С ковра Флетч попятился на мраморный пол.

– Можете выдыхать сигарный дым мне в лицо. Ключ я вам не верну.

Фейбенс улыбнулся, держа сигару на уровне груди.

– Мы сказали вам далеко не все. Точнее, самую малость.

– Чего же вы мне не сказали?

Эггерз печально покачал головой, словно сожалея, что придется прибегнуть к подобному средству.

– Нам есть, чем вас прижать.

– Неужели? Я не священник и не политик. Так что мне нет нужды заботиться о своей репутации.

– Налоги, мистер Флетчер.

– Что?

– Налоги, – повторил Фейбенс.

– А причем тут налоги?

– Вы их не платили.

– Ерунда. Я всегда платил налоги.

– Не ерунда, – Фейбенс сбросил пепел в пепельницу. – Попробуйте встать на наше место. Ваши родители жили в штате Вашингтон, в достатке, конечно, но едва ли можно назвать их богачами.

– Они – честные, хорошие люди.

– Совершенно справедливо. Очень хорошие, милые. А вот вы живете здесь, на вилле в Канья, в Италии, любуетесь через окно на Средиземное море, ездите на «порше»... не работаете.

– Я ушел на пенсию молодым.

– А когда вы работали, то не платили федеральных налогов.

– У меня были большие расходы.

– Даже не представляли декларацию. Ни разу.

– Я медленно считаю.

– Со счетом ему управиться трудно, – Фейбенс посмотрел на своего напарника. – Деньги у него и в Рио, и на Багамах, и в Италии. О Швейцарии я и не говорю.

– Все потому, что я очень тревожусь за свое будущее.

– И правильно делаете, – покивал Фейбенс. – Учитывая сложившиеся обстоятельства.

– Ну, хорошо. Я не платил налогов. Я покрою задолженность, оплачу и штраф, но потом позвоню в газеты и расскажу о вашем намерении расставить подслушивающие устройства в комнатах ведущих журналистов Америки и записать на пленку их разговоры на съезде.

– Уклонение от подачи налоговой декларации – преступление, мистер Флетчер. Карается тюремным заключением.

– И что? Пусть они меня поймают.

Эггерз сидел в кресле, заложив руки за голову.

– Вот мы вас и поймали, – улыбнулся Фейбенс.

– Ха! Вам меня никогда не догнать.

– Мистер Флетчер, хотите, я скажу вам, почему вы не заполняли налоговую декларацию?

– Так почему я не заполнял налоговую декларацию?

– Потому что не можете указать, откуда у вас взялись такие деньги.

– Я как-то проснулся, а они лежали на моей кровати, в ногах.

Эггерз рассмеялся, посмотрел на Фейбенса.

– Наверное, так оно и было.

– Вам следовало сообщить об этом, – улыбнулся и Фейбенс.

– Я сообщу.

– Вашего репортерского заработка, а других легальных источников дохода у вас не было, хватило бы разве что на «порше».

– Кто признается в карточных выигрышах?

– Где вы взяли деньги? Больше двух миллионов, возможно, три, а то и поболе?

– На Багамах я увлекся подводным плаванием и нашел испанский галеон, груженый золотыми слитками.

– Да тут целый букет преступлений, – Фейбенс положил окурок в пепельницу. – Десять, двадцать, а то и тридцать лет в тюрьме.

– Может, к тому времени, как он выйдет на свободу, женщина, что живет в соседнем доме, разведется, – рассмеялся Эггерз.

– Ох, Гордон, – обратился к нему Фейбенс, – мы забыли сказать мистеру Ирвину Морису Флетчеру, что в одном кармане у меня лежит билет «ТУЭ» до Хендрикса, что в штате Виргиния, а в другом – документы, оформленные в полном соответствии с имеющейся между США и Италией договоренности о выдаче преступников.

Эггерз хлопнул себя по колену.

– А я, Ричард, припас для него пару отличных итальянских наручников. Флетч сел.

– Послушайте, они мои друзья. Вы хотите, чтобы я записывал разговоры моих друзей?

– Я думал, у хорошего журналиста не может быть друзей, – процедил Фейбенс.

– Просто другие журналисты, – пробормотал – Флетч.

– У вас нет выбора, Флетчер, – подвел черту Эггерз.

