– Сейчас, – шепнул Флетчу Боб.

– И последнее, по счету, но не по значению, – капитан Нил его не подвел. – Если кому-то из вас известна важная информация, которая может помочь нам в розыске убийцы, мы надеемся, что вы поделитесь ею со мной или с моими сотрудниками.

Сегодня утром здесь, на Плантации Хендрикса, кто-то убил Уолтера Марча. Убил не спонтанно, но обдуманно, тщательно все подготовив. С той минуты ни один человек не покинул отель. Так что убийца среди нас, возможно, даже в этом зале.

Повторюсь, я с благодарностью приму любую помощь.

Капитан Нил оглядел зал, выпрямился.

– Благодарю за внимание.

– Хороший парень, – похвалил его Боб. – И, похоже, знает свое дело.

– Умный и порядочный, – добавила Кристал.

– Неудачник, – высказала свою точку зрения Фредди Эрбатнот.

– Готов поспорить, он скажет: «Не убивайте гонца», – откликнулся Боб Макконнелл на появление у микрофона Хая Литвака.

Кристал и Флетч лишь пожали плечами. Хая Литвака, ведущего вечернего информационного выпуска, уважали и ценили все, кроме журналистов, большинство из которых просто ему завидовали.

Симпатичный, держащийся с достоинством, с безупречными манерами, хорошо поставленным голосом, знающий себе цену. Хай Литвак уже многие годы получал фантастическое жалование. Пожалуй, он был самым богатым журналистом.

Завидовали ему еще и потому, что в своем деле ему также не было равных.

В отличие от телекомментаторов других программ, он старался концентрировать внимание зрителей на новостях, а не на собственной персоне. И интервью в прямом эфире он строил по-своему: никогда не старался подвести к желаемому ответу ни зрителей, ни гостя программы.

Завидовали также его известности, ибо без Литвака не обходилось ни одно крупное событие.

Хай Литвак издавна обосновался на самом верху.

Рядом с ним за главным столом сидела его жена, Кэрол.

– Добрый вечер, – знаменитый голос наполнил зал. – Когда мне предоставляют возможность выступить, я стараюсь затронуть те темы, о которых меня наиболее часто спрашивают, независимо от того, хочу я говорить о них или нет.

В последнее время более всего мне задают вопросы о терроризме, вернее о том, должно ли телевидение показывать результаты террористических актов, не способствует ли оно тем самым пропаганде терроризма, не подвигает ли будущих террористов на новые безумства.

Я ненавижу показывать то, что вытворяют террористы. Я ненавижу читать об их деяниях. Я ненавижу сообщать об этом телезрителям. Наверное, в таком отношении к терроризму я не одинок.

Но не телевидение создало терроризм. Терроризм, как и любая другая форма преступления или безумия, заразителен. Он возобновляет себя сам.

Один случай терроризма вызывает два других, а потом идет цепная реакция.

Никогда еще этот социальный феномен, когда одни террористические акты стимулировали все новые и новые, не проявлялся столь ярко, как в начале двадцатого столетия.

А тогда никто и подумать не мог не только о выпусках телевизионных новостей, но и о самом телевидении.

Террористический акт – это событие. Это новости.

И наша работа – доносить новости до людей, нравятся они нам лично или нет.

– Сейчас, – прошептал Боб Макконнелл.

– Обвинять телевидение в распространении терроризма, – продолжил Хай Литвак, – только потому, что оно показывает последствия террористических актов, все равно, что убивать гонца, принесшего плохую весть...

В уединении спальни Кэрол говорила мужу: «...наверное, не смогу свыкнуться с этим, даже если доживу до ста лет».

– С чем?

– С тобой.

Из динамиков послышалось булькание.

Прежде чем уйти на обед, Флетч настроился на комнату Леоны Хэтч, номер 42, чтобы убедиться, все ли с той в порядке и, если потребуется, придти на помощь. Он ожидал, что на пленку запишется лишь похрапывание да «Хр-р-р-р-р».

Но удивительная машина сработала иначе.

Как и все государственное, она обладала собственной системой приоритетов.

