В ДВАДЦАТИ милях к западу от Тексона «Закатный экспресс» остановился у водокачки, чтобы набрать воды. Кроме воды паровоз этого знаменитого поезда молнии приобрел и еще кое-что, не совсем для него полезное.

В то время как кочегар спускал рукав для накачивания воды, Боб Тидболл, «Акула» Додсон и индеец-полукровка по прозвищу Джон Большая Собака взобрались на паровоз и предъявили машинисту три круглых отверстия в имевшихся при них казенного образца ружьях. Эти отверстия произвели на машиниста такое впечатление заключающимися в них возможностями, что он немедленно воздел в молитвенном жесте обе руки горе.

По энергичной команде Акулы Додсона, предводителя нападающих сил, машинист соскочил и отцепил машину и тендер. Тогда Джон Большая Собака, взобравшись на кучу угля, искусно направил два револьвера на машиниста и на кочегара и приказал им отвести машину на пятьдесят ярдов дальше и ждать там приказаний.

Джон Большая Собака, взобравшись на кучу угля, искусно направил два револьвера на машиниста и на кочегара.

Акула Додсон и Боб Тидболл, пренебрегая промывкой такой низкосортной руды, как пассажиры, устремились к мощной жиле служебного вагона. Они нашли начальника поезда в состоянии безмятежной уверенности, что «Закатный экспресс» не набирает ничего более опасного и возбуждающего, чем apua pura. Пока Боб выколачивал это представление из его головы при помощи приклада своего револьвера, Акула Додсон уже успел начинить кассовый сейф динамитом.

Сейф издал высокую ноту: тысяч на 30 долларов золотом и кредитами. Пассажиры высунулись из окон, чтобы посмотреть, откуда это гром. Проводник дернул сигнальный шнур; он свободно опустился и провис, не ответив на его усилие. Акула Додсон и Боб Тидболл, с добычей в толстом парусиновом мешке, выскочили из служебного вагона и неуклюже побежали на своих высоких каблуках к паровозу.

Машинист, угрюмый и раздраженный, но благоразумный, — согласно приказаниям, быстро отвел машину от неподвижного поезда. Но прежде, чем он остановился, начальник поезда, оправившись от доводов Боба Тидболла в пользу нейтралитета, выскочил из своего вагона с винчестером и вмешался в игру. Мистер Джон Большая Собака, усевшись на угольном тендере, сделал промах; он превратился в мишень, и начальник поезда не промазал. С пулей точнехонько между лопатками, полукровный рыцарь легкой наживы скатился на землю, увеличив, таким образом, долю каждого из своих товарищей в добыче на одну шестую.

В двух милях от водокачки машинисту было приказано остановиться.

Воры послали ему вызывающий прощальный привет и нырнули вниз по крутому откосу в густые заросли, окаймлявшие полотно. Пять минут треска сквозь гущу привели их в открытый лес, где к низким ветвям деревьев были привязаны три лошади. Одна из них ожидала Джона Большую Собаку, которому никогда больше не суждено было ездить верхом ни днем, ни ночью. Воры сняли седло и узду с этого животного и пустили его. Они вскочили на своих коней, перебросив мешок через луку седла, и направились быстро и осторожно через лес вверх к девственному, пустынному ущелью. Тут гнедая лошадь, на которой ехал Боб Тидболл, поскользнулась о мшистый камень и сломала себе переднюю ногу. Они тотчас же пристрелили ее и присели, чтобы посоветоваться относительно дальнейшего бегства. Извилистый путь, оставшийся за ними, обеспечивал им некоторую безопасность, и вопрос времени утратил отчасти свою остроту. Много миль и часов легли между ними и самым проворным шерифом, который мог бы взяться преследовать их. Запыхавшаяся лошадь Акулы Додсона, с волочащимся лассо и распущенной уздой, вздохнула и с благодарностью принялась щипать траву вдоль ручья в ущельи. Боб Тидболл открыл мешок и, вытащил две пригоршни аккуратно сложенных пачками кредиток и мешочек с золотом, захохотал с ребяческой радостью.

— Слушай, ты, старый пират — весело обратился он к Додсону. — Ведь, это твоя идея! У тебя, брат, голова прямо министра финансов. По финансовой части ты хоть кому утрешь нос во всей Аризоне.

— Как нам быть с лошадью для тебя, Боб? Нам здесь нельзя оставаться. Они пустятся по нашим следам еще до рассвета.

— Ну, я думаю, твой этот одер свезет нас двоих покамест, — ответил сангвиник Боб. — Мы заберем первую же лошадь, которая нам попадется на дороге навстречу. Чорт побери, не худо мы с тобой наловили рыбки, правда? Судя по надписям на этих пачках, здесь 30.000 долларов; по 15.000 на брата.

— Это меньше, чем я ожидал, — сказал Акула Додсон, и ткнул пачки носком сапога Затем он задумчиво посмотрел на потные бока своей уставшей лошади.

— Старик Боливар еле дышит, — сказал он медленно. — Жалко мне твоего гнедого.

— И мне, — с чувством сказал Боб. — Но делать нечего. У Боливара круп выдержит. Уж как-нибудь он дотащит нас до подставы.

— Слушай, я все вот думаю, как это странно! Каким образом ты, человек с Востока, свалился вдруг сюда и даешь нам, западным молодцам, сто очков вперед в отчаянных делах? Откуда ты там, собственно, с Востока?

— Из штата Нью-Йорк, — ответил Акула Додсон, усевшись на валуне и пожевывая ветку. — Я родился на ферме в Альстерском графстве и убежал из дому, когда мне было семнадцать лет. На Запад я попал случайно. Я шел по дороге с моим узелком, направляясь в Нью-Йорк. У меня была идея добраться до Нью-Йорка и нажить там кучу денег. Мне всегда казалось, что я смогу сделать это. Однажды вечером я пришел к месту, где дорога разветвлялась, и я не знал, куда мне взять. Я подумал этак с полчаса и затем пошел налево. В эту же ночь я наткнулся на лагерь странствующего паноптикума «Дикий Запад», который разъезжал по маленьким городам, и, прицепившись к нему, вместе с ним явился на Запад. Я часто задавал себе вопрос, не вышло ли бы из меня чего-либо иного, если бы я выбрал тогда другую дорогу — направо?

— Ну, я думаю, ты кончил бы в том же духе, — сказал с философской жизнерадостностью Боб Тидболл. — Дело не в выборе нами дороги. Дело в том, что сидит там внутри у нас и заставляет нас свертывать с пути.

Акула Додсон встал и прислонился к дереву.

— Я много дал бы, чтобы твой гнедой был жив, Боб, — сказал он снова, почти патетически.

— Да и я также, — согласился Боб. — Коняга он был на совесть, первоклассный. Ну, да Боливар прекрасно довезет нас. Не пора ли, кстати, нам тронуться? А, Акула? Я опять завяжу этот тюк, и мы дернем поверху, где лес погуще.

Боб Тидболл вложил добычу обратно в мешок и крепко завязал его веревкой. Когда он поднял голову, первое, что бросилось ему в глаза, было дуло револьвера, направленное на него Акулой Додсоном. Рука Акулы не дрожала.

— Брось эти шутки, — сказал Боб, усмехаясь. — Нам надо догонять ветер.

— Успокойся, — сказал Акула — тебе никогда больше не придется догонять ветер, Боб. Мне очень грустно сказать это тебе, но только одному из нас представляется возможность спастись. Боливар совсем устал и не может вывезти двоих.

— Мы три года были товарищами — ты и я, Акула Додсон, — спокойно сказал Боб, — и не один раз вместе рисковали жизнью. Я всегда с тобой поступал честно и считал тебя мужчиной. До меня доходили кривые толки насчет того, что ты странным образом застрелил одного или двух человек, но я никогда не придавал им значения. Теперь, если ты просто хочешь подурачиться немножко, Акула, так убери свой револьвер, сядем на Боливара и испаримся. А если ты хочешь стрелять, так стреляй, черная твоя душонка, сын тарантула!..

Лицо Акулы Додсона выражало глубокую грусть.

— Ты не представляешь себе, как я огорчен, — вздохнул он, — тем, что твой гнедой сломал себе ногу, Боб.

Лицо Додсона в одно мгновение приняло выражение холодной жестокости, смешанной с неумолимой алчностью. Душа человека выглянула на минуту, как лицо злодея в окне почтенного дома.

Воистину Бобу Тидболл не суждено было никогда больше догонять ветер. Смертоносный револьвер вероломного друга щелкнул и наполнил ущелье гулом, который каменные стены его отбросили, назад с негодующим эхо. И Боливар, бессознательный соучастник, избавленный от неприятности «вывозить двоих», быстро унес последнего из победителей «Закатного экспресса».