– Скачет кто-то. Один. Скоро здесь будет…

Меня, как и всех, разморило на солнце, губы неохотно размыкаются, язык с трудом шевелится в пересохшем рту. Керим долго, секунд пятнадцать, вслушивался, приложив ухо к земле.

– Точно скачет.

Все оживились, надеясь на новости. Ничто так не способствует жажде боя, как многочасовое ожидание на солнцепеке. Вскоре на дороге показался одинокий всадник в странной одежде. Это наш дозорный в маскхалате. Теперь маскхалат был у каждого казака. Атаман по достоинству оценил нововведение и приказал всем, у кого маскхалат отсутствовал, за три дня отдыха изготовить себе комплект. Весит немного, места не занимает, а в засаде и в дозоре вещь крайне полезная.

Дозорный не стал съезжать с дороги: любой след мог стать предметом изучения вражеского отряда. Обремененные добычей и чувствуя свою уязвимость, татары становились крайне нервными и подозрительными. Так, прямо с дороги, он что-то докладывал поднявшемуся атаману. Выслушав, тот высоко поднял над головой бунчук. Это означало, что мы будем атаковать приближающийся отряд. Казак поскакал по дороге в нашу сторону. Керим остановил его:

– Сколько в переднем дозоре? Как далеко они вперед вышли?

– Десяток. Идут одноконь, россыпью. По дороге четверо и по трое по бокам. Шагов сто в сторону каждая тройка заходит. Вы в самый раз лежите. Как раз перед вами будут.

Дозорный ускакал дальше, сворачивая с дороги к одной из пятерок верховых казаков. Нас охватило радостное возбуждение. Каждый еще раз потрогал лук и приготовленную стрелу. Мы трое лежим в двадцати шагах в стороне от дороги, так, чтобы приближающиеся повернуты к нам правым боком. Напротив нас с противоположной стороны дороги еще двое.

– Не пылуйтесь так. Скоро они не будут. – Керим демонстративно опустил голову на руку и закрыл глаза.

А вот это правильно. Наш дальний разъезд был выдвинут на несколько километров вперед. Пешком это не меньше получаса ходьбы. Так и вышло. Минут через двадцать показался передний татарский дозор, сочетавший в себе и оба боковых. Шли шагом, неторопливо. Именно поэтому эти последние минуты тянулись дольше всего. Боковые шли широко, метрах в семидесяти от дороги и чуть вырвавшись вперед. По дороге ехала четверка всадников, один чуть спереди, одетый в кольчугу, шлем и обитый железными пластинами кожаный жилет без рукавов. За ним еще трое бездоспешных, как и шестеро всадников бокового дозора. Все они смотрели вдаль: под ноги пусть кони смотрят. Под ногами ничего крупнее суслика спрятаться не может.

Когда Иллар вскинул вверх бунчук, четверка всадников как раз поравнялась с нами. Мне стало это понятно по движению моих соседей – сам на Иллара смотреть не мог. Одновременно целиться в вожака из самострела и смотреть в сторону атамана было затруднительно. Громко тренькнула тетива моего тяжелого орудия о стальные плечи. В который раз подумал, что нужно с этим как-то бороться, вскакивая на ноги и хватая лук. На тех, что на дороге, даже не смотрел. Из самострела попал, троих бездоспешных есть кому с коней снять. Сразу развернулся и пульнул стрелу в ближнюю боковую тройку. Вслед за ней один за другим пустил два срезня в коней.

Дальнейшее отпечаталось в сознании как отдельные фотоснимки. Упасть на колено и закрыться щитом от летящей стрелы. Татарин на раненом коне переносит огонь на конных казаков. Пользуясь этим, пускаю вдогонку еще одну стрелу, но эта собака бешеная успевает закинуть щит за спину и пуляет в ответ. Между нами уже больше шестидесяти метров. Делаю короткий шаг в сторону, пропуская стрелу мимо. Третий просто скачет и возится с ногой. Это моя вина. В коня не попал, зато попал ему в бедро. Широкой стрелой – это очень страшно. Видно, перетягивает ногу, чтобы кровью не изойти. Мой бой закончился, можно просто посмотреть, как пятеро конных казаков засыпают стрелами двоих убегающих. Но это не кино, это жизнь. Будь дистанция больше – тогда да, могло представление затянуться, а так утыканные стрелами лошади пали за несколько секунд, предрешив кончину своих хозяев.

– Что ты на него уставился? Не стой, работы полно, помогай.

