Нам сейчас обоим плохо и тяжко. Я не могу справиться с чувством вины перед ним, может поэтому не получается связать и два слова. Смотрю на любимого и меня разрывает от стыда, даже в глаза не смотрю. Впервые со мной такое. Впервые с нами.

Тот разговор у дома был ужасен. Мы были на пределе. Муж впервые проявил ко мне грубость, впервые повысил голос, презирал и злился настолько сильно. Я до сих пор чувствую эти его эмоции. Помню до мелочей.

Не знаю, как так вышло. Мы четырнадцать лет женаты, плюс два года встречались. Это нормальный срок. Много лет вместе и вот такой обрыв. Даже не разговариваем…

И как мне начать разговор? Правильно, чтобы не получилось, как в прошлый раз. Я не знаю. Опять! И это меня раздражает и убивает чувство вины ещё сильнее.

Глава двенадцатая

Александр.

На огонь можно смотреть вечно. Красивое явление, что несёт за собой боль и гибель. Языки пламени так и влекут в свои объятья, точно змей искуситель. Огонь захватил уже всё здание, в глубине всё ещё раздаются вопли боли и смерти. Эти живые рынки уже затрахали меня. Пятый рынок за неделю немало. Более двух сотен жизней обычных людей, что узнали о нас.

Задолбало всё. Я давно уже не живу по старым указам. Всё изменилось. Оборвалось. Окончательно. Внутри ничего не осталось, что могло бы вызвать у меня жалость ко всем рабам. Идея живых рынков мне никогда не была симпатична, но как будущий вожак я должен был держать руку на пульсе. Так я думал раньше.

Сейчас всё идёт на три веселых. Люди обнаглели, оборотни почувствовали свободу и волю. Перестали бояться гнева альфы, что и стало ошибкой. Мой брат не унаследовал силу нашего отца, но это не отменяет его силу. Ни один альфа не смог его прогнуть. Димка никогда не увлекался политикой стаи, как вожаку стоит поступать и так далее, когда как меня отец строил каждый день. Рассказывал свой опыт, опыт наших предков, заставлял шевелить мозгами, ставил в экстренные ситуации. Выковал из меня альфу не только силой, но и разумом.

Что-то я опять утонул в прошлом. Всё прошло, остались только раны. Я занял своё место и начал укреплять свои границы. Много я успел почистить на своей территории и буду продолжать проводить чистки. Твёрдо для себя решил — не будет рабства в России. Точка. Ни один человек не узнает о нас. А если и случится так — умрёт в эту же секунду.

— Всё сжигаешь, — раздаётся голос брата, — Особый вид мазохизма?

Усмехаюсь. Да уж, по другому и не скажешь. Огонь забрал самое дорогое у меня. Я много совершил ошибок в своей жизни. Думал исключительно эмоциями. И куда меня это привело?

Часть меня сгорела в огне и осталась только оболочка. Жестокая сторона. За эту сторону меня и прозвали Сатаной. Грубый, руки по плечи в крови, всегда действую на выгоду себе и семьи. Нет у меня привычки думать о других.

Сейчас я вновь Сатана. Русский альфа, что держит в руках всю Россию. За столь короткий срок я хорошо всех встряхнул. Быстро в себя пришли и вспомнили все законы. Научился, наконец, думать на холодный разум.

Только чего мне это стоило. Сердце разрывает от боли. Я потерял дочь. Свою маленькую принцессу, что каждый день дарила мне свою улыбку. Мой мозг устраивает мне персональный ад, прокручивая в голове её образ, голос и смех. Воспоминания больно разрывают меня изнутри. Волк скулит от боли. Потерять ребёнка — сгореть заживо и остаться в живых. Продолжать жить, но с острой болью.

— Зачем пришёл? — игнорирую его слова.

Оборачиваюсь и смотрю в глаза брата. Как только я вернулся он, так и пытался со мной поговорить. Читал морали, что нельзя так утопать в ненависти и боли. Это меня губит и сильнее убивает. Но мне уже плевать.

— Ты и сам знаешь. — пожимает плечами, горько усмехнулся. Ебать мозг мне не надо. И без того хватает.

— Завязывай.

— Не могу. Ты мой брат, как я могу оставить в такой трудный момент?

И правда. Как? Да просто, блять! Не хочу ни с кем разговаривать. Слушать слова сожаления и чувствовать жалость к себе. Мне оно нахрен не сдалось! Внутри я уже умер. Восстанавливать нечего.

— Ничего слушать не хочу.

