Вот настал и второй. И кто бы мог подумать, что он снова будет связан с женщиной. Тем более — с несносной вдовушкой, которая слишком строго блюдёт свои секреты.

Ре нельд провёл пальцем вдоль ровной шеренги флаконов. В каждом — весьма опасное зелье. Если использовать их в неположенных количествах. Зато чувства обостряются до предела — и даже по капле крови вдовушки можно будет считать её ауру. Раз уж она сама отказывалась от подобной проверки всё это время.

Строго говоря, Мариэтта права. Без обвинений никто не мог потребовать считывание её ауры. Другое дело, что, нащупав некую ниточку, Ренельд уже готов был пойти до конца, чтобы выяснить, куда она ведёт.

Да, ночью будет нехорошо. Но к утру все последствия должны пройти.

Потому Ренельд выбрал нужную склянку, откупорил и выплеснул её содержимое, весьма ядовитое на вид, в рот. По языку тут же растеклась невыносимая горечь — будто и правда отрава. Но вместе с тем, как снадобье проникало глубже, все чувства, кроме нужных, начали притупляться.

Ренельд взял крохотный кинжал, лишь едва испачканный в крови Мариэтты и осторожно провёл им по впадине ладони. Главное — чётко попасть вдоль линии ауры — тогда восприятие будет наиболее острым.

«Смотри, не расплавь себе мозг, — буркнул шинакорн, явно уязвлённый тем, что его слова не были восприняты достаточно серьёзно. — А то придётся сдавать тебя в дом скорби. Там тоска смертная. И кормят паршиво».

— А ты и рад бы меня сдать, — усмехнулся Ренельд.

«Да кому я без тебя нужен».

И стоило только опустить расслабленные руки на стол, как всё вокруг начало меняться. Кабинет исчез, словно его выжгло неистовым пламенем огненного эсприта из Бездны. Ещё мгновение слепоты — и Ренельд как будто оказался внутри сферы фиксирующего артефакта. Посреди переплетения нитей чужой силы, которые порой так трудно разобрать на составляющие и отделить нужное от ненужного. От фона и помех, от следов недавних заклинаний. Сейчас же всё виделось совершенно в другом, предельно ясном и чётком виде.

Ренельд будто бы шёл по наполненной светом комнате и не видел ни одной стены. Ни одной тени, по которой можно было бы понять, что аура вдовушки такая же, как и у других магов. Совершенно обычной структуры. Может быть сильнее, да — но более ничем не примечательная.

Но сколько бы Ренельд ни продирался вперёд, щурясь от невыносимого, обжигающего света, задыхаясь от нарастающего по всему телу жара, а не мог даже обозначить для себя конец этого странного пути. Ноги словно проваливались в песок, в висках мелко бились раскалённые иголки.

«Рен, хватит! — прорвался голос Лабьета сквозь гудение крови в ушах. — Ты меня слышишь? Эй! Ещё не хватало, чтобы ты тут ноги протянул. Тебе-то хорошо, спокойно, ни забот, ни хлопот. А мне каково? Эгоист».

Нарочито резкие слова шинакорна и правда заставили вновь ощутить хотя бы границы себя. Свою ауру, сейчас до краёв затопленную чужой — но это лишь визуальная иллюзия. На самом деле ауры Мариэтты здесь нет. Нет…

Голова разламывалась всё сильнее. Ренельд, едва владея собственными руками, которые даже не видел, нащупал другой флакон особой формы — как раз на такой случай. Чтобы распознать даже не глядя. В нём снадобье, ослабляющее катализацию. Теперь не промахнуться мимо рта… Кажется, выпил — сейчас это было сложно понять.

И, к счастью, рвущее мышцы в клочья напряжение начало спадать, оставляя за собой только неподъёмную слабость. Главное теперь, не упасть головой на стол — это чревато ушибами и неприглядным следами на лице. Едва найдя равновесие в собственном теле, Ренельд сумел таки откинуться на спинку кресла. Теперь замереть, не шевелиться и позволить всему вернуться на свои места.

«Кажется, пускать слюни в беспамятстве после встреч с мадам Конфеткой становится для тебя доброй традицией, — Лабьет положил голову на колени Ренельда. — И я почти уверен, что Ксавье сейчас занят примерно тем же».

— Лежит в беспамятстве? — больше для того, чтобы зацепиться за реальность, поинтересовался Ренельд, опуская ладонь на бугристую макушку шинакорна.

«Пускает слюни на подол графинюшки. Возможно, целует ей ручки. Или не только их. Смотря как близко она его допустила».