Поначалу он услышал храп Леоны Хэтч из номера 42 по приемному блоку 22. Затем зажглась лампочка приемного блока 21 и из динамика раздался шум спускаемой воды в туалете номера 48, который занимал Шелдон Леви. Следом включился приемный блок 4 и Элеанор Иглз из четвертого «люкса» пожаловалась Флетчу: «...Одеваться к обеду, чтобы выслушивать глупости, изрекаемые Хаем Литваком. Ужасно! Но, не приди я, „Ти-ви гайд“ <Популярный еженедельник, издающийся в США.> на трех страницах поминал бы мой снобизм и неуважение к этой звезде американской журналистики...». А уж потом приемный блок 2 донес до него разговор Кэрол и Хая Литвак из пятого «люкса».

По всему выходило, что приоритетным становился источник шума, регистрируемый микрофоном с меньшим порядковым номером.

Флетч просмотрел заимствованный у телефонисток список, с проставленными им самим номерами микрофонов и, к собственному удивлению, обнаружил, что разместил микрофоны едва ли не в полном соответствии с заложенной в машину схемой.

Во всяком случае, приемный блок 1 держал его в курсе происходящего в двенадцатом «люксе», куда перевели Лидию Марч и Уолтера Марча, младшего. Микрофон 2 стоял у Литваков в пятом «люксе», 3 – у Хелены и Джейка Уилльямсов в седьмом, 4 – у Элеанор Иглз в девятом. В третьем «люксе», пока пустующем, там убили Уолтера Марча, Флетч установил микрофон номер 5. В комнате 77, куда поселили Фредерику Эрбатнот – микрофон номер 23.

– Просто чудо, – похвалил Флетч доставшуюся ему машину. – Ходит, говорит, кричит «Мама!» и писает настоящим апельсиновым соком.

Хай Литвак довольно долго полоскал свое знаменитое горло. Весь этот процесс Флетч добросовестно зафиксировал на магнитофонной ленте.

– Взять хотя бы тебя, самого удачливого, самого уважаемого журналиста в стране, в целом мире, к тому же, мультимиллионера. А тем не менее, ты не можешь сказать все, что хочешь, всю правду, – укоряла мужа Кэрол.

– О чем ты? – голос Литвака звучал устало.

– Вот и в сегодняшнем выступлении ты говорил одно, а мне, о том же терроризме и телевидении, совсем другое.

Постельный разговор, начатый женой, не вызывал у Хая Литвака ничего, кроме скуки.

– Чем больше времени мы уделяем террористам и убийцам, тем больше желающих совершать акты террора и убийства лишь ради саморекламы. Я упомянул и об этом. Слишком много людей жаждут попасть в объектив телекамеры, даже с пистолетом в руке, в наручниках или лежа на мостовой, прошитыми пулями полицейских... что еще из сказанного внизу я должен повторить тебе? Я признал, что такое положение существует. Но я не знаю, что с этим делать. И никто не знает. Новости есть новости, и редко они бывают хорошими.

Женский вздох.

– Мне ты говорил иное.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Отлично понимаешь. Раз за разом ты повторял мне, что показ актов терроризма повышает рейтинг телепрограммы, а потому все компании стараются перещеголять друг друга. А особенно им нравится выносить на экран не итог, но сам процесс.

– Драматичность ситуации всегда берет зрителей за живое.

– Да, люди не могут оторваться от телевизоров, если видят себе подобных под дулами автоматов. А еще лучше, с приставленными к горлу ножами. Ты сам это говорил.

– Да, – признал Литвак, – говорил. Тебе.

– Но не сказал об этом сегодня. В своей речи. Стоит вам узнать о террористическом акте, как весь отдел новостей приходит в движение. Ты мчишься на студию, днем или ночью. Люди включают телевизоры. Зрительский рейтинг поднимается.

– Потому что все любят смотреть хорошую драму.

– А рекламные ролики видят большее число потенциальных покупателей. Вот какой-то псих из Чикаго, или из Кливленда, захватил заложниками двадцать человек, чтобы выразить свой протест обществу, а по всей стране в директоратах больших и маленьких компаний радостно потирают руки, потому что этот псих помогает распродавать произведенные обществом товары, тем самым способствуя дальнейшему процветанию общества.