В теории все казалось легко, но практика выглядела гораздо сложнее. Солнце еще не опустилось за горизонт, но скрылось за плотными облаками, и видимость резко ухудшилась. Идти по лыжне становилось все труднее. К тому же я нуждался в отдыхе.

Наконец на горизонте появилось темное пятно. Мой мозг все еще пребывал в глубоком оледенении, поэтому я не сразу осознал важность увиденного.

— Это уже не белый снег! — Хрипло прошептал я. — А тебе подходит все, кроме снега.

Я снова заковылял, едва передвигая ноги. Темное пятно оказалось зданием, нет, группой зданий из темного камня. Маленькие окна. Покатые крыши, чтобы на них не скапливался снег. Крепкие и угрюмые строения.

И тут я услышал скрип снега под тяжестью шагов. Я скрылся за угол и прижался к стене дома. Шаги становились все громче и громче, затем они стали удаляться и, наконец, стихли. Я осторожно выглянул и обнаружил колонну уходящих людей. Человек двадцать. Они завернули за угол и скрылись из виду. В отчаянии я вскочил на ноги и заковылял за ними. За углом оказалась дверь — последний человек как раз скрылся в доме. Массивная дверь громко хлопнула. Я осторожно подобрался к ней и схватился за ручку.

Дом оказался заперт.

В жизни есть такие моменты, о которых лучше не вспоминать. Сколько я ни дергал за ручку, дверь не поддавалась. Окончательно выбившись из сил, я привалился к двери, чтобы не упасть. И она открылась.

Впервые в жизни я не стал проверять, что находится по ту сторону двери. Я просто ввалился в помещение. Тепло, благословенное тепло окутывало меня, и, прислонившись к стене, я впитывал его. Передо мной тянулся длинный, плохо освещенный коридор со стенами из грубо отесанного камня. Я был один, но вдоль коридора виднелось множество дверей, из-за которых в любой момент могли появиться обитатели этого жилища. Но я был неспособен двинуться с места. Если бы стену убрали, я бы просто упал на пол. Я стоял, прислонившись к ней, как ледяная статуя. Снег таял, и под ногами у меня появилась лужица. Я чувствовал, как вместе с теплом ко мне возвращается жизнь.

Ближайшая от меня дверь распахнулась, и оттуда вышел человек. До него было не более двух метров.

Если бы он повернул голову, то непременно заметил бы меня. Но человек, стоя ко мне спиной, сосредоточенно возился с ключом. Затем двинулся по коридору и вскоре пропал из виду.

— Хватит подпирать стену. Подумай лучше о том, что делать дальше. Ты, ржавая Стальная Крыса, кончай прохлаждаться! — Подбодрил я себя хриплым шепотом. — Убирайся из этого коридора. Почему бы тебе не зайти за ту дверь? Если ее заперли, то помещение наверняка пустует.

— Хорошая мысль, Джим. Только где взять отмычку?

— Найти что-нибудь подходящее, вот и все.

Я снял меховые рукавицы и вместе с шапкой засунул их за пазуху. Хотя внутри здания было прохладно, мне показалось, что я оказался в раскаленной печи. Мои посиневшие пальцы обрели гибкость, хотя и сильно болели. Я потрогал обрывок кабеля, свисавшего с металлического ошейника. Внутри были провода. Разжевав их зубами, я сделал подобие отмычки и засунул ее в замок.

Я опытный взломщик и шуровал отмычкой в замке до тех пор, пока он наконец не покорился. В помещении было темно. Я зашел, закрыл за собой дверь, запер ее, а затем облегченно вздохнул. Впервые за все время побега я мог позволить себе расслабиться. Со счастливым стоном я повалился на пол и тут же заснул.

Точнее — едва не заснул. Хотя глаза слипались, я понял, что отдых — не самое лучшее решение.

— За работу! — приказал я себе и прикусил кончик языка. Это привело меня в чувство. Я вскочил на ноги, ругаясь от боли, и принялся на ощупь продвигаться по комнате. Это было узкое помещение, скорее всего — коридор. Оставаться здесь не было смысла, поэтому я направился вперед, где что-то тускло мерцало. Вскоре я увидел в стене небольшое окошко. По ту сторону окна стоял паренек и смотрел прямо на меня.

Отступать было поздно. Я улыбнулся ему, потом нахмурился, но он не обращал на меня никакого внимания. Затем мальчишка пригладил волосы рукой. Где-то глухо прозвенел звонок, и он сорвался с места.

Конечно. Одностороннее стекло. Зеркало, установленное для наблюдения. Я прошел дальше по коридору и увидел за стеклом помещение, напоминавшее классную комнату. Мальчишка вместе с одноклассниками сидел за партой и внимательно слушал учителя. Наставник — серый человек с серыми волосами и с бесстрастным взглядом — вел занятие. На его лице не отражалось абсолютно никаких эмоций. И — как я внезапно понял — на лицах учеников тоже. Никто не улыбался, не шушукался, не жевал резинку. Все слушали учителя, словно завороженные. Совсем не похоже на урок, по крайней мере, на мои воспоминания о школе. За спиной учителя висел плакат. На нем было написано большими черными буквами: НЕ УЛЫБАЙСЯ и дальше: НЕ ХМУРЬСЯ

Оба указания неукоснительно выполнялись. Когда мои глаза привыкли к тусклому свету, 'я увидел рядом с окошком динамик и выключатель. Понятно, для чего это надо. Я щелкнул выключателем и тут же услышал монотонный голос учителя:

— …Моральная Философия. Это основной предмет, и вы будете изучать его, пока не овладеете в совершенстве. Все — независимо от способностей. Именно Моральная Философия делает нас великими. Именно Моральная Философия позволяет нам править другими. Вы уже прошли курс истории и знаете о Начальных Днях Кеккончихи. Вы знаете, что нас бросили на произвол судьбы, после чего только Тысяча осталась в живых. Другие проявляли слабость — и умирали. Другие боялись — и умирали. Другие позволяли эмоциям брать верх над разумом — и умирали. Сегодня мы здесь лишь потому, что Тысяча выжила. Моральная Философия дала им силы. Она даст силы и вам. Когда вы станете взрослыми, вы покинете этот мир и установите господство над более слабыми расами. Мы — высшая раса. У нас есть право считать себя таковой. А теперь отвечайте. Если вы проявите слабость? — Мы умрем, — монотонным хором ответили ученики.

— Если вы испугаетесь?

— Мы умрем.

— Если вы…

Я выключил звук, чувствуя, что услышал вполне достаточно, и погрузился в раздумья. Все эти годы, которые я посвятил борьбе с серыми людьми, я никогда не задумывался об истоках их характера. То, что мне удалось подслушать, говорило о причинах их жестокости и настойчивости. «Нас бросили на произвол судьбы», — сказал учитель. Видимо, здесь когда-то существовала колония, — возможно, занимавшаяся добычей руды, минералов или чего-нибудь в этом роде, планета была неприветливой и слишком удаленной от цивилизованных миров, так что для основания колонии надо было иметь весомую причину. Затем эти люди оказались отрезаны от всего остального мира. Очевидно, это случилось в годы Распада. Судя по всему, колония во всем зависела от поставок. Когда поставки прекратились, большинство погибло, выжила лишь горстка. Выжила — если это можно назвать жизнью, — отказавшись от всех человеческих чувств и эмоций, всецело посвятив свою жизнь борьбе за существование. Они начали борьбу с безжалостной планетой и победили.

Но при этом они потеряли человечность. Они стали похожи на машины, подчиненные одной программе. Программой стала эта их Моральная Философия. Бред. Моральной она, возможно, была тогда, когда звала к выживанию. Сейчас она выродилась в типичную шовинистическую пропаганду. Остальная часть человечества была слабой, глупо эмоциональной, смеялась и хмурилась, понапрасну растрачивая драгоценную энергию. Серые люди не только считали себя высшими существами — их заставляли думать, что они высшие. Несколько поколений, взращенных на ненависти к тем, кто их бросил, — и серые люди превратились в беспощадных галактических завоевателей. Они навязывали свои догматы покоренным планетам. Слабые должны умереть — это основное правило. Выживших насильно вели к лучшей жизни.

Это они задумали и осуществили межпланетную интервенцию в Клианд. В самый последний момент в дело успел вмешаться Специальный Корпус. Операцию организовал я. Неудивительно, что они мечтали свидеться со мной вновь.