— Ты как приехал всё крушишь вокруг себя. Ничего и никого не жалеешь. — зарычал брат, сверкая глазами. — Даже жену.

Удар под дых. Моя маленькая. Это было больнее всего. Даже не знаю что именно меня разозлило. Её молчание или жалость в её глазах. Сорвался я тогда. Впервые повысил голос на жену. Видел, как ей от этого больно. Обидно. Но уже не смог остановиться. Закрылся в себе и отгородился.

Мне её не хватает. До хруста костей. Сейчас особенно хочется чувствовать её тепло и любовь. Слушать ритм её сердца. Но никак не слова жалости. Чувствовать, как эта гадость витает в воздухе. Отравляет лёгкие. Не могу даже в глаза ей смотреть. Видеть эти эмоции слишком неприятно.

— Мои отношения с женой тебя уж точно не касаются. — кидаю злобно.

— Конечно, пусть всё останется так. Только потом локти не кусай. Останется между вами только брачная связь и больше ничего. Отличное будущее. Жить и знать, что проебал любовь и нежность любимой женщины!

— Легко, блять, тебе рассуждать! — рычу, сокращая расстояние. — А я не могу смотреть на неё и видеть гребенную жалость! Мне и без этого хуево так, что ломает на части. А она добивает!

Дима теряется. Былой огонёк злости гаснет и он тупо пялится на меня. Будто впервые в жизни видит. Мне это тоже начинает бесить. Не знает и начинает лезть куда не просят! Терпения блять не хватает.

— Она тоже потеряла дочь. Ты, видимо, это забыл. — тихо продолжает, — И пока ты устраиваешь "порядки" — показывает руками кавычки, — я слушаю, как она скулит от боли. Слышу, как рыдает в голос.

Каждое слово, как гвоздь в сердце. Отворачиваю голову в бок, рассматривая огонь. Здание уже начинает потухать, некоторые части сыпятся на землю пеплом. Прямо, как я сам. Символично, блять!

— Не нравится такая правда? А ты, блять, послушай. — хватает меня за куртку. С вызовом смотрит в глаза, — Ты не один страдаешь. И эта, как ты говоришь, жалость ни как иначе, как боль и растерянность. Ты возмещаешь свою боль на врагах, на рабах. А ей как быть? Она осталась одна со своими эмоциями.

Не услышав от меня и звука, отталкивает и отходит на пару шагов. Богато матерится себе под нос. Кулаки сжимает с такой силой, что слышу, как скрипят его костяшки.

— Поступай, как хочешь. Если совесть тебе позволяет оставить любимую в этом дерьме, то, пожалуйста. Я умываю руки!

Он уходит. А у меня эмоции бьют через край. Я знаю какой кретин. И без его слов это знаю. Пытался я уже с ней поговорить, да не нашёл что сказать. Слова не шли, мысли путались, а эта жалость только усугубила ситуацию. И даже ночью не мог прижать к себе хрупкую фигуру.

Блять!

Не позволяет мне совесть оставить её одну. Надо брать себя в руки. Переосилить себя. Я нужен ей так же сильно, как и она мне.

Решаю вернуться домой прямо сейчас. Быстрыми шагами подхожу к тачке. Прыгаю за руль и на скорости срываюсь с места.

Конечно, я и без подачки Митяя это сделал бы. Но позже. Когда эмоции немного утихнут. Разобрался бы с рынками и поговорил бы с женой. Но его слова про её истерики сильно ударили по мне. Стася всегда спит, когда я прихожу. Или просто лежит ко мне спиной. Я не видел её лица. Не смотрел в глаза. И тем более не слышал её слёз.

Эгоистично с моей стороны так забить на неё. Признаю свою ошибку. Слишком больно, слишком сильно бурлит ненависть. Хотел поговорить, но боялся опять накричать. А правильные слова так и не пришли на ум.

Приехал за полчаса. Осторожно захожу в дом, что встречает меня мёртвой тишиной. После смерти родителей здесь стало ужасно тихо. Пусто. Дима не стал жить в этом доме. Купил себе квартиру после похорон матери. И я его понимаю. Вряд ли сам смог жить тут и слышать эту тишину. Ведь я прекрасно помню, как горела жизнь в этом доме.

Опять ударился в прошлое. Слишком часто утопаю в нём. Мысли сами тянутся туда. Воспроизводят яркие картинки, голоса и образы. Каждый день. Это удваивает тоску в душе. Приносит ещё больше боли. Но заблокировать воспоминания не выходит. Даже отвлечь мозг не выходит.