Очереди как таковой не существовало. Парами, по четверо гости стояли вдоль стен и рассматривали огромные стенды с голыми девочками, носившими громкие и фальшивые имена, улыбавшимися фальшивыми улыбками.

Знакомых пар было три. Одна замерла у самых дверей. Эта пара сразу же перестала интересовать Артура. Приблизительно в середине очереди маленькую кошечку на кривых ножках обнимал Роберт, единственный наследник крупнейшего в городе текстильного короля. Они ворковали о чём-то, повернувшись к витрине, и Артур решил воспользоваться случаем и подойти к третьей паре.

С женщиной стоял мужчина неопределённого возраста и неопределённых занятий. Он никогда не говорил с Артуром о своих делах, — может быть, потому, что они никогда не встречались с ним внутри, в зале, а снаружи можно лишь говорить о таких несерьёзных проблемах, как велосипедные гонки или женщины. Мужчину звали Хуан. И это, естественно, было прозвище, ибо слишком испанское имя совершенно не к лицу блондину ярко выраженного арийского типа, да ещё с какими-то карими французскими глазами. При встречах Хуан утверждал, что они несколько раз пили вместе, когда ещё Артур выступал за команду «Фаемы» и когда в родном городе он появлялся каждый вечер, но не иначе как на голубом экране телевизора. Поэтому Хуан практически принадлежал тому миру Артура, миру ушедшему, и это было особенно ему дорого и приятно.

Он подошёл к Хуану.

— Добрый вечер, Артур, — сказал Хуан, протянув руку. И представил свою даму: — Милена.

Потом значительно громче, чем требовалось:

— Артур Лой, милочка, не кто-нибудь, а сам горный король!

Спутница Хуана жеманно потупила глазки и к удовольствию Артура произнесла:

— Я помню, как вас чествовали после третьего этапа «Тур де Франс». Это было… — Она никак не могла вспомнить название города, где финишировал третий этап, но Артур и так был удовлетворён.

— Ну стоит ли помнить такие мелочи, как победы на этапах!

— Пойдёшь с нами? — Хуан кивнул на дверь «Нарцисса».

— Знаешь, пожалуй, нет. Я обещал друзьям посидеть вечером в баре у Полли.

Хуан кивнул.

— Мы бы тоже пошли, но Милене нравится здесь одна девочка, и она хочет посмотреть на неё в работе. Вот та, черноглазая…

— Хуан, а ты становишься хитрецом! Черноглазая, наверно, нравится тебе, а ты приписываешь Милене. Ты как Анкетиль, тот всегда на старте заявлял, что ему наплевать на победу, но когда начинал крутить педали, то гнал машину как чёрт, только бы первым оказаться на финише.

Хуан засмеялся.

— Ну зачем же ты так, Артур, да ещё при Милене? — В его примирительном тоне что-то показалось Артуру подозрительным и настораживающим. И Хуан действительно не замедлил с ответным ударом.

— А твой старый ящик неплохо выглядит, — сказал он и кивнул в сторону артуровского автомобиля. В ряду новеньких машин, сверкающих не только хромом и лаками, но и впечатляющих современными формами, «феррари» Артура выглядел далеко не импозантно.

— А-а, — как можно равнодушнее сказал Артур, весь сжавшись в предчувствии нового возможного удара, — она мне дорога как память. Но телега недурственна. Ведь я на ней почти не ездил, когда выступал. Купил и поставил. Так что в старом теле совершенно здоровый дух.

— Так вот я же и говорю, — повторил Хуан, — старушка хорошо выглядит. Но стоило бы подумать такому человеку, как ты, и о новой модели. Занимайся я сбытом автомобилей, никогда бы не позволил ездить на старой модели такой знаменитости, как Артур Лой. О чём только думают эти торговцы!

Артур почувствовал, что разговор начинает переходить им самим когда-то установленные границы, и он поспешно поддержал Хуана:

— Ты знаешь, Хуан, я поступил бы на твоём месте так же.

