— Тысяча двести саженей, — подвел итоги Бреус, — значит, на нижнем. — Он внимательно огляделся. — Теперь вы уточняйте место, Вольдемар, где-то здесь должна быть сросшаяся лиственница, а я ее не найду.

Магалиф прошел по небольшому пятачку:

— Вроде бы вот в том углу, — нерешительно показал он.

— Но там же вообще ни одного старого дерева, — засомневался Дигаев, — ты, Володька, не ошибаешься? Подумай хорошенько, вспомни, ты ведь тогда меньше пил, да?

— Меньше или больше, разве в этом суть? Я пить и сейчас не люблю. Кто обещал, атаман, что в Якутске достанешь на закрутку-другую? Вот и сдерживай слово.

— Будет тебе несколько ампул морфия, устраивает? — успокоил его Дигаев. — Но и ты нас не заставляй работать попусту. Не забудь, и тебе копать.

Магалиф еще покрутился между осевшими холмиками и снова вернулся к тому же месту:

— Здесь!

Бреус с сомнением покачал головой, но спорить не стал:

— Здесь, так здесь, за работу, станичники. Кто первый начнет?

— Как кто? — удивился Дигаев. — Володьке и начинать, это его право и честь первооткрывателя, так сказать. Ефим! — повернулся он к Брюхатому, — помоги нашему герою, а потом мы вас сменим.

Ефим Брюхатов приготовился было спорить, но, поглядев на собранного и решительного Дигаева, потянулся за киркой.

Легко дались только первые тридцать сантиметров, а дальше пошла твердая, замерзшая за зиму земелька, которой, несмотря на солнечную сторону, нужно было долго оттаивать. Ефим Брюхатов с силой колотил киркой по мерзлоте, но та поддавалась неохотно.

— Оттаивать ее нужно, — тяжело дыша, предложил Ефим. — Давайте распалим костер? Тогда в два счета осилим.

— Опять про конную милицию забыл? — поинтересовался Дигаев. — А они и энкэвэдэ сюда быстренько приведут. С чего это в таком месте костры, лопаты? Ты думай, Ефим, прежде чем говорить.

— Ну, тогда подмените, пора мне перекурить, — отбросил кирку Ефим.

Поворачиваться в яме двоим было неловко, поэтому Дигаев, сбросив шубейку, с уханьем и кряканьем тяжело долбил грунт, а мелкие осколки, скопившиеся на дне, чистенько сгребал и выбрасывал наверх Бреус.

Поменялись еще пару раз. И уже всем досталось нелегкой заботы.

— Вот если бы меня сейчас поставили на Александрийский централ, так я бы знал, как побольше досадить каторжным. Они бы у меня, сукины сыны, весь световой день долбили мерзлую землю. Так бы ухайдакались, что никаких революций не пожелали бы устраивать.

— Не вы первый, Георгий Семенович, это открыли. А как вы думаете, кто строил самую длинную и сложную в мире трансконтинентальную железнодорожную магистраль до Владивостока? В основном ваши каторжные и строили. Но, как убедились на собственном примере, хватило у них сил и на революцию.

— Ну а если, к примеру, нас в Якутске схватят, так что с нами сделают? — поинтересовался Ефим Брюхатов. — На каторгу, что ли?

— За вами, Ефим, столько грешков и старых и новых, — засмеялся Бреус, — что на пощаду вам рассчитывать нечего. А так как каторги у большевиков нет, они отменили ее, остается одно — поставить вас к стенке и пропеть «аминь!».

— Какие же, Сан Саныч, такие грешки вы за мной знаете, за которые меня можно к стенке?

Устав с непривычки от тяжелого физического труда и уже не особенно веря в удачу, Дигаев отшвырнул лом в сторону:

— Хватит болтать, Ефим, бери лом.

— Я полчаса уродовался, а вы и пяти минут не подолбили. С чего бы это, Семеныч?

Не сдерживаясь, Дигаев, едва переводя дыхание, ответил:

— А хотя бы из уважения к тому, что я о тебе знаю. Столько, Ефимушка, знаю, что хоть здесь поймают тебя, хоть в Хайларе прознают частицу, а конец один будет — вышак.

— Ну, это еще доказать надо, Семеныч, доказать. А если на то пошло, то я не меньше про тебя знаю, да и остальные тоже.

