Хорошо в Артеке! Солнце греет, куда там греет — печет, на градуснике — выше тридцати. Вверху горы, кругом зелень, парки, внизу — тихое синее море, ленивое, разомлевшее от духоты. Красота.
Аркадий не раз ловил себя на том, что он невольно наблюдает за жизнью пионеров и их воспитателей.
Вот костер у вожатых. Ребята декламировали: «Красное знамя — знамя свободы, равенства, братства, любви». А то, что красное знамя — знамя диктатуры пролетариата, так это устроителям костра невдомек.
Записал эти и некоторые соображения в свой дневник. Пригодятся. Старая привычка газетчика — записывать впечатления, которые вроде бы и не нужны пока для новой книги.
Спасаясь от жары под ветвями болотного кипариса, сидели пионеры. Увидев Гайдара, они замахали руками, приглашая к себе.
— Как живете, народ?
— Хорошо. Даже лучше, чем хорошо.
Гайдар поглядел на ноги: мальчики и девочки обуты в сандалии и белые носочки, нахмурился.
— Вот смотрю я на вас, народ вы хороший, все будто здоровые люди, а ходить по земле не умеете.
— Умеем! — возразили ребята.
— Как же умеете, если ноги у вас завернуты в вату? А по земле и босиком придется бегать. А ваша армия будто в госпитале.
— Не разрешают доктора босиком-то, — сказал веснушчатый пионер. — Говорят, ноги наколете, пораните.
— А начальство как думает? — повернулся Гайдар к подошедшему начальнику лагеря. — Как оно солдат думает готовить? Можно им без сандалий бегать?
— Им лучше знать, Аркадий Петрович. Если не боятся, думаю, можно, — ответил начальник.
— А чего бояться? Ногу поцарапают — йодом смажете. Найдется такое снадобье? А пионеры — народ храбрый, что им царапины. Ведь верно, ребята?
— Верно, Аркадий Петрович. Даже очень верно, — закричали пионеры.
— Тогда все в порядке. Вон и начальник говорит, что йоду у него сколько угодно.
С того времени пионеры стали ходить разутыми, конечно, когда не холодно.
Аркадий любил бродить по парку и наблюдать за ребятами, когда они свободно проводили время без старших.
Однажды он шел по дорожке парка Виннера. В беседке, переоборудованной из часовни, группа пионеров о чем-то спорила. Гайдар на цыпочках подошел к беседке и встал так, чтобы ребята не могли его видеть.
— Это, может быть, на самом деле было?!
— Фантазия, — отвечал другой голос.
Когда страсти ребят разгорелись и спорщики стали громко шуметь, Гайдар вышел из укрытия и спокойно спросил:
— Вы чего не поделили, ребята, может, я помогу вам?
— Это Вовка говорит, что невидимка был, а я ему объясняю — фантазия… это писатель выдумал, — пояснил паренек с живыми глазами.
Аркадий Петрович серьезно, будто не понял, о чем спорят, спросил:
— А что — интересная книжка?
Ребята стали рассказывать:
— Уэллс пишет, что инженер изобрел краску. Если ей покрасить что-нибудь, то оно станет невидимым, как все равно его нет, — объяснял один.
— Не краску, а жидкость, — поправил его другой.
— Если сделать укол и ввести эту жидкость человеку, то его не будет видно — человек этот станет невидимкой, — добавил третий пионер. — Только нас не обманешь, ведь мы не маленькие — понимаем.
— А что же вы понимаете?
— Как же! Ведь невидимку застрелили, когда он бежал раздетый. По следам на снегу.
— Ну и что? — спросил Гайдар.
— Но человек ведь ест, а если человек ест хлеб или еще что-нибудь…
— Например, пирожное, — подсказал Гайдар.
— Ну хоть пирожное. Его ведь внутри все равно будет видно, ведь оно не окрашено жидкостью.
— Да, пожалуй, вы, ребята, правильно говорите, — задумчиво сказал Гайдар. — Молодцы! А писатель об этом не подумал.
— Пусть бы он нас спросил, тогда мы бы ему сказали.
— Да, с читателями всегда нужно советоваться, — улыбнулся Гайдар.
Пока маленький Тимур играл и развлекался с пионерами, Гайдар писал новую повесть.
