Если Клода и удивили слова Дороти, то он умело скрыл это.

– Эдди уже давно обещал помочь своему приятелю. Работа предстояла несложная – глубинное погружение с последующей декомпрессией примерно на двести пятьдесят футов. Кроме него в команде были еще трое. Ничего опасного в общем-то не ожидалось.

– Подожди! – Дороти не успевала следить за его мыслью. – А что такое погружение с декомрессией?

– Разве ты не знаешь? – На этот раз Клод не смог спрятать удивление. – Прости, я думал, Эдди посвящал тебя…

– Нет. – Дороти все больше и больше убеждалась, в каком неведении находилась по отношению к тому, чем он занимался. – Я почти ничего не знаю об Эдди, кроме того, что он храбрый, сильный и добрый. И что я очень люблю его.

– Тогда тебе известно главное, – мягко рассмеялась Мэгги. – Остальное не столь для тебя существенно.

– Неправда. Я хочу во всем разобраться!

– Очевидно, он думал – тебе известно имя одного из лучших в мире аквалангистов-спасателей, поэтому и не стремился ничего объяснять.

К сожалению, не Эдди, а именно я думала, будто все о нем знаю, горько призналась себе Дороти с запоздалым раскаянием.

– Для такой работы требуются стальные нервы, огромные чисто физические силы и множество самых разнообразных навыков. Ведь когда происходит какое-то несчастье в море или под водой, например, если затонет танкер, требуется срочно заделывать брешь, чтобы нефть не вытекала… Иногда приходится с помощью подводных взрывов бороться с рифами, послужившими причиной кораблекрушения… Разные бывают катастрофы, в том числе с пассажирскими судами и даже с подлодками. Классный спасатель со своей командой в таких случаях – единственная надежда.

Дороти похолодела, осознав, каким опасным делом Эдди занимается.

– А что же произошло?… Как я понимаю, подводные киносъемки ничего общего не имеют с экстремальной ситуацией?

– Конечно. Он даже не взял с собой жесткий костюм, – сказал Клод.

– Жесткий костюм?

– Да. Это специальное бронированное снаряжение – что-то похожее на современный скафандр. На определенных глубинах можно работать только в нем.

– Понятно, продолжай, пожалуйста, – взволнованно попросила Дороти.

– Насколько мне известно, сегодня утром его первое погружение с последующей декомпрессией прошло совершенно нормально. Он снял, что нужно, и поднялся на поверхность. Но примерно через час ему пришлось совершить второе погружение, которое не могло завершиться благополучно.

– А Эдди знал об этом?

– Еще бы! – воскликнул Клод. – Не сомневаюсь, он принял это решение, потому что не видел иного выхода.

Дороти растерянно, словно ища поддержки, глянула на удрученно молчавшую Мэгги.

– Почему? Зачем нужно было подвергать жизнь ненужному риску из-за какого-то кино?

– Кино ни при чем, – вздохнул Клод. – В двух милях от того места, где работала команда Эдди, случилось несчастье – внезапно перевернулась и затонула яхта. Шкиперу и его жене чудом удалось вынырнуть, а их годовалый ребенок, который спал в салоне, оказался на глубине восьмидесяти футов.

– Боже мой!…

– На короткое время его спасло то, что в салоне была плотно закрыта дверь, поэтому он мог дышать воздухом. И не окажись случайно неподалеку Эдди… Он без колебаний спустился под воду и нашел мальчика, но чтобы доставить его на поверхность живым, сам не мог подниматься медленно, как того требует режим декомпрессии. Вот сейчас и расплачивается за это. Мальчик жив и невредим, а за жизнь Эдди еще приходится бороться.

Дороти ничего не видела перед собой из-за слез, слышала только, как судорожно всхлипывает сидящая рядом Мэгги.

– Не понимаю, почему Эдди не захватил с собой жесткий костюм! Обычно он никогда его не забывает, – с досадой произнес Клод. – А в этот раз – его словно подменили. Будь он в море одет иначе – не лежал бы теперь в барокамере. На него будто затмение нашло. Он выглядел каким-то рассеянным, отсутствующим, думающим о чем-то постороннем, а не о предстоящей поездке.