— Станичники, да что с вами? До золотишка штыка на два земли осталось, а вы, как старухи торговки из-за места на рынке, разругались. Не совестно? И торопиться надо, солнышко скоро сядет, а нам еще отсюда топать.

Ворча что-то, Ефим Брюхатов полез в яму.

Еще минут через двадцать Бреус вытащил из земли подопрелый кусок шитой золотом парчи, потом еще… забелели кости.

— Ну, Володька, отдубасить бы тебя этим ломиком! — кричал наверху Дигаев. — Почище шахтеров уродовались, а толку нет, а все из-за тебя, обормота, просил ведь, подумай получше, не торопись. Вместо драгоценностей попа какого-то откопали или монаха.

В наказание за ошибку Магалифа заставили засыпать яму. Равнодушно, так ничего и не ответив, он неловкими движениями сбрасывал грунт в яму, и Бреус с подчеркнутым дружелюбием и охотой принялся помогать ему.

— Шабаш, господа гробокопатели! — радостно объявил Дигаев. — Теперь марш-бросок в казарму, а завтра снова мародерствовать.

— Я, Георгий Семенович, уже столько лет знаю вас, — старательно выбивая полушубок, отметил Бреус, — но никак не могу привыкнуть к вашей лексике: что ни слово, то грубость, как вы можете?

— Дело, Сан Саныч, не в словесной шелухе, а в сути. Ну как еще можно назвать то, чем мы с вами сегодня занимались по вине нашего непутевого сослуживца?

— Ну, например, назовите нас искателями жемчуга, — кокетливо предложил Бреус.

— А ведь точно, Семеныч, как это мы раньше не подумали, — постучал себя по голове Ефим Брюхатов, — раз поп, значит, и жемчуг внизу должен быть, нужно было еще пару раз копнуть да земельку порасчистить. Жемчуг-то масенький, не зная, и не заметишь.

— Боже мой, — деланно ужаснулся Бреус, — куда я попал, в этом обществе каждого тянет к открытой уголовщине. Давайте поторопимся, а то уже сумерки, пока доберемся до своего уютного гнездышка к милой Гале, и так увозюкаемся по уши.

Оставив в ельнике инструменты в мешке и сидор Бреуса, они поспешили в город.

На другой день, теперь уже после обеда, они снова отправились к Чучун Мурану.

И снова, наморщив лоб, бродил по полянке Магалиф, прекрасно понимая, что еще раз ошибиться ему уже нельзя. Но внимание его было рассеянным, а мысли витали где-то совсем в другом месте. Машинально он уселся на пенек, едва заметный в сухих будыльях травы, и, закрыв глаза руками, застыл.

— Вольдемар, так где это место, по-вашему? — спросил Бреус, пытаясь вернуть его к действительности.

Магалиф молчал. Не ответил он и на окрик Дигаева, которому надоело ждать неизвестно чего.

— Тише, Георгий Семенович, — успокаивающе замахал руками Бреус, — дайте ему прийти в себя, разве вы не видите, что он после ухода Настеньки сам не свой, боюсь, как бы не кончилось все это плохо. — Затем, отойдя с Дигаевым на приличное расстояние, он добавил: — Боюсь, что в нынешнем своем состоянии Вольдемар не сумеет правильно распорядиться со своей долей сокровищ.

— С этим психом это сокровище еще нужно найти, — недовольно ответил Дигаев. — А если найдем, то в беде ни его, ни деньги не бросим.

— Да уж надеюсь, — понимающе улыбнулся Бреус.

Вдруг Магалиф встал и с удивлением, словно не понимая, как он очутился здесь, стал озираться по сторонам, будто и не замечая компаньонов.

— Вольдемар, — окликнул его Бреус, — вы кого ищете? Если нас, то мы здесь. Вы еще не вспомнили это место? — Тут Бреус бросил взгляд на пенек, с которого поднялся Магалиф, и радостно закричал: — Так вот же это раздвоенное дерево, вот оно, глядите на пенек!

И все они минут пять разглядывали старый пень с двумя спиленными стволами, расходящимися под углом, толковали о породе дерева и о его примерном возрасте.

— О чем говорить, — остановил споры Дигаев, — копать нужно, а там видно будет. Если ошиблись, — он покачал головой, — здесь работы… до лета хватит.

И снова летели в стороны мелкие смерзшиеся комья, менялись в яме усталые «искатели жемчуга», с трудом одолевая неподатливую северную землю.

В глубине показался уголок плотно пригнанного ящика с остатками облупившейся зеленой краски.