Молчаливые пары, стоявшие рядом, словно и не обращали внимание на их очень громкий разговор. Но по редким взглядам и напряжённым спинам Артур чувствовал, что они слушают, стараясь не пропустить ни одного слова. Может быть, потому, что их действительно интересовал разговор, может, чтобы скоротать время в очереди. А она двигалась совсем медленно. В «Нарциссе» сидели капитально. Вечернее представление только начиналось, самым же интересным было ночное…

Да и подходившие лимузины выплёвывали всё новых и новых посетителей, которые были благоразумнее и заказали столики по телефону. Как всесильный пароль произносили они свои фамилии и исчезали за стеклянной дверью, которую охраняли два бывших борца тяжёлого веса. Многие из произнесённых фамилий казались Артуру знакомыми. С некоторыми из их обладателей он встречался «тогда» лично…

Ах, это далёкое «тогда»… Сколько раз он пытался забыть прошлое, выбросить из памяти всё, что кроется за этим проклятым «тогда»! Ведь уже ничего не вернуть, ничего не изменить…

Тогда он не стоял в подобных очередях. Он был известен достаточно хорошо, чтобы составить рекламу любому заведению с самой доброй репутацией. Он даже не утруждал себя звонком в ресторан или клуб — это делал от его имени или менажер, или кто-нибудь из друзей. И они говорили в трубку всего несколько слов вроде: «Послушайте, нам нужен самый хороший столик на десять человек. Будет сам Артур Лой. Понятно? Чтобы всё было тип-топ!»

И всё было «тип-топ». Когда его звезда ещё светила, подобное шествие сквозь толпу ожидающих у модного ресторана или клуба доставляло ему наслаждение. А потом, когда он перестал выступать, когда прогорел ресторан, в который он вложил все деньги, доверившись своему глупому братцу, он стал с большим удовольствием задерживаться в каждой такой очереди. Шепоток, раздававшийся за его спиной, который раньше веселил, как фужер первоклассного шампанского на торжественном банкете, теперь выполнял роль анестезирующего средства, смягчая тупую боль в душе, против которой он не находил иного лекарства.

Артур очнулся от своих мыслей. Хуан смотрел на него, но взгляд его был направлен сквозь Артура куда-то за спину.

Артур оглянулся. Из подкатившего «кадиллака» вышла очень красивая, томная женщина в норковой накидке. Из двери-вертушки, словно пёс на собачьих бегах, давно заждавшийся старта, вылетел швейцар и с запоздалой услужливостью прикрыл дверь машины. Мужчина обогнул «кадиллак» спереди, бросил ключи швейцару в руки и, не сказав ни слова, прошёл мимо ожидающих в очереди, словно её и не существовало. Швейцар сел за руль и погнал «кадиллак» в подземный гараж, разверзший пасть через улицу напротив.

Что-то больно кольнуло Артура в сердце. Он поморщился. Ему показалось, что всё чаще посещавшая его душевная боль была действительно сейчас сердечной болью. Он решительно протянул руку Милене.

— Желаю вам хорошо провести вечер. И любите Хуана. Он славный. Мы с ним давние знакомые, и вы можете мне верить…

Он хотел добавить что-нибудь ещё из подобной светской белиберды. Но решил, что такой дурочке хватит и сказанного. К тому же Хуан сегодня немножко нахамил. Случись такое в годы, когда он выступал, Артур бы больше и руки не подал наглецу. Но ссориться в его нынешнем положении посчитал неблагоразумным. И дружески хлопнул Хуана по плечу.

— Радостной ночи.

— Привет, Артур. А то, может, посидишь с нами?

— С удовольствием, но слово надо держать. — Артур развёл руками и, повернувшись, пошёл к своему «феррари». Он не ощущал на своём затылке взгляды стоявших, словно его и не существовало на земле. Здесь почти всегда было так. Здесь проходила самая трудная охота, но и самая радостная. Лой оглянулся. Все были заняты своими делами. Следующими у двери стояли Хуан со своей подругой.

До полуночи он успел потолкаться ещё в трёх очередях, в том числе и у небольшого маленького кабаре с весьма непристойным, по слухам, представлением, на которое рвались богатые молокососы. Артур не был там давно, но зато хорошо запомнил декорацию зала. Это позволяло ему в разговорах довольно свободно поддерживать беседу и делать вид, будто он каждую ночь до утра проводит в этом зале.

Он и сейчас до мелочей помнил то единственное своё посещение этого дорогого кабаре. За обычным полумраком входа и зазывалой, хватавшим за руку и сулившим сказочные чуда, был тесный полукруглый зальчик с несколькими столиками, обступившими крохотную сцену, на которой, казалось, просто не уместиться нормальному человеку. Когда его глаза привыкли к темноте, он различил мишуру золотых колонн, красных бархатных штор, которые держались восково-жёлтыми кистями человеческих рук. А над головой на фоне красного потолка, раскинув руки и ноги, как бы распятый страстью, висел над залом измождённый человек.