– Черт! – Флетч вертел в руках ключ от ячейки. – Мне-то казалось, что ЦРУ перестало этим заниматься. Внутренний шпионаж, присматривание за журналистами...

– Вы все неправильно поняли, Флетчер, – покачал головой Фейбенс. – Мы лишь стараемся наладить отношения с общественностью. Нам это дозволено. Вот мы и хотим найти друзей среди американских журналистов.

– Другой цели у нас нет, – заверил Флетча и Эггерз. – Зная об их частных проблемах, мы, при случае, поможем их разрешить.

– Кроме их дружбы нам ничего не нужно, – продолжил Фейбенс. – Особенно, дружбы Уолтера Марча. Вы его знаете?

– Издатель «Марч ньюспейперз». Одно время я у него работал.

– Совершенно верно. Очень влиятельный человек. Но вы, скорее всего, понятия не имеете о том, что происходит в его спальне.

– Мой бог, – ахнул Флетч, – да ему больше семидесяти.

– И что? – Эггерз, похоже, полагал, что для мужчины это не возраст. – Я читал в книге...

– Уолтер Марч, – прервал его Фейбенс. – Мы очень хотим подружиться с Уолтером Марчем.

– Допустим, я выполню вашу просьбу. Что потом? – спросил Флетч. – Я отправлюсь в тюрьму?

– Нет, нет. Все ваши налоговые неурядицы исчезнут, как по мановению волшебной палочки. Они утонут в Потомаке, и уже никогда не вынырнут на поверхность.

– Как так?

– Мы об этом позаботимся, – ответил Эггерз.

– Могу я получить письменные гарантии?

– Нет.

Фейбенс положил на стол фирменный конверт «ТУЭ» с билетом.

– Генуя, Лондон, Вашингтон, Хендрикс, Виргиния. Ваш самолет вылетает в четыре часа. Флетч глянул на загорелую руку.

– Мне нужно принять душ. Эггерз рассмеялся.

– Не лишне надеть и брюки.

– Как я понял, вы решили вернуться домой без наручников? – уточнил Фейбенс.

– Вы сами сказали, что у меня нет выбора, – огрызнулся Флетч.

– Значит, ты решил шпионить за всей элитой американской журналистики? Лишь потому, что кто-то попросил тебя об этом? Интересная мысль.

Голос Джиббса едва прорывался сквозь помехи. Когда Флетч звонил из Лондона, слышимость и то была лучше.

В другом конце зала ожидания Национального аэропорта духовой оркестр заиграл «Америку».

Флетч ногой вытолкнул коричневый чемодан, который чуть раньше достал из ячейки 719, и захлопнул дверь телефонной будки.

– Флетч?

– Я здесь. Закрывал дверь.

– Ты уже в Вашингтоне?

– Да.

– Долетел хорошо?

– Нет.

– Мне тебя жаль. А что случилось?

– Сидел рядом со методистским священником.

– А что плохого в том, что твоим соседом оказался методистский священник?

– Ты что, шутишь? Его самодовольство росло с каждым футом подъема.

– О Господи, Флетч.

– Вот-вот, он разве что не представлялся Иисусом Христом.

– Ты еще можешь спеть пару строчек гимна Северо-западного университета?

– Я бы и раньше с этим не справился.

Студентом Дон Джиббс верил в футбольную команду (играл в основном составе), пиво (выпивал ящик в промежутке между субботним вечером и утром понедельника) , машины фирмы «Шевроле» (ездил на сине-желтом седане), методистскую церковь (для женщин и детей) и прикладную физику (имея в виду постоянный доход, гарантируемый специалистам этого профиля американской промышленностью, в которую он тоже верил, но американская промышленность не ответила ему взаимностью, не предложив работу после получения диплома). Не вызывали у него доверия поэзия, изобразительное искусство, философия, психология, короче, весь блок гуманитарных ценностей. Собственно, такая точка зрения всегца преобладала в американской промышленности, но никем не выражалась столь явно при приеме на работу.

В студенческом городке они с Флетчем жили в одной комнате.

– Из университета я вынес только одно, – прокричал Флетч в трубку. – Все мои наименее удачливые сокурсники пошли работать в государственные учреждения.

– Кто кому звонит? – Джиббс даже осип от негодования. – Скажи мне, Флетчер. Ты – мне или я – тебе. Ты просишь о помощи или я?