— Я тебе дам адрес мастера, который в Москве учит владеть шашкой, — сказал дядя. — Попозже, когда твои сложности закончатся.

Сложности… Это, если что, дядя так выразился об угрозе моей жизни. Ну да, он-то тут не живет, проникнуться всем этим не может… Вложив шашку обратно в ножны, я обратил внимание на странного вида ремни, к ним прикрепленные. То есть она еще и носится как-то иначе?

— Носят шашку вот так, — дядя надел ремень мне через плечо. Да, и правда иначе. Непривычно как-то — изгибом назад, а не вниз-вперед, как сабля. Зато ходить удобнее, отметил я, пройдясь туда-сюда по кабинету.

— А можно и вот так, — дядя снял шашку, поколдовал с пряжкой ремня и застегнул его у меня на поясе. Так уже больше походило на саблю, но все равно те же особенности — изгиб клинка направлен вверх-назад. — Попробуй-ка выхватить, — посоветовал дядя.

Я попробовал. Ух ты, здорово! Да, тянуть оружие из ножен не вправо, а вверх-вперед было жутко непривычно, зато едва клинок покинул ножны, рука сама изобразила рубящий удар.

— Вот именно, — прокомментировал мое открытие дядя. — Достал и сразу рубишь, замахиваться отдельно уже не надо.

— Спасибо за подарок, дядя Андрей! — прочувствованно поблагодарил я. Нет, вещь действительно ценная. Стоит, обязательно стоит поучиться с ней работать.

Отстегнув шашку, я положил ее на стол и, повинуясь жесту отца, сел.

— А теперь поговорим о делах наших… — дядя тоже вернулся за стол. — Ты спрашивал, почему боярышню Волкову не приняли в царицыну свиту.

— Спрашивал, — подтвердил я.

— Видишь ли, Алексей, — начал дядя, — от боярышень царицыной свиты требуется чистота происхождения и безупречность поведения. Причем не только от них самих, но и от трех поколений их предков. А вот как раз с происхождением боярыни Волковой, матери Ирины, уверенности в чистоте не было.

— Даже так? — отец успел удивиться первым.

— Именно так, — ответил дядя. — Отец Ксении Николаевны, дворянин Николай Павлович Меркулов, скончался за двести восемьдесят семь дней до ее рождения. То есть получается, что на самом деле отцом ее он мог и не быть. Мог, конечно, и быть, оно и так, и этак выйти могло, но в подобных случаях никаких сомнений не допускается. А раз они были, то последовал и отказ.

— А кто, интересно, мог бы быть ее отцом? — мне и правда было интересно, потому и спросил.

— Думский дознаватель наверняка наводил справки, — пояснил дядя, — чтобы понять, есть ли иные основания для сомнений в происхождении. Но на бумаге такое никогда не пишут. Вернулся, устно доложил и на том делу конец.

— А почему так? — удивился я.

— Князья и бояре — охрана престола, дворяне — опора престола, — назидательно сказал дядя. — Поэтому никаких порочащих сведений о них не оставляют. Если только в Палате тайных дел, но так то тайных. А в кремлевском архиве, куда и тебя пустить могут, такое хранить не принято.

М-да… Сословное общество во всем своем великолепии. И ничего не попишешь да не скажешь. Ну и ладно. Суть ясна, а подробности… Хех, а за подробностями мне и в кремлевский архив не надо, у нас в библиотеке разберусь. Попозже, но разберусь. Потому что интересно…

— Не знаю уж, как вам про Волкову известие, но и хорошая для вас новость есть, — дядя решил переменить тему и, видя наше внимание, продолжил: — Вчера Боярская Дума запретила жениться наследнику Маковцевых.

— Наконец-то! — отец аж руками потер от радости. Я вспомнил, какие гадости рассказывала про Борьку Маковцева Аглая, и тоже решил, что Дума поступила правильно. Однако же один вопрос захотелось прояснить.

— Но, дядя Андрей, — вылез я, — ты же сам говорил, что порочащих сведений о боярах оставлять нельзя. А тут целое постановление Боярской Думы…

— …в котором сказано: «По нездоровью его», — продолжил дядя. А по какому именно нездоровью, не сказано.

Подумав, я признал, что да, это не сомнение в чистоте происхождения. Мало ли, может тот наследник болен чем или увечен, а то и вообще по мужской части бессилен?