Отрывок из повести он уже читал пионерам. Это будет книга о маленьких жителях глухого разъезда №216 — хороших и забавных людях Петьке и Ваське. Они, как и он в детстве, живут мечтой о «дальних странах», хотят увидеть большие города, красивые вокзалы, огромные заводы. Жизнь идет, и на тихом глухом разъезде начинается большое строительство, в селе организуется колхоз.
Тихий лесной разъезд №216 превращается в станцию Крылья самолета и на глазах ребят становится прекрасной страной, совсем не похожей на ту глухомань, какая была здесь. Петька и Васька убеждаются, что в выдуманные ими «дальние страны» не надо ехать и что они совсем рядом.
Сам Гайдар остался доволен новой повестью: она получилась такой, как он ее задумал, и когда «Дальние страны» вышли из печати, их хвалили. Ну что ж, и очень хорошо, если хвалят. Только о чем писать еще? Куда ехать? Ведь он уже, пожалуй, исколесил и обходил всю Советскую страну вдоль и поперек.
И тут на него свалилась новая беда. Семья Гайдара распалась. Маленький Тимуренок остался с матерью.
Гайдар тяжело переживал уход жены, тосковал, и друзья посоветовали ему уехать подальше, чтобы утихла боль от измены близкого человека. И он поехал далеко-далеко — на самый Дальний Восток.
Как раз в Хабаровске, в газете «Тихоокеанская звезда», в то время собралось несколько человек, которые раньше работали в Архангельске в «Правде Севера». Вскоре сюда приехал и Гайдар — и сразу же принялся за дело.
В редакции работал Витя Королев — шестнадцатилетний паренек, и как только Витя узнал, что приехал „живой писатель, да еще автор «Школы»“, он сразу же стал добровольным адъютантом Гайдара.
Витя был влюблен в Аркадия Петровича и потому всех тех, кто не читал повесть «Школа», считал если не личными своими врагами, то, во всяком случае, людьми ужасно отсталыми.
Гайдар крепко подружился с Витей, рассказывал ему о Тимуре. Где бы ни привелось быть Гайдару — в лесах на границе Маньчжурии, на берегах озера Ханка, покрытого зеркальным льдом, во Владивостоке и на Сучане, в штормовом море и на перевале Сихотэ-Алинь — всюду перед глазами стоял ярко освещенный Северный вокзал, транссибирский поезд «Москва — Владивосток». Потом гудок. И сквозь толстое стекло на перроне самый хороший товарищ — Тимур, его маленький командир. Тимур улыбается и поднимает руку, отдавая прощальный салют…
Да, он часто вспоминал своего дорогого Тимуренка, Лилю. Вспоминалась Пермь, голубой дом, Лиля — девчонка в ярком сарафане, потом веселая свадьба с песнями в редакции «Звезда». Потом Архангельск — северный город с удивительным свечением весенних зорь, когда закаты, не затухая, сливаются с восходами. И Севастополь. И голос Тимура: «Папка! Ну что ты все молчишь? То говорил, а то молчишь? Ну, папочка…»
«На минуту вспомнил я этот Севастополь — и не хочу больше. Как хорошо, что все это уже прошло и все прошло», — записывал он в дневник, который вел теперь регулярно.
Он очень ждал писем от них, и они приходили. Вот письмо от Лили и в нем фотографии Тимура.
«Милый, родной маленький командир, — записывал Гайдар в дневник. — Он бережет мои «военные секретные письма» и крепко меня помнит».
Получил Аркадий и письмо от сестры Талки: «Я принесла твое письмо Тимуру уже поздно, — сообщала сестра, — когда он спал, и мы не стали будить его. Твое письмо к Тимуру прочла Лиля, и когда она читала его, то из глаз ее катились почему-то слезы. Очень странно».
«Эх, сестренка! Ничего странного нет, — продолжал он записывать в дневнике. — Жили все-таки долго, и есть о чем вспомнить. А в общем — дело прошлое».
В Хабаровске Гайдар задумывает новую повесть. Она уже вся в голове, и через месяц ее можно бы окончить. Гайдар засел за работу. Главным героем повести был октябренок Алька. «Интересно, — размышлял Гайдар, — как будет понимать и читать Тимур мою повесть? Ведь Алька — это он сам».
Книга писалась быстро и уверенно; норма — шесть страниц в день. Повесть была видна как на ладони, и только первоначальное название — «Мальчиш-Кибальчиш» — Гайдар изменил: пусть она будет называться «Военной тайной».
