На другой день после митинга сотни бойцов попросили, чтобы их отправили на фронт. Просился и Аркадий. Суровый командующий Ефимов, хотя на фронт и не пустил, все же сделал для него доброе дело: направил на командные курсы.

— На фронт пойдешь красным офицером, — сказал Ефимов. — Нам не хватает преданных делу революции командиров. Так сказал Ленин. Учись, Аркадий!

И вот Аркадий на Пятницкой улице, в доме, на котором чуть пониже прибитой большой красной звезды доска со словами:

И хотя курсантов кормили постной пшенной кашей, к которой интендант отвешивал каждому по полтораста граммов воблы, а запивали все это морковным чаем на сахарине, будущие командиры не унывали и мечтали о том времени, когда сядут на лихих коней, взмахнут саблями острыми и помчатся ветром по полю на врагов революции.

Учиться было нелегко. Занимались в холодных классах. Изучали русский язык и географию, природоведение, арифметику и историю. Эти предметы Аркадию давались легко: помогали знания, полученные в реальном училище. Куда труднее тактика, фортификация, основы артиллерии и другие военные дисциплины, которые изучались по учебникам, написанным царскими генералами для «господ юнкеров». Своих учебников у Красной Армии еще не было.

Три раза в неделю курсанты слушали рассказы комиссара об истории развития революционного движения, о Марксе, Ленине, о 1905 годе и Октябре, о международном положении.

— Наши курсы, — любил повторять комиссар, — это не только кузница пролетарского комсостава, но и боевая единица, надежная опора Советской власти.

В часы отдыха курсанты громко распевали боевые задорные песни. Вместе со всеми Аркадий подхватывал припев звонкой курсантской песни:

Учиться в Москве Аркадию пришлось недолго: курсы неожиданно перебросили в Киев для укрепления боевых сил Украины, которая только что сбросила ярмо германцев и вела борьбу с бандами Петлюры и Деникина.

В Киеве московским курсантам было многое непривычно. Впервые за много месяцев увидел Аркадий в продаже белый хлеб, булки, колбасу, сало. Как не похож Киев на голодную Москву! Открытые магазины, рестораны, беспечно смеющаяся публика…

Но в Киеве тоже было тревожно. Комиссар рассказал о последних событиях на Украине. Со всех сторон ее осаждали враги революции: на Днестре бесчинствовали румынские бояре, на западе — белополяки и петлюровцы, поднимали восстания кулацкие банды.

Вскоре Аркадий получил боевое крещение. Курсантов бросили на подавление Западноднепровской дивизии, которой ко мандовал Григорьев, объявивший себя «атаманом Херсонщины и Таврии». Путь курсантов лежал к Кременчугу.

На подступах к городу курсанты остановили григорьевцев, потом враг не выдержал и отступил.

Курсанты снова вернулись в Киев. Занятия тактикой и топографией часто прерывались боевыми тревогами.

И вот наконец Аркадию Голикову присвоено звание красного командира, он назначен командиром 6‑й роты 8‑го полка Отдельной бригады курсантов. Аркадию хорошо запомнился этот день — 23 августа 1919 года.

Под Киевом шли тогда горячие бои. Красные отчаянно отбивались сразу от деникинцев и петлюровцев.

Бригада курсантов была брошена против стихийно наседающей петлюровщины.

И здесь он впервые ощутил на себе холодное дыхание смерти.

…Было за полдень и было сухо. Запомнилось Аркадию серое небо — такое же серое, как шинели курсантов, распластавшихся в цепи, их сосредоточенные, сумрачные лица.

Бой еще не начался. По цепи, по ротам поехала батальонная кухня. И вдруг совсем неожиданно с вражеской стороны, разрывая напряженную серую тишину, зажужжал снаряд и с фейерверочным треском разорвался возле походной кухни. И остались бойцы перед самым боем без харчей.

К цепи курсантов, которой командовал Аркадий, подъехал помощник командира полка.

