Нику, Брэндону и Виллис.

И да продолжим мы мартышкин труд

Долог и труден путь к публикации книги, и я должна поблагодарить всех тех, кто шел со мной до конца. Родителей за то, что разрешили мне витать в мечтах, вместо того чтобы искать настоящую работу. Мою сестренку Кимико и ее мужа Майка за готовность читать мои самые первые, жуткие черновики. Мою наставницу Джулиану Ли и всех чудесных писателей, преподавателей и студентов «Грин-ривер райтерз», что в городе Луисвилл, штат Кентукки. Чудесного агента Лори Маклин за то, что дала мне шанс, и редактора Наташу Уилсон за то, что помогла исполнить мою мечту. Участников писательского семинара за все те выходные, когда мы вымучивали свои рукописи, разносили в пух и прах персонажей друг друга, но все равно не бросали наш мартышкин труд.

Больше всех я хочу поблагодарить моего замечательного мужа Ника, который стал моим партнером по творчеству, поддерживал меня, редактировал, оценивал, вычитывал, наставлял на путь истинный и никогда не отказывался обсуждать перипетии сюжета и персонажей, если я заходила в тупик. Без него у меня бы не вышло.

Десять лет назад, в мой шестой день рождения, папа исчез.

Нет, он нас не бросил. «Бросил» подразумевает чемоданы, опустевший шкаф и запоздалые поздравительные открытки с десятидолларовыми банкнотами внутри. «Бросил» — значит, не был счастлив с мамой и со мной или встретил новую любовь. Нет, ничего такого не было. Впрочем, папа и не умер, иначе мы бы знали. Ни автомобильной аварии, ни трупа, ни полиции, обследующей место жуткого преступления. Все случилось совершенно незаметно.

В мой шестой день рождения отец повел меня в парк, который я тогда обожала: уединенная сосновая рощица с беговой дорожкой и таинственным зеленым озером. Мы кормили уток у берега, как вдруг услышали звон колокольчика из-за холма — фургон мороженщика! Я тут же захотела сливочный рожок, и папа, смеясь, вручил мне несколько долларов и отправил за мороженым.

Больше я его не видела.

Потом, когда полицейские обыскивали парк, они нашли отцовские ботинки у кромки воды… и только. Озеро обследовали водолазы, хоть там глубина-то всего десять футов, но ничего не обнаружили — лишь ил да водоросли на дне. Папа исчез без следа.

А мне еще долгие месяцы снился один и тот же кошмар: будто я стою на холме и смотрю, как отец входит в воду, как волны смыкаются над его головой, а где-то вдалеке звякает колокольчик мороженщика, медленно и протяжно, складываясь в почти понятный мне напев.

Каждый раз, пытаясь разобрать слова за звоном колокольчика, я просыпалась.

Вскоре после исчезновения отца мама увезла меня далеко-далеко, в захолустный городок среди болот Луизианы. Чтобы «все начать сначала». Но я-то чувствовала, глубоко в душе, что мама убегает… от чего-то.

А от чего я поняла лишь через десять лет.

Меня зовут Меган Чейз.

Меньше чем через двадцать четыре часа мне исполнится шестнадцать.

Шестнадцать весен, как в волшебной сказке. В шестнадцать лет девушкам полагается становиться принцессами, влюбляться, танцевать на выпускных балах и все такое. Не счесть романов, песен и стихов об этом чудесном возрасте, когда девушка встречает подлинную любовь, когда звезды сияют лишь для нее одной и прекрасный принц увозит свою возлюбленную в закат.

Но мне такое вряд ли светит.

В утро накануне своего дня рождения я проснулась, умылась и стала копаться в шкафу, раздумывая, чего бы надеть. Обычно я просто хватаю с пола что почище, но ведь сегодня день особенный: меня наконец-то заметит Скотт Уолдрон! Мне хотелось выглядеть идеально. Впрочем, с моим гардеробчиком по части модной одежды не разгуляешься. Другие девушки часами страдают на тему «что же надеть», а у меня в шкафу три категории нарядов: вещи с благотворительных распродаж, чужие обноски и комбинезоны.