Голос Керима вывел меня из ступора. Стало понятно, что смотрю на свой огромный арбалет, и меня мучает вопрос – заряжать его или так оставить. По непонятной причине найти ответа не этот вопрос мне никак не удавалось.

«Что-то новенькое со мной творится. Поблевать после боя, сомлеть – это понятно и легко объясняется колебаниями давления, адреналина. А тупеть-то чего?» Мысли с отчетливым скрипом вращались в черепушке, а руки пытались выполнять привычную работу. Препинать коней, тыкать копьем в горло тех, кто стонет, и тех, кто тихо лежит, грузить убитых, оружие на коней и уводить по едва приметной тропинке в дальний лес, виднеющийся за полем. Там, на поляне, мы разбили лагерь, там нас дожидались наши кони.

* * *

Без потерь не обошлось. Задний татарский дозор шел плотным десятком по дороге и успел до сигнала атамана проехать засаду Сулима и отъехать от нее метров на пятьдесят. Тем пришлось бить в спину с дальнего расстояния. В результате они сняли с коней всего троих, а семеро бросились наутек. Подранить удалось лишь двух коней. Конники отставали от них метров на сто пятьдесят, и татары вполне смогли бы выкрутиться, если бы удирали прямо по дороге и сохраняли эту дистанцию. Но им пришлось уходить с дороги в сторону, чтоб не повторить судьбы основного отряда, поэтому дистанция с одной из пятерок стала стремительно сокращаться.

Началась жестокая стрелковая дуэль, где на стороне казаков была лучшая броня, а на стороне татар – лучшая подготовка. Эту дуэль выиграли татары. Одного казака убили, одного ранили, и положили всех лошадей. Но победа была пирровой. Пусть казаки сняли с седла лишь одного, но даже относительно целых лошадей у татар не осталось: те начали падать одна за другой, не выдерживая стремительного галопа. Перед тем как умереть, татары взяли с собой еще одного казака из второй пятерки, а двоих ранили. Слава богу, основная засада отстрелялась относительно удачно, там было всего трое раненых. Двое раненых конников пришлись и на нашу сторону.

В итоге мы потеряли десять бойцов. Тяжелоранен был лишь один казак, которому широкая стрела ударила под локоть, разнесла сустав и практически отрезала руку. Чего не доделала стрела, доделал Сулим, отняв острым ножом полруки, залил рану самогоном, а затем прижег огнем. После того как зашили всех раненых, мы похоронили погибших на поле, на ближайшем холме…

Атаман молчал – видно, никак не мог принять решения, что делать. Сработали мы чисто, никто не ушел, за собой все убрали, трупы коней вывезли на волокушах, для партизанской деятельности возможность оставалась. Место засады можно перенести на пару километров вперед, на новое место. В поле остались следы от волокуш – с другой стороны, эти следы и увидеть не так просто, и никого они особо не испугают. Мало ли следов в поле. Но раненых и освобожденных пленников нужно было отправлять домой, а путь неблизкий, одних отпускать опасно. Как-никак больше ста человек освободили, считая детей. Семей двадцать. Разделять отряд тоже не получается: в строю шестьдесят три здоровых бойца, из них двадцать – недоучки, умеющие лишь в засаде лежать и стрелы из арбалета пускать. Отпускать пленников, кто куда хочет, я считал неправильным и атамана в том убедил. Куда они пойдут – без припаса, без оружия? Обратно татарам в руки. А нам работников не хватает. Атаман особо не сопротивлялся, но их дальнейшее размещение по прибытии, жилье и все остальные мелочи повесил на мои плечи.

Не знаю, что бы надумал атаман, если бы уже в потемках не примчался казак одного из дальних разъездов:

– Идет ватажка! Сабель сто или чуть больше. Скоро на ночь станут. Петро с Иваном с них глаз не спускают.

Глаза Иллара загорелись мрачным огнем. Найти место ночлега противника – это большая и редкая удача, особенно если он о тебе не подозревает.

– Сулим, бери с собой Керима и Богдана, мяса сырого возьмите и езжайте к Ивану, пока видно. Немнышапка вас проведет. Шагом езжайте, копыта тряпьем обмотайте. Небо чистое, месяц вполовину сейчас, ночью все добре видно будет. Разведайте, где дозоры, сколько, как службу несут. Как только месяц на заход повернет, мы тебя на месте сегодняшней сшибки ждать будем. Там и решим, как басурман бить станем. Но глядите мне! Спугнете супостата – лучше на очи не появляйтесь.