— Товарищ комроты, — сказал он, указывая на искалеченную походную кухню, — идите в штаб и скажите, что я приказал прислать консервов. А если нет, то сала, и потом пусть вскипятят хотя бы воду для чая. Сделайте что-нибудь…

— Слушаюсь, товарищ помкомполка! — Аркадий повернулся кругом и пошел в расположение штаба по тропке, петлявшей меж кустами.

Впереди была цепь, наши, вот почему, когда сзади послышался лошадиный топот, Аркадий даже головы не повернул, а просто отступил, пропуская конников.

Топот неожиданно оборвался, и Аркадий ощутил сзади горячее лошадиное дыхание. Послышался знакомый металлический лязг затвора, а затем в затылок уперлось что-то холодное и тупое.

— Вот еще, дураки кавалеристы, нашли время для шуток! — разозлился Аркадий, повернул голову, чтобы обругать всадников, и обмер. На конях перед ним гарцевали два всадни ка в ярко-красных мундирах и синих суконных шароварах, каких никто в бригаде никогда не носил. У одного из них с правой стороны не хватало на груди медной пуговицы.

«Кончено, все кончено», — эта мысль молнией пронеслась в похолодевшем мозгу. Аркадий пошатнулся, чтобы спусковой крючок приставленной к затылку винтовки грохнул взрывом.

Но неожиданно послышалось:

— Наш. Поехали!

Всадники пришпорили коней, и опять никого и ничего.

Аркадий посмотрел вокруг и, машинально сделав несколько шагов вперед, сел на пень.

Все было так дико и так нелепо, думал Аркадий, ведь позади были петлюровцы и он уже должен быть мертв. Что же случилось?

Позднее Аркадий узнал, что далеко на левом фланге отбивалась бригада красных мадьяр. Бригада были разбита, и двое кавалеристов прискакали сообщить об этом в штаб нашего полка.

27 августа рота Аркадия Голикова приняла бой у деревни Кожуховка, что неподалеку от станции Боярка.

Лежа меж истоптанных огуречных и морковных грядок, курсанты отбивали атаки петлюровцев. Прямо перед глазами — вражеская цепь, одна, другая…

— Огонь! — командовал Аркадий.

С треском рвались гранаты, в грохоте смешались крики, взрывы и стоны: сколько часов шел бой, Аркадий не помнил.

Вот еще и еще цепи петлюровцев. Снова и снова Аркадий слышит свой голос, который кажется чужим:

— Огонь! Огонь!

Неужели это он в исступлении кричит?

А рядом бредит и умирает курсант Яша Оксюз. Эх, Яшка, Яшка!.. Аркадий склонился к другу. Он говорил уже что-то не совсем складное и для других непонятное.

— Если бы, — бормотал он, — на заре переменить позицию. Да краем по Днепру, да прямо за Волгу. А там письмо бросьте. Бомбы бросайте осторожнее! И никогда, никогда… Вот и все! Нет… не все.

Аркадий понимал, что Яша хочет и торопится сказать, чтобы они били белых и сегодня, и завтра, и до самой смерти, проверяли на заре полевые караулы, что Петлюра убежит с Днепра, что Колчака прогнали уже за Волгу, что наш часовой не вовремя бросил бомбу и от этого нехорошо так сегодня получилось, что письмо к жене — еще совсем девчонке — у него ле жит, да Аркадий и сам его видит — торчит из кармана потертого защитного френча. И в том письме, конечно, все те же слова: прощай, мол, помни! Но нет силы, Аркадий это крепко знал, которая бы сломила Советскую власть ни сегодня, ни завтра!

Аркадий скомандовал:

— Огонь! Смерть врагам! Огонь!

Но силы были неравные. 30 августа 1919 года войска Красной Армии оставили Киев. В числе последних перешел цепной мост командир курсантской роты Аркадий Голиков.

С остатками своей роты он стоял на высоком лесистом бугре, всматриваясь в сторону Киева. С высоты далеко были видны окрестности города. Где-то внизу отсвечивала широкая лента Днепра. Над рекой с печальным криком носились чайки, издали они казались серебристыми листьями тополей, подхваченными ветром.