Трое или четверо замораживателей направились в его сторону. Очевидно, они завершили осмотр останков самолета и пришли к выводу, что следы крушения не стоят создания картины. Томас старался не обращать внимания на незваных гостей, но игнорировать их молчаливое присутствие было не так-то просто.

Над ним клубился дым, густой, насыщенный смрадом горящей травы, а он не отводил глаз от Сары. Она застыла во времени — и точно так же застыла и его любовь к ней. Прошедшие годы не охладили его чувство — напротив, приняли их под охрану.

Замораживатели наблюдали за ними. Теперь все восемь подошли на расстояние не более десяти футов, и все восемь глазели на Томаса, как на редкостный экспонат. С дальнего конца лужайки один из пожарных сердито окликнул его. Само собой, пожарным казалось, что он здесь один — они не видели живых картин, понятия не имели о замораживателях. Тот, кто кричал, решил подойти поближе, взмахом руки приказывая Томасу удалиться. Однако на то, чтобы приблизиться вплотную, ретивому служаке должна потребоваться еще минута, если не больше, — этого хватит…

Тут один из замораживателей сделал шаг вперед, и Томас вдруг заметил, что захваченное в плен лето начало таять. Подле ног Сары зазмеился дым, пламя лизнуло влажную, сбереженную во времени траву у ее щиколоток, а затем подпалило и кружевную оборку платья.

Рука, протянутая к Томасу, опустилась. Зонтик упал наземь. Голова девушки поникла… но Сара увидела его, и шаг, начатый тридцать семь лет назад, был наконец завершен.

— Томас…

Голос звучал ясно, как много лет назад. Томас бросился к девушке.

— Томас! Откуда этот дым? Что случилось?

— Сара, любимая!..

Когда она очутилась в его объятиях, до него дошло, что ее юбка горит, — и все равно он обвил руками ее плечи и прижал к себе настойчиво и нежно. Он ощутил ее щеку, которая все еще пылала румянцем, вспыхнувшим давным-давно. Волосы, выбившиеся из-под капора, упали Томасу на лицо, и уж точно, что руки, которые легли ему на талию, обнимали его не слабее, чем он ее плечи.

Смутно-смутно он различил позади Сары движение серых теней, и мгновение спустя все звуки погасли, а дым перестал клубиться. Пламя, охватившие было кружева на юбке, застыло. Прошлое и будущее слились, настоящее поблекло, жизнь замерла — и для Томаса вновь наступило бесконечное лето.

К сожалению, мы так и не встретились, хотя и договаривались о встрече. И я час с лишним проторчал у метро «Холборн», на перекрестке лондонских Оксфорд-стрит и Тоттнем-Корт-роуд, высматривая бородатого человека (на всех известных мне портретах Кристофер Прист гладко выбрит, но в тот момент, как было сказано по телефону, возникло желание отпустить бороду) с опознавательным знаком — русским изданием романа «Машина пространства» под мышкой. Но не дождался. Как выяснилось чуть позже, встреча сорвалась по не зависящим от Приста обстоятельствам, но факт, увы, остается фактом.

Досадный сей инцидент произошел в разрыве между двумя отечественными публикациями его самого знаменитого романа «Опрокинутый мир» — журнальной (1983 год) и книжной (1985-й). Сама история публикации романа Приста на русском языке весьма драматична.

«Опрокинутый мир» был впервые издан в Англии, затем в Америке и провозглашен лучшей фантастической книгой года.

Меж тем, вручая мне роман, работники издательства весьма прозрачно намекнули, что его надлежит «забодать». Я же поступил прямо противоположным образом. Однако издательство проявило упорство. После меня рецензентами выступили писатель Север Гансовский, переводчица Ирина Гурова и, увы, не помню, кто третий. И представьте себе: все рецензии были положительными! Но издательское решение осталось прежним: в выходе книги на русском языке отказать.

В чем же было дело? Судить прошлую эпоху с позиций нынешней — занятие популярное, но, по-моему, непродуктивное. Слишком это легко — скрежетать зубами в адрес донимавшей нас тогда цензуры и перестраховщиков, кто со страху перед цензурой отвергал хорошие книги, не дожидаясь ее вердикта, просто «во избежание». Мы же тогда мало-помалу привыкали к «правилам игры» и даже находили закономерным, что с нами не соглашаются.

Издательские суждения того времени подчинялись строгой логике: не пропускалась ни одна страница, ни одна строка, в которых можно было бы усмотреть критику, хотя бы косвенную, в адрес советской власти. Кристофер Прист подобной задачи, конечно же, не ставил. Но, в отличие от нас тогдашних, читал «Декларацию прав человека», принятую Генеральной Ассамблеей ООН еще в 1949 году. И нарисовал кастовое, тоталитарное общество, созданное в некоем Городе на колесах, который движется по поверхности неведомой, очень странной планеты. Нарисовал, разумеется, отнюдь не комплиментарно. Чего и было достаточно, чтобы волосы у издателей встали дыбом.

Для тех, кто романа не читал или забыл его, напомню, после разных, совершенно невероятных и мастерски описанных приключений выясняется, что Город никогда не покидал Землю, а чудовищные искажения восприятия пространства/времени, каким подвержены горожане, возникли как побочный эффект при работе генератора, а по сути, ядерного реактора, дающего им свет, тепло и энергию для движения. В конце концов Город, прошедший за два столетия семь тысяч миль от Юго-Восточной Азии до Португалии, упирается в Атлантический океан и тормозит волей-неволей, а в его стенах назревает переворот, и реактор остановлен. Но вот главный герой выходит на берег, бросается в волны, плывет вперед, и… для него ничто не изменилось: и Солнце, и Луна, и сама Земля кажутся ему по-прежнему не круглыми, а вогнутыми по гиперболическим кривым: усвоенные с детства представления оказались сильнее реальности.

Не так ли случилось и с теми, кто сегодня ностальгически тоскует по ушедшим временам и порядкам? Тогда обо всем думало государство, не обременяя мозги сограждан. А нынче приходится думать и действовать самостоятельно и не так, как учили в школе. Вылезать из мира опрокинутых понятий трудно и не хочется…

Разумеется, Прист наших российских событий не предвидел и не прогнозировал. Да и те, кто «бодал» его замечательный роман, не предвидели тоже. Ими руководил охранительный инстинкт, и инстинкт их, в общем, не подвел: ныне роман читается как пророческий. Правда, через семь— девять лет «Опрокинутый мир» все-таки вышел, однако жаль, что в нынешнем издательском бизнесе не находится людей, готовых напомнить читателю о хорошей книге: ей-ей, риска в таком переиздании сегодня не было бы никакого.