«Ну что ж мы такие бедные? Знаю, разводить свиней — не самая блестящая карьера, но, казалось бы, хоть одни приличные джинсы для дочери уж можно позволить? — подумала я, сердито разглядывая свой скудный гардероб. — Что поделать, тогда пусть Скотт влюбляется в мою естественную красоту и обаяние… если только не сваляю перед ним дурочку».

В итоге я нацепила штаны-карго, простую зеленую футболку и свои единственные потрепанные кроссовки, а в качестве завершающего штриха провела расческой по белокурым волосам. Волосы у меня прямые, очень светлые и по-идиотски встают дыбом, как будто я в розетку пальцы сунула.

Я стянула космы в хвостик и спустилась вниз.

Люк, мой отчим, сидел за столом на кухне, пил кофе и листал тонюсенькую городскую газету, которая больше похожа на раздел нашей школьной газеты «Хотите — верьте…», чем на источник настоящих новостей. Сами понимаете, чего еще ожидать, если первую страницу издания украшает заголовок «На ферме Патерсона родился пятиногий теленок!».

Итан, мой четырехлетний сводный брат, сидел на коленях у отца, мусолил печенье и ронял крошки Люку на штаны. Свободной рукой мелкий сжимал своего любимого плюшевого кролика Ушастика и то и дело пытался накормить игрушку завтраком; мордочка у кролика была вся в крошках и фруктовой начинке.

Итан славный мальчишка. У него каштановые кудри, и отца, а глаза мамины — как и у меня самой: огромные, синие. Все встречные старушки с ним сюсюкают, а совершенно незнакомые люди улыбаются и машут моему братишке, даже если мы идем по другой стороне улицы. Мама с Люком на сыночка не надышатся, но, к счастью, его это

,

кажется, совсем не испортило.

—

А мама где? — Я вошла на кухню и стала рыскать по шкафчикам в поисках единственного вида хлопьев, который мне нравится. Надеюсь, мама купить не забыла? Конечно же, забыла! Одни картонные подушечки и гадкая каша для Итана. Неужели так трудно запомнить, что я люблю колечки «Чириос»?

Люк молча пил кофе. Итан дожевал печенье и чихнул на отца. Я шумно захлопнула дверцы шкафчика.

—

Где мама? — повторила я громче.

Люк вздрогнул и наконец посмотрел на меня. В тусклых карих глазах, похожих на коровьи, сквозило легкое недоумение.

—

Привет, Мег, — спокойно произнес он. — Я тебя не заметил. Что ты сказала?

Я со вздохом повторила в третий раз.

—

Пошла в церковь, — буркнул Люк, опять утыкаясь в газету. — У них там женский клуб, какое-то собрание еще часа на часа, так что придется на автобусе поехать.

Я и так всегда езжу на автобусе. Просто хотела напомнить маме, что на выходных она должна свозить меня за ученическими водительскими правами. С Люком говорить бесполезно. Ему хоть четырнадцать раз одно и то же повторяй, все равно забудет, как только я выйду из комнаты. Нет, Люк вовсе не злобный и делает так не специально и не по глупости. Итана он обожает, и мама с ним, по-моему, совершенно счастлива. Но всякий раз, когда я к нему обращаюсь, отчим неподдельно изумляется, как будто напрочь забывает, что я тоже здесь живу.

Я выудила бублик из хлебницы на холодильнике и стала угрюмо жевать, посматривая на часы. В кухню пришлепала Красотка, наша немецкая овчарка, и положила огромную голову мне на колени. Я почесала собаку за ухом, та удовлетворенно заворчала. Хотя бы собака меня признает!

Люк поднялся и осторожно усадил Итана в детский стульчик.