Один Якушка помалкивал. Он утащил листок, который истыкала точками хозