И когда Сондергард наконец поднял на меня глаза и произнес слова, предсказывающие мою судьбу, дрожь сменилась холодным и резким, как электрошок, чувством.
Алина и ее брат погибли, и ее юридическим махинациям пришел конец. Фактически, ее смерть меня озолотила. По странной иронии судьбы она не стала вычеркивать мое имя из списка тех, кто имеет право на долю страховой премии в случае ее смерти. Страховая компания без единого слова выплатила мне сто тысяч.
Однако визит в замок Сондергард обошелся мне дорого. По ночам я не могу спать из-за шуршания и стрекота существ, у которых даже нет названия. Не могу спокойно посидеть во дворике — на лужайке тут же начинают ползать всевозможные змеи и рептилии. Туннельные муравьи источили весь фундамент дома. Мне постоянно кажется, что еще день — и он рухнет.
Метлочерви обосновались во всех уютных местах — от кухонной метлы и широченной швабры в гараже до щеточки в платяном шкафу.
Но со всем этим я еще могу кое-как мириться. Однако настоящим дамокловым мечом стали слова Сондергарда о приближающейся встрече. Он сказал:
— Боюсь, что теперь вы и это существо обитаете в одной реальности. И вам ничего не изменить. Вы начали жизнь в обычном нормальном мире, но увидев метлочервя, запустили необратимый процесс взаимопроникновения и перекрестного опыления. Зная о другом мире и заглядывая в него лишь время от времени, вы могли растягивать этот процесс бесконечно. Но, обладая уникальным талантом, вы пересекли черту и запустили последнюю и окончательную фазу процесса. Посмотрите сюда, мой бедный друг. Вы поняли?
Я наклонился. С фотографии на меня смотрел единственный глаз домоеда — похожий на половину сваренного вкрутую яйца, нечеловеческий и лишенный эмоций, но странным образом неумолимо-пронзительный.
— Понимаете, доктор Мэллори… ведь не только вы увидели это существо. Оно тоже увидело вас.
Перевел с английского Андрей НОВИКОВ
Публицистика
Валерий Петухов,
кандидат психологических наук
Черный ящик
При всей необычности рассказа Де Чанси в его основу положен традиционный вопрос, мучивший философов еще со времен Аристотеля: насколько объективно человек воспринимает окружающий мир? Психологи, со своей стороны, добавили в решение этой проблемы понятие адекватности человеческого восприятия и реакций. Естественно, в беседе с профессором кафедры общей психологии МГУ мы можем лишь очертить контуры проблемы.
— Давайте начнем с главного: что же это такое — «внутренний мир человека» с точки зрения психолога?
— Здесь возможны, по крайней мере, два ответа — один аккуратный психологический, другой, скорее, из сферы обыденной жизни.
Сто лет назад внутреннее являлось для психолога главным предметом изучения. Если другие науки интересовались окружающим миром как таковым, то психологию волновали те переживания, ощущения, впечатления, которые этот мир вызывает. Главная проблема тогда состояла в том, чтобы испытуемый мог донести свои переживания до исследователя-психолога. Людей специально учили передавать непосредственные ощущения, не прибегая к речевым штампам, стереотипам… Потом, когда психология расширила свой понятийный аппарат, накопила достаточную экспериментальную базу, стало очевидно, что невозможно учить всех подряд непосредственности самовыражения. Родоначальник психологии поведения Джон Уотсон совершил своего рода революцию, заявив, что внутреннего вообще нет (в том смысле, что его невозможно изучать). Важна внешняя реакция человека на внешнее же воздействие.
Но воздействие может быть одно и то же, а реакции разные. В сходных ситуациях кто-то, столкнувшись со сложной проблемой, постарается ее разрешить, кто-то проигнорирует, кто-то впадет в депрессию… Все зависит от того, как тот или иной человек воспринимает мир.
Крупнейший отечественный психолог Алексей Леонтьев пытался ввести такую категорию, как «образ мира». Заметим, не мир как таковой, а образ мира — ведь речь шла о восприятии, а единица восприятия — образ. Аналогично можно было бы говорить и об эмоциональном переживании мира, научной модели мира… Когда ученые начали моделировать психические процессы с помощью машинных программ, то внутреннее стали понимать как «черный ящик» (выражение тех, кто занимался кибернетикой и позже информатикой). То есть, мы не знаем, что внутри, но знаем, что там что-то есть.
Практические психологи принимают во внимание прежде всего отношение человека к происходящему. Потому что, с точки зрения психологии, реальностью является именно представление.
Приведу такой пример. Для любимого мною Достоевского (вообще говоря, я считаю его русским Фрейдом) слово «психолог» являлось издевательским. В романе «Братья Карамазовы» — глава «Психология на всех парах» (суд над Митей) — дана пародия на объяснение того, что произошло. Адвокат, ссылаясь на различные внешние обстоятельства — условия жизни Мити, его отношения с отцом, другими людьми, — просит пожалеть своего подзащитного… Но при этом исходит из того, что Митя убил отца! А Митя не убивал. И это все переворачивает с ног на голову.
Достоевский в письме поэту Майкову пишет буквально следующее: «Я не психолог, я лишь реалист в высшем смысле этого слова». Изображать глубины души человеческой — вот реализм по Достоевскому.
— Насколько я поняла, вы пытаетесь объяснить, что реальность психологическая не совпадает с обыденной?
— Верно. И когда внешние обстоятельства вступают в противоречие с представлением о них, тогда возникает проблема, для разрешения которой человек должен выйти за пределы прежнего опыта, сменить точку отсчета.
Есть широко известный лабораторный опыт: испытуемому предлагается построить четыре треугольника из шести спичек, не ломая их. Чаще всего человек начинает раскладывать их перед собой на столе так и эдак. Ничего не получается. Исследователю, разумеется, известно решение проблемы — отказ от плоскости и создание пространственной фигуры, тетраэдра. Но он не должен подсказывать. Иначе испытуемый никогда не додумается до этого сам. А смысл решения творческой задачи в том и состоит, чтобы осуществить контакт собственных представлений о реальности и объективно существующих законов.
Те же закономерности действуют при решении любых жизненных задач. Грубо говоря, любой человек ведет себя так, как ему выгодно, ориентируясь на собственные потребности. Пускает в ход проверенные средства, чтобы решать свои проблемы. Есть набор социальных клише, которыми владеет любой взрослый человек: как одеваться, как вести себя в магазине, в кинотеатре, в метро, на работе… В социальных штампах нет ничего плохого — они необходимы, чтобы упорядочить социальную жизнь. И они работают, пока внешние условия сохраняются. Но вот что-то изменилось. Человек улыбается, выполняя рекомендации Карнеги, но ему почему-то не отвечают. Как быть? Можно выйти на более высокий уровень, уровень социальных игр (они достаточно полно описаны в популярной работе Эрика Берна «Игры, в которые играют люди»). Стереотип поведения станет более разнообразным. Но все жизненные ситуации просчитать невозможно. Вот наш герой играл, играл и доигрался. Очередная проблема оказалась ему не по силам. Поэтому третий уровень взаимоотношений с окружающим миром американские психологи описывают как барьер, препятствие. Готового рецепта не существует. Человек должен найти адекватное решение вне «плоскости» сложившихся представлений…
— Но это как раз самое непонятное: как найти адекватное решение? Чем измерить адекватность? Буквально это слово значит «соответствие чему-либо». На сей счет могут быть разные мнения, в том числе диаметрально противоположные. Один и тот же поступок можно назвать смелым, а можно — наглым. Борцов за независимость можно именовать партизанами, а можно — бандитами…
— Представитель гуманистической психологии Карл Роджерс считает, что существуют три вида знания: субъективное, объективное и межличностное. Субъективное мнение принадлежит конкретной личности. Объективное добывается таким образом: собирают группу экспертов, просят их дать оценки. Результат — коллективное мнение. Но и оно может быть коллективной ошибкой. А подлинным, по Роджерсу, является знание межличностное, то, которое возникает в ходе открытого общения. Допустим, один человек что-то говорит, другого просят это повторить. Он повторяет, быть может, не совсем теми же словами. Меняет интонацию. Первый оратор возражает — простите, но я совсем не это хотел сказать! И уточняет свою мысль. Затем опять повторение — диалог, который длится до тех пор, пока собеседники не добьются полного взаимопонимания.