– Это я виновата во всем, – убитым голосом сказала Дороти. – Я выбила его из колеи… Боже мой, как я могла…

– Чушь! – решительно возразила Мэгги. – Возможно, у вас и была какая-то размолвка с моим упрямым братцем, но к случившемуся это не имеет ни малейшего отношения. Эдди все равно принял бы решение спуститься за ребенком, независимо от личных передряг. Уж поверь мне.

– Это правда, Дороти, – кинулся ее успокаивать Клод. – Ты зря терзаешь себя.

– Да не размолвка произошла между нами, – сжигая за собой все мосты, призналась она. – Я поставила крест на наших отношениях, когда узнала, ради чего Эдди увез меня в Майами. За моей спиной он тайно подготовил ловушку моей… клиентке.

– Ты имеешь в виду слежку за Сьюзи? – хмуро переспросил Клод, переглянувшись с матерью. – Тогда послушай, что я тебе скажу. Это не Эдди нанял детектива, а я и моя мать! Он тут ни при чем. Узнав, что судебное разбирательство состоится не ранее октября, мы не стали сидеть сложа руки. Сьюзи вела себя подозрительно. Во всяком случае, я догадался: она может выкинуть номер, не знал только какой…

– Оказалось – чутье нас не обмануло, – хмуро добавила Мэгги. – Эта дрянь способна на самую большую мерзость, которая ни одной нормальной матери не свойственна.

– Я просто рехнулся, когда по отдельным деталям понял, для чего она ищет солидную бездетную пару. Они зачастили к ней в дом, но я не мог припереть ее к стенке. Кто бы мне поверил без очевидных доказательств и фактов?

– Клод говорит правду. Могу со всей ответственностью сказать, что Эдди был не в курсе…

Дороти со стоном закрыла лицо руками:

– Как же я теперь посмотрю ему в глаза?

– Успокойся, милая. Только бы он выкарабкался! Вот увидишь, все встанет на свои места. Пойдем, тебе надо хотя бы умыться… Приведи себя в порядок, соберись, ты не имеешь права сейчас распускаться…

Брасс за несколько часов прошел такое испытание, которое иного уложило бы в постель на месяц. Он сильно устал. Это было видно по его глазам, обведенным темными кругами, по желтизне лица, цветом контрастирующего с белизной больничной подушки, по неподвижности рук, лежавших поверх простыни. Увидев рядом с собой Дороти, он болезненно скривился.

– Уйди, я не хочу тебя видеть.

– Эдд! – умоляюще произнесла она, склоняясь над кроватью. – Прости меня, любимый…

Он отвернулся.

– Я хочу, чтобы ты ушла.

Дороти заплакала, но не с надрывом, как возле окошка барокамеры, а тихо, с отчаянием человека, потерявшего надежду, когда слезы текут сами собой.

– А вот это ни к чему, – устало поморщился Брасс. – И с чего ты теперь называешь меня любимым?… Я ведь ничуть не изменился с тех пор, как ты послала меня ко всем чертям.

– Изменилась я сама, – тихо прошептала она в ответ. – Я поняла, что… что не смогу без тебя…

– Ничего, проживешь. У тебя есть на кого опереться… А сейчас уходи, я хочу спать.

Эдди закрыл глаза, давая понять, что разговор окончен.

Дороти молча встала, кинула на него прощальный взгляд, словно пытаясь навсегда запечатлеть в памяти дорогие черты. Этот высокий, чистый лоб. Густые брови вразлет. Ямочку на подбородке. Запекшиеся губы… Дольше всего она смотрела именно на губы, вспоминая, как сладостны они на вкус, как бывают горячи и трепетны, как заставляли ее млеть и таять.

Что же я делаю? – вдруг подумала Дороти. Зачем безропотно отказываюсь от самого дорогого, что есть в моей жизни? Я никогда себе не прощу, если вот сейчас открою дверь и просто уйду.

Не помня себя, она кинулась к Эдди, обхватила его лицо руками, прижалась губами к его губам.

У него лишь легонько дрогнули ресницы.

Она целовала ему веки, виски, жесткие от щетины скулы. Целовала и все не могла оторваться.

Эдди был безучастен. И только когда горючие слезы смешались с ее поцелуями, она почувствовала, как твердые губы Эдди дрогнули.

Она добилась немногого, но в этом немногом уже таилась надежда.