабины и обратилась ко мне:

– Вы уважаемый турист? Меня прислал Петров, чтоб отвезти вас к реке.

– Найдется ваша собачка, – сказала женщина, когда мы тронулись. – Я уверена в этом. Ну посудите сами, ведь она домашняя, так? Привыкла к людям. Значит, придет в какую деревню. Ее опознают. Адрес на бирке есть, так? Я видела объявление на клубе (действительно, я приклеил его первым). Напишут вам. Мир не без добрых людей.

– Нет! – твердо сказал я. – Без него я никуда отсюда не уеду.

– Ну что ж, и это правильно. Можно подождать. Я уверена, пройдет два-три дня и собачка отыщется. Не переживайте так, ведь на вас лица нет. Все будет хорошо, вот увидите!

Женщина шофер безусловно была оптимисткой, а каждый знает – такие люди излучают теплоту и добро, поднимают окружающим настроение, заражают их надеждой на лучшее. Меня она успокоила. Совсем немного, но успокоила. Во всяком случае, мое сердце уже не выпрыгивало из грудной клетки, а более-менее ритмично билось на своем месте. Впрочем, может оно просто устало за этот ужасный день.

Женщина подвезла меня к реке, чуть выше стоянки. Я поблагодарил ее от всей души и, вконец измотанный, медленно побрел по берегу вниз по течению реки. Не помню, как доплелся до палатки, но помню – открыв ее рухнул и моментально отключился.

Мне снилась городская квартира: ранним утром я лежу на тахте; солнце, точно веселый проказник, прямо-таки щекочет лицо; Челкаш смотрит в окно – кого из собак уже выгуливают, Дым беззастенчиво будит меня – лает в самое ухо. Я открыл глаза, надо мной склонялся… Дым! Он прерывисто дышал, горячим шершавым языком лизал мне лицо и руки, теребил лапой, повизгивал, пытался лаять охрипшим голосом – Вставай! Я вернулся!..

Я приподнялся, обнял своего самого лучшего друга на свете, поцеловал в мокрый прохладный нос.

– Где же ты пропадал, дружище?! И как нашел дорогу, если тебя увезли за десятки километров?!

Глаза у Дыма были в кровоподтеках – один почти полностью заплыл, лапы сбиты – на левую переднюю он припадал, на лопатке – открытая рана, на шее – ни ошейника, ни медалей. Избитый, уставший, осунувшийся, но не сломленный, он держался молодцом – все та же гордая осанка, а в здоровом глазу – дерзкий, непобедимый дух.

– Досталось же тебе, мой капитан!

В его взгляде появилось много боли, он кивнул и, прижав уши, молча уткнулся в мои колени. Я понял, что он хотел сказать – И самые сильные нуждаются в нежности и ласке – быть может, даже больше, чем слабые, потому что только сильные способны на большие дела и мужественные поступки; они и любят без оглядки и страдают безмерно – намного мучительней, чем слабые. Да еще умеют скрывать свои чувства, а не распускают слюни, что присуще всяким слабакам.

Я долго обнимал, целовал и гладил своего многострадального дружка – никак не верил своему счастью. И не виделись-то мы чуть больше суток, а казалось, прошла вечность. Потом медикаментами из аптечки я обработал раны Дыма, перевязал его заплывший глаз и стал разводить костер, чтобы приготовить кашу с тушенкой. Дым пытался помочь мне – прихрамывая, потащил ветку, но я сказал:

– Отдохни, дружок! Еще наработаешься. После всех мытарств надо подлечиться, окрепнуть, восстановить форму.

Дым проглотил две миски каши, я принес ему запить речной воды и он, напившись, посмотрел на меня извиняющимся взглядом – посмотрел тускло, устало, одним глазом и тут же, у костра, уснул.

Я гладил его, спящего, и размышлял – какое странное существо собака. За что он так безоглядно, даже отчаянно, любит меня? Почему за меня готов идти в огонь и воду – да что там! – в любую минуту готов отдать за меня жизнь? Откуда такая жертвенность?!

Дым спал крепко. Во сне вздрагивал, скалился, рычал – продолжал бороться с Лешими. Я успокаивал его.

– Дымок, Дымок! Я с тобой! Все закончилось, мы снова вместе!

В полдень, когда наступила жара, я сделал над Дымом навес из спальника, а ближе к вечеру, когда налетели слепни, сделал из лапника веер и стал отгонять насекомых от своего друга.

В тот день – седьмой день нашего путешествия – мы никуда не плыли, с нами не случилось никаких приключений, мы не общались ни с местными жителями, ни с туристами, но он был самым прекрасным за всю поездку.

Дым проспал до позднего вечера. Я не будил его – знал, что сон, как ничто другое, восстанавливает силы и здоровье. Только когда наступила темнота и я разжег костер, Дым поднялся, съел еще одну миску каши и выразительно уставился на байдарку, раздумывая – отплывать сейчас или перенести отплытие на утро? Я уговорил его принять второй вариант.

– Дымок! Ну куда на ночь глядя плыть? Тебе надо выспаться по-человечески. Вернее, по-собачьи, как подобает воину после боя. А у меня, после вчерашнего дня, ноги просто отваливаются (я подсчитал, что за день пробежал почти что марафонскую дистанцию).

Дым вздохнул, соглашаясь со мной.

До полночи мы сидели обнявшись у костра и смотрели – на языки пламени, на звезды, на отражение луны в воде. Мы были счастливы. И вновь я подумал о странностях времени – как оно растягивается или сокращается, в зависимости от событий. Вчерашний безумный день тянулся невероятно долго, а сегодняшний, счастливый, промелькнул незаметно.