Пятница стала для Мэрион серьезным испытанием. Я с облегчением оставляю ее в здравом рассудке и возвращаюсь к своей писанине, которая дается мне без особого труда. Мэрион — это прежде всего упорный труд. Я убеждена, что такова ее сущность. Вся полнота ответственности, недоверие к миру и абсолютное отсутствие помощников. Хорошо бы, если бы помощь ей оказала я, женщина, изо дня в день мирно тюкающая по клавишам.

Но как бы там ни было, читатель, или мнимый читатель, в ту пятницу я, Нора, отправилась к Розали, чтобы продолжить дневной разговор, неожиданно прерванный приглашением мистера Кольера. Я гадала, зачем истязаю себя масками для лица, диетой с пониженным содержанием жиров, массажем головы, вычислением оптимальной длины юбки и так далее, когда Розали просто махнула на себя рукой и спокойно существует? С другой стороны, я никогда не удостаивала мистера Кольера вниманием, а Розали, вероятно, украдкой поглядывала на него во время нашего разговора — так на что же мне сетовать?

К тому же Эд (еспи помните, так зовут моего мужа — того самого, что любит бродить вокруг дома с книгой) никогда не упадет в пропасть, как муж Розали. Эд неизменно возвращается домой, ко мне, и нехотя покидает дом без меня. По утрам он целует меня на прощание — один раз, второй, ласково и нежно, даже зная, что потом ему придется бежать, чтобы успеть на поезд. «Меня вполне устраивает возможность катиться под гору, — говорит Эд. — И чем быстрее, тем лучше». Когда-то он мечтал со временем стать одним из солидных лондонских издателей, которые снисходительно рассуждают о сущности культуры, устраивают приличествующие положению ленчи со знаменитыми писателями, отдыхают на итальянских виллах в обществе графинь, размышляют о том, что Умберго Эко сказал Мелине Меркури в «Конкорде», но его жизнь (и следовательно, моя), слава Богу, сложилась совсем иначе, чем рассчитывали мои родители.

Эд занимает пост старшего редактора в издательстве, ему принадлежит несколько акций компании, он без потерь пережил десятилетие слияний предприятий и массовых увольнений. Мы живем скромно, но весело. Энтузиазм Эда и знание нюансов рынка художественной литературы всегда его выручали; он убежден, что все люди преданы своему делу, честны и движимы благими намерениями, и если с годами это убеждение поколебалось, то почти незаметно.

Мои родители завещали мне дом, машину и тридцать тысяч фунтов. Если бы не они, нам пришлось бы туго. В «Аккорд риэлтерс» мне платят чисто символическое жалованье — как и в издательском доме «Арбасс», где Эд целыми днями просиживает за письменным столом и занимается только тем, что ему поручают. Дети-подростки обходятся дорого и занимают слишком много места. Эд работает и верит, что мир вращается вокруг него; на мою долю остаются тревоги.

Порой мне кажется, что своим присутствием я каким-то таинственным образом заставляю Эда держаться в рамках. Если бы он женился на менее практичной женщине, не такой, как я, с моими коротко подстриженными светлыми вслосами, тонкими чертами лица, приличной длиной юбок, если бы его спутником стал человек, время от времени позволяющий себе напиться или совершить кражу в магазине, Эд вел бы себя непринужденнее, писал пламенные статьи для «Издательского еженедельника», а не сухие информативные заметки для «Мира книг», где он публикуется регулярно. Его уважали бы в профессиональных кругах.

Когда я сообщила Эду, что ухожу к Розали, он отвлекся от просмотра документального фильма об аргентинских трущобах, окинул меня грустным взглядом, но не попытался отговорить. Пожалуйста, не поймите меня превратно. Эд не зануда, или, вернее, зануда ровно настолько, насколько это позволительно хорошему человеку, ибо иногда эти качества удачно дополняют друг друга.

Придя к Розали, я увидела, что она разговаривает с Мэрион по телефону. Я налила себе кофе. Кэтрин еще не вернулась из колледжа, Алан куда-то ушел. Два включенных телевизора в разных комнатах никто не смотрел. Документальный фильм о трущобах Аргентины, который была готова пропустить со смесью радости и вины, еще не закончился. Я выключила телевизоры. Вкусы Эда утонченнее моих. Мы соблюдаем известные формальности, сознаем, что количество еще не означает качество, помним, что если дети сегодня читают только комиксы, завтра они вряд ли возьмутся за классику, старательно выбираем телепрограммы в соответствии с их политкорректностью и уровнем культуры. Во всем этом Эд прав, но порой мне недостает энергии и опрометчивости — того, что называется беспорядочностью и банальностью пристрастий.

Мы не жжем зря свет, экономя электричество, ужинаем за столом, а не перед телевизором, регулярно кормим кошку глистогонными средствами, заставляем детей принимать душ. Предоставленная самой себе, я предпочла бы жить, как живет Розали в отсутствие Уоллеса: забыла бы о самосовершенствовании, перестала помнить о дисциплине и старательности и считать, что без них все вокруг распадется на части, обратится в хаос, следовательно, не тратила бы силы зря, а думала: жизнь так коротка! Если тебе нравится есть шоколад и смотреть триллеры — признай это и не отказывай себе ни в чем!

Я даже положила сахар в обе кружки с кофе, не только в кружку Розали.

— Итак, Лесли Бек вернулся, — сообщила Розали, наконец повесив трубку, — и намерен остаться с нами. Звонила Мэрион. Лесли Бек уже выторговал у нее тридцать процентов комиссионных и, возможно, уговорит ее вообще не брать с пего процентов. Должно быть, она сама не своя! — И Розали рассказала мне о второй встрече Мэрион с Лесли, подробности которой я, Нора, уже сообщила вам.

Затем я спросила Розали, как прошел ленч с мистером Кольером. О чем они говорили? Упоминали ли обо мне? Кто расплатился? Что было дальше?

Рассмеявшись, Розали ответила:

— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, Нора. Ты считаешь, что я совсем отчаялась, раз польстилась на Кольера. Но если снять с него очки и костюм… — Неужели она видела его без одежды? Не может быть! — … он ничем не отличается от других мужчин. Твоя беда в том, что ты слишком разборчива. Ты привередничаешь — как Мэрион, только тебе повезло больше, чем ей: вы с Эдом познакомились, когда желания были еще сильны, и привыкли друг к другу. Ты понятия не имеешь, как жить, рассчитывая только на себя, не знаешь, в кого бы превратилась, если бы не вышла за Эда.