Но беспокойна и хлопотлива жизнь разъездного корреспондента газеты. Писать новую повесть не хватало времени: командировки, командировки, командировки…

Гайдар увидел на берегу Амура леса строящейся электростанции, трубы Дальсельмаша, побывал на ударной новостройке — Нефтестрое. Он писал о людях, которые дадут Хабаровску бензин, керосин, лигроин. Да и нельзя не писать об этих замечательных людях! Только, конечно, надо писать не так, как рисуют ударников на плакатах. А такие плакаты Гайдар видел, и не раз. Вскинув на плечо увесистый молот, выпятив грудь колесом, шагает на плакате здоровенный дядя.

«Куда он, собственно, шагает? — размышлял Гайдар. — Ведь если он идет на завод, то зачем молот тащит из дому. Если же он идет с работы домой, то непонятно, как пропустили его через проходную будку с инструментом.

Нет, рабочие — это не железобетонные манекены. В жизни это самые обыкновенные люди, земные, простые и вместе с тем необыкновенные. Это ведь только в плохих стихах да плакатах получается, что раз человек ударник, то он обязательно «бьет молотом» да шагает «железным шагом», а уж такие вопросы, как, например, обед в столовой, барак, правильный учет и своевременная выдача зарплаты, — это его, ударника, будто бы совершенно не интересует. Как бы не так!»

Всякий раз Гайдар возвращался из командировки бодрым, веселым, полным впечатлений и замыслов. И первым, кто встречал его, был Витя — он скучал по Гайдару, наверно, не меньше, чем маленький Тимур в далекой Москве…

Вскоре Витю постигло первое в жизни горе: его любимый Гайдар заболел, и надолго. Больше месяца Витя ходил в больницу, и, если его не пускали, он как-нибудь ухитрялся передать подарок от себя или от друзей Гайдара. С Аркадием Петровичем случилась старая беда: серебряные молоточки опять больно колотили где-то в мозгу, и опять неприятно дергались губы.

Гайдар был бледен и молчалив. Увидев Витю, он слабо улыбнулся и тихо, задумчиво сказал:

— Нет худа без добра!..

Сейчас ему уже не нужно было «сдавать в газету строчки», он продолжал работать над новой книгой. Вот уже три общие ученические тетради исписаны прямым почерком — каждая буковка отдельно — это черновик повести «Военная тайна».

В одной из тетрадей вперемежку с текстом Гайдар записал:

«День опять солнечный. Падают первые листья. Много работаю и гуляю для отдыха в тихом, заросшем травой саду. Норма у меня — в день шесть страниц, но иногда даю встречный и делаю семь. В общем, книга будет написана. Сегодня 15 августа. Вспомнил прошлый год, это время. Я жил в Крыму и заканчивал «Дальние страны».

Крымские впечатления, жизнь в пионерском лагере Артек не прошли бесследно. На Дальнем Востоке, на краю советской земли, Гайдар писал повесть о славном пионерском отряде имени Павлика Морозова, о вожатой Натке Шагаловой, мальчугане Альке и его сказке о храбром Мальчише-Кибальчише. Горько и тяжело дописывать последние главы о том, как от руки бандита погиб славный Алька, как Натка, увидев мертвого Альку, отступила назад, подошла снова и, заглянув Альке в лицо, вдруг ясно услышала далекую песенку о том, как уплыл голубой кораблик…

Рука плохо держала перо, и буквы прыгали по бумаге, когда Гайдар писал о том, как на скале, на каменной площадке, высоко над синим морем, вырыли остатками динамита могилу, как светлым солнечным утром весь лагерь пришел провожать Альку и как клялись пионеры, а потом поставили над могилой большой красный флаг…

Не впервой Гайдару лежать в лечебницах для нервнобольных, но эту, хабаровскую, сквернейшую из всех, — он вспомнит ее спокойно: здесь была так неожиданно написана повесть «Военная тайна»…

Гайдар отложил перо. Потом снова взял его и нарисовал внизу пятиконечную звездочку с расходящимися от нее лучами. Это его эмблема, значит, все идет хорошо и все будет хорошо.