— Да и то, еле приняли. Два голоса всего перевес, — признал дядя.

— А хоть бы и один, — радостно отмахнулся отец. — Приняли все-таки. Теперь с Маковцевыми можно будет насчет паев Коломенского завода поговорить предметно, некуда им теперь деваться-то! Что скажешь, Алексей? — закончил отец обращением ко мне.

Так, очередная консультация по финансово-хозяйственным вопросам… Я прислушался к себе и никаких затруднений не увидел. Разве только…

— Дядя Андрей, — спросил я, — а государь вчера на заседании Думы присутствовал?

— Нет, — ответил дядя.

— Подождать надо, пока Маковцевы к нему с жалобой обратятся и пока он им откажет, — все, теперь картина была ясна мне полностью. — Тогда уже и говорить с ними, деваться им уж точно некуда будет.

— Вот как, значит, твое предвидение работает? — заинтересовался дядя. — Отец твой про то рассказывал, а теперь и сам вижу…

Я промолчал, постаравшись изобразить приличествующую воспитанному молодому человеку скромность. Кажется, получилось. Во всяком случае, дяде, похоже, понравилось, а отец аж светился от удовольствия. Впрочем, на том все с представлением главе рода моих способностей и закончилось. Отец отослал меня в свою комнату, напомнив, чтобы я не опаздывал на обед и пообещав еще подарков. Я прихватил шашку и покинул кабинет, не забыв снова почтительно поклониться и дяде, и отцу.

К обеду, как выяснилось, были приглашены еще доктор Штейнгафт и отец Маркел, также заставившие меня пожалеть, что день рожденья только раз в году. Доктор преподнес мне серебряную флягу с выгравированной охотничьей сценкой, священник одарил Новым Заветом, изданном в максимально компактной форме — для того, должно быть, чтобы удобно было не только читать, но и брать с собой в дорогу.

Главное место за столом занял сегодня дядя Андрей, отец сел по правую от него руку, место по левую руку от главы рода досталось мне. Молитву перед вкушением пищи читал своим громким голосом отец Маркел, затем все по очереди, начиная с дяди, поздравили меня, любимого (отец Маркел даже провозгласил многолетие), а там и мне пришлось толкнуть благодарственную речь, в которой я выразил уверенность в том, что при таких замечательных людях, что меня окружают, жизнь моя просто обязана сложиться удачно и благополучно. Народу понравилось.

После обеда отец велел подать вина. Когда слуги наполнили бокалы богемского хрусталя игристым рейнским и удалились, все встали. Повинуясь команде дяди, сам он, отец, доктор и священник выстроились в линейку напротив меня. Проникшись важностью непонятного пока что действа, я подтянулся и замер в напряженном ожидании, разглядывая присутствующих.

Сразу бросалось в глаза, что отец и дядя родные братья, настолько они были похожими. Оба высокие, мощные, подтянутые, у обоих торжественные выражения на лицах и коротко постриженные бороды. Разве что отец чуть повыше ростом, а у дяди седина в бороде куда более заметна. Отец Маркел со своим ростом стоял, конечно, не на месте, его бы на правый фланг поставить, а доктор Штейнгафт, несмотря на небольшой рост и рыжину, вовсе не смотрелся тут чужим. Кстати, и отец Маркел, и Рудольф Карлович тоже выглядели участниками некоего торжества.

— А теперь, сын, ты получишь свой главный подарок в этот день, — торжественно возгласил отец и, приняв от дяди кожаную папку, передал ее мне. Раскрыв ее, я обнаружил внутри единственный лист бумаги и принялся читать.

«Настоящим написанием мы, нижеподписавшиеся, свидетельствуем, что боярич Алексей Филиппович Левской, родившийся сего дня 2-го августа месяца года от Рождества Христова 1802-го в пять часов тридцать три минуты пополудни в доме боярина Филиппа Васильевича Левского в Москве, отцом какового боярича является боярин Филипп Васильевич Левской, матерью же боярыня Анастасия Федоровна Левская, урожденная Волкова, народился на свет Божий с ясно видимою отметиною на левом плече в виде осьмиконечной звезды девяти линий [2] в поперечнике, что есть свидетельство отмеченности новорожденного Самим Богом, и чудесное событие сие заверяем собственноручными своими подписями: