Но увы, когда луна распалась, энергия, которая должна была увести планету из его солнечной системы, породила только землетрясения, приливные волны и Кольцо. И тогда Иан — именно так надо называть всепланетный разум — тогда Иану для защиты от потрясения пришлось забыть обо всем, лишиться сознания. Ианцы — его составные части — сложили абстрактную поэму о том, что запомнили. Но они не могли воспринимать информацию, спрессованную во Вспышке Мутины, в наборе указаний, составленном совершенно таким же образом, как человеческие программы для компьютеров. Со сведениями о том, что следует делать при каждом следующем шаге, и что уже было выполнено.

Итак, все сознание Иана сосредоточилось во Вспышке Мутины, как в нейронных сетях мозга. Оно испытывало все большее давление и беспокойство и начало искать способ исполнить задуманное. Нашло меня, когда я пошел на безумный риск — решился посмотреть на Вспышку изнутри Мандалы. Нашло Мораг Фенг и направило ее к Чарту. Земляне обосновались на планете задолго до этого момента, и их технические достижения Иан уже исследовал и включил в свои замыслы. Например, компьютер, построенный для Чарта на Тубалкейне. Но не сознавал, что наша техника выше его понимания. Он не мог вообразить себе Врата — не потому, что ему был недоступен физический принцип: он просто не мог представить себе, каким образом детали Врат доставляют на десятки планет в разных звездных системах.

Он не мог вынести мысли о том, что эти потомки обезьян действительно его превосходят, и хотел совершить нечто колоссальное, чтобы поразить их. К сожалению, в его репертуаре было только одно подобное действие, и оно не удалось. Примерно то же Чарт совершил на Хайраксе: мечта стала явью, но, соприкоснувшись с реальным миром, погибла. Реальность извергла ее. Законы природы не позволили планете Иан переместиться через нуль-пространство к иному солнцу, и она разрушилась.

Почему Иан не предвидел этого? Возможно, и предвидел, а если нет, то причина понятна. Иан никоим образом не был ученым. Он был художником. В терминологии, примененной нами для передачи символики «Эпоса Мутины», он был постановщиком, драматургом и режиссером, высшим устремлением которого была Вселенная. Он желал превратить Вселенную в произведение искусства, а мы все должны были стать его аудиторией. И вне зависимости от того, предвидел ли Иан, что его планы обречены на неудачу, можно уверенно сказать: он понял это, когда приблизился конец. И совершил то, чего мне, к великой моей радости, никогда не придется совершить. Люди — удачливые существа. Каждый из нас не несет общей ответственности за свою смерть. Мы осознаем, что существуем во времени и пространстве, ибо кроме нас есть другие люди, и с ними продолжится жизнь. Но крушение уже нависло над Ианом, ему пришлось решать: хочет ли он, чтобы о нем помнили, и как сделать так, чтобы память не исчезла. Задумайтесь об этом! Решение надо было принять раз и навсегда…

По залу словно пронесся ледяной ветер, как будто само Время окутало людей дымкой.

— И он решился, — говорил Марк, — возможно, потому, что его решение послужит нам примером, когда настанет наше время решений. Мы говорим: «Галактика велика», но ведь наша галактика — лишь единичка среди бессчетного множества галактик, и время одной жизни — мельчайшая частичка от времени бытия Вселенной. И все же за эту частичку времени можно совершить великие дела. Понимаете, Постановщик мог выбрать безвестность. Он и не хотел, чтобы о нем помнили — даже чтобы о нем знали. Сам он не мог равняться с Грегори Чартом, который восстанавливал базисную культуру на десятках планет, собирая ее воедино из обрывков и обломков, шуток, колыбельных, народных сказаний… И Иан разыскал Чарта, единственного человека из многих миллионов, который уверенно делал то, для чего Иану понадобились бы тысячелетия… Понимаете, у Иана была только одна жизнь, и он должен был хоть что-то совершить. И он предпочел безвестности крушение — но вселенского масштаба. — Марк вздохнул. — Итак, мы впервые увидели уход целой планетной расы. Она состарилась. Она свершила все, что могла. Пусть после нее ничего не осталось, кроме одиннадцати поэм — они помогут идущим следом.

Марк опустился в кресло. Некоторое время в зале было тихо, затем члены комитета, не сговариваясь, двинулись к выходу. Марк не тронулся с места; он ощущал странную усталость, словно долго стоял с тяжелым грузом на плечах, и понял, как велика была тяжесть, только когда освободился от груза. Потом увидел, что Лем смотрит на него, и принялся извиняться за свою неучтивость. Лем не дал ему договорить.

— Вот что не давало мне покоя, — сказал доктор. — Как удалось столь молодому человеку понять, что значит быть старым?

— Иан был очень стар.

— Да-да, конечно… Но если вы поняли, что значит быть старым, вам никогда уже не вернуть юности. Вы это осознаете?

— Наверное, да.

— И огорчаетесь?

— Нет. Я чувствую, в этом есть некий замысел. Есть какая-то причина.

— Полно вам! По крайней мере, никакой коллективный сверхвластитель не гонит нас к неведомой цели, как ианцев… — Лем запнулся и смолк под тяжелым взглядом Марка. Спросил: — Думаете, гонит?

— Если так, — ответил Марк, — то надеюсь, ни вам, ни мне этого знать не дано. Ибо цель может оказаться никчемной.

Доктор покивал; взгляд его словно был устремлен в пугающее будущее.

— Да. Понимаю.

— Время скажет свое слово. А когда скажет, я не стану его слушать, — проговорил Марк. Взял Лема за руку и повел его из зала собраний. К землянам.

Ей казалось, что ее семья тянула эту лямку целую вечность. Мать утверждала, что ее пра-пра-прародители работали на Фабрике с самого основания, помогая реконструировать здание после Великого События. Самой ценной вещью для девочки была фотография мужчин и женщин в лохмотьях. Они стояли по колено в грязи на фоне холма, покрытого поваленными деревьями — все стволы лежали в одном направлении.

Семнадцать начала работать, едва научилась ходить. Мать показала ей, как сортировать бумажные отходы. Потом она гоняла на велосипедах с ребятами из своей компании, вылавливая остатки тяжелых металлов в стоках очистительных заводов, собирала урожай мидий в жерлах канализационных труб — раковины моллюсков были богаты металлами. Она зналась с одними и теми же ребятами десять лет, верховодила ими последние три года и наконец поняла, что компания эта ей ничуточки не интересна. Дети, сущие дети. Поэтому она нарвалась на драку со старшим — долговязым парнем по имени Вулф и сделала из него котлету. А после потасовки заявила, что теперь всем заправлять будет она, и гордо удалилась.

Это случилось прошлой зимой. С тех пор она стала вольнонаемной. Каждый день приходила к соединительному каналу у холодильных установок и вместе с другими ждала сменного мастера, который набирал рабочих. Работа была тяжелой и опасной. Мужчин отправляли в литейные цеха или на очистительные заводы. Семнадцать в основном драила целлюлозно-прядильные машины. Эти автоматы создавали кучу полезных вещей из целлюлозного спрея, напыляемого на различные основы. Механизмы никогда не останавливались, головки распылителей стучали и плевались как бешеные у нее над головой, пока она выгребала горы вонючих отходов, что накапливались под машинами. В этих мерзких кучах жили черви-кровавики, тонкие красные гады длиной в метр, которые больно кусались. Там жили и крысокрабы, и черные сверчки.

Мать не одобряла ее образа жизни. Она талдычила дочери, что давно пора остепениться, выйти замуж и обзавестись детьми. Из-за этого они жутко ругались. Дочь кричала, что она вправе жить так, как хочется ей. Но Семнадцать знала, что, останься она вольнонаемной, неизбежно получит травму. Если увечья будут серьезными, ее отправят на работу к чанам, где древесина растворяется в кислоте. Мало кто мог протянуть там долго — ядовитые испарения сжирали легкие, выедали глаза, покрывали кожу язвами, открывая путь гангрене и, наконец, смерти. Можно было стать производительницей, как ее мать — вечно беременная, оплывшая и опухшая… А если приглянешься какому-нибудь типу, то он сделает тебя своей любовницей. Она уже знала, что это такое — благодаря Диму Тусклому, первому парню в компании взрослых. Она, конечно, хороводилась и с другими мальчишками, но Дим Тусклый показал ей, что такое настоящий секс. После она поклялась, что убьет его или себя, если такое повторится — будь то с ним или с другим мужчиной.