Гайдар продолжал работать. Книга «лечила» его горькую болезнь, он скоро поправился, и его стали отпускать в город, к друзьям. И хорошо, что в город. И не только потому, что соскучился. Питание в больнице отвратительное: дают только хлеб да вареную ячменную крупу.

«Ну да ничего, — думал Гайдар, — вот выпишусь, тогда шарахну статьей по тамошним нравам и порядкам! А то стена у больницы высокая — не всем все видно».

Наконец-то 30 августа можно сделать последнюю больничную запись в дневнике:

«Сегодня выписываюсь из больницы. День хрустально-осенний — первые уже сухие листья. Итак, год прошел. С огромным облегчением думаю об этом. Это был тяжелый и странный год. Но в общем ничего особенного не случилось, жизнь идет своим чередом, и в конце концов теперь видно, что не такое уж непоправимое было у меня горе».

Гайдар едет в Москву.

Москва жила своей прежней шумной, суматошной жизнью. Но теперь Гайдар Москвы уже не боялся. Боль улеглась. Он побывал у Тимура в Ивнах, в Курской области, где тот жил с матерью. А потом опять Москва. Встреча с приятелями, вечеринки, суматоха.

Однажды Гайдар возвращался из издательства и шел к своим приятелям. Было душно, и он присел на скамейку в садике у Большого театра.

«Что же, у каждого свои заботы, свои семьи, свой дом. А что есть у меня? — с иронией подумал Гайдар. — В сущности, у меня есть только — три пары белья, вещевой мешок, полевая сумка, полушубок, папаха — и больше ничего и никого — ни дома, ни места. И это в то время, когда я вовсе не бедный и вовсе уж никак не отверженный и никому не нужный. Просто — как-то так выходит».

Жизнь шла своим чередом. Новая повесть «Военная тайна» уже печаталась в типографии.

В мае 1934 года неожиданно пришло письмо из Артека — пионерлагерю исполнялось девять лет. Гайдара приглашали на праздник. Он отправился в Крым.

Сюда наехало много гостей, корреспондентов, писателей. И среди них — датская писательница Михаэлис. Она тогда жила в Ялте. Михаэлис зашла в артековский краеведческий музей.

Увидев в коробочках под стеклом букашек, жучков и бабочек, которые были наколоты на булавки, Михаэлис расспрашивала, как эти насекомые называются. Пионеры охотно объясняли.

Залюбовавшись яркой окраской бабочек, писательница глубоко вздохнула и вдруг сказала:

— Как жаль, когда дети губят живые существа.

Гайдар в то время был тоже среди пионеров и слышал этот разговор.

Когда Михаэлис ушла, он взял в руку коробочку с коллекцией бабочек и спросил:

— Ребята, а кто собрал эту коллекцию?

— Наш кружок юннатов. Все мы ловили сачками бабочек. Ох и интересно!

— Я думаю, веселое занятие получается.

— А вот эту бабочку с голубыми крылышками поймал наш Коля. Красивая, ведь верно?

— Да, красивая. А на булавку ее тоже Коля насадил? — лукаво улыбнулся Гайдар.

— Да, я, — ответил мальчуган.

— И не жаль было губить живое существо?

— За что же их жалеть, раз они плодят вредителей?

— А вот сейчас Михаэлис говорила вам, что нехорошо губить насекомых.

— Ну и пусть говорила. Она может сказать: и капиталистов нельзя трогать, пускай, мол, они кровь сосут из рабочих. Может ведь сказать, Аркадий Петрович? Да? А буржуи ведь вреднее насекомых разных? Ну ведь правду мы говорим?

— Правда, ребята, — согласился Гайдар. — Только вот что. Когда пойдете ловить бабочек, возьмите и меня с собой, я прошу вас.

— Возьмем, обязательно возьмем, Аркадий Петрович!

Красив Артек! Великолепно море, и много у Гайдара новых друзей, но нельзя забывать и старых — надо послать открытку с видом Артека знакомым малышам — Эре и Светлане.