В особо восприимчивом, почти воспалённом сейчас воображении сразу же возникли картины одна другой ярче. Ксавье вполне способен задурить голову почти любой женщине. Он тренировался на адептках Санктура несколько лет, доводя свои умения до совершенства. Хотя бы в этом. Помнится, его возлюбленные менялись каждые полгода — Ренельд не успевал запоминать ни них лица, ни их имена. Наверняка истосковавшаяся по мужскому вниманию вдовушка — вполне себе лёгкая добыча.

Словно уколотый этой мыслью, Ренельд вздрогнул и сел прямо. Часто заморгал, пытаясь вглядеться в обстановку кабинета, уже почти полностью погружённого во мрак. Закат розоватым заревом догорал на витражах окон. На улице становилось всё тише.

«О! Живой-таки! — довольно выдал Лабьет. — А я так и знал, что мысль о Конфетке и Ксавье вместе тебе не понравится».

— Откуда бы тебе это знать? — Ренельд опустил на шинакорна ещё чуть заторможенный взгляд.

Тот повиливал хвостом, показывая, что злиться на него нет смысла.

«Потому что ты не доверяешь ни братцу. Ни ей».

— Зато я доверяю себе. И тебе. Немного, — Ренельд едко улыбнулся. — В общем, ты прав. Я никогда ещё такого не видел. Такую ауру. Она…

«Ужасающая?» — подсказал пёс нужное слово.

— Да. Казалось бы, свет это хорошо. Но я как будто побывал в разожжённой печи вместо пирога. Как она живёт с этим?

Только представить, как внутри женственного и хрупкого на вид тела Мариэтты бьётся этакая всесжигающая мощь, сразу становится не по себе. Можно было бы сказать, что Ренельд в таком же положении — только по другую сторону стены. Но нет. Его аура хоть и тёмная, но не полностью. Просто светлая часть гораздо… гораздо слабее. Кто-то может подумать, что её и вовсе нет, но это не так.

А тут…

«А как ты думаешь, зачем ей эти камушки? — хмыкнул пёс. — Вайлеты. Да ещё и с запасом. Уж явно не для красоты».

Да уж, порой казалось, что чем меньше на вдовушке одежды и разного рода украшений — тем лучше. Бывает же такая красота — яркая, словно нарисованная тушью. Ей не нужны лишние детали — она сама по себе цельная.

— Значит, с их помощью она маскировала ауру. Как я и предполагал…

«Да ты вообще молодец, когда не злишься и соображаешь трезво».

Ренельд взял со стола бархатку Мариэтты, встряхнул, заставляя вайлет качнуться, блеснуть, ловя скупой свет из окна. Уже то, что вдовушка выбрала для себя украшение с таким непростым камнем, многое говорило о том, в какой опасности она находится. Не только потому что аура такой силы может разрушить её тело гораздо раньше старости. Но ещё и потому что почти каждый, кто узнает о её возможностях, захочет присвоить себе хотя бы часть их.

Не поэтому ли Эдгар заинтересовался не слишком знатной девушкой, взял её в жёны и отдал в наследство ей практически всё, что у него было? Не потому ли научил её не выпячивать свою силу, более того — скрывать её? Чего же он хотел на самом деле… Не только ведь облагодетельствовать столь одарённую магиссу? У человека такого ума и возможностей, как граф Эйский, должны были быть ещё какие-то мотивы, чем просто желание делить постель с молоденькой, благодарной ему за покровительство девицей. И тешить своё самолюбие.

«Нужно вернуть ей камень, Рен, — вдруг серьёзно проговорил Лабьет. — Я видел, как её выжигает, когда она долго остаётся без защиты. У неё есть ещё камни. Но забирать этот весьма подло. Рен…»

— Да, я понимаю. Я отправлю ей его прямо сейчас.

«Отправишь? — недоуменно дёрнул ушами шинакорн. — Эй! Честно говоря, я лучше бы съездил к мадам Конфетке, чем к этой твоей Леоноре. Объяснился бы… Извинился».

Ренельд взглянул на его, приподняв брови.

— За что это я, позволь узнать, должен извиняться?

«За то, что ты порой редкостный гад».

— Это не имеет отношения к текущему делу. Если я не буду гадом, всякие графинюшки начнут спотыкаться, потому что у них слишком высоко задран нос, — Ренельд встал, покачнулся, но, подержавшись за спинку кресла, всё же вновь сдвинулся себя с места и подошёл к окну. — Я отправлю ей камень с надёжным посыльным. И приложу записку. Это ты сочтёшь достаточным, чтобы она поняла, что я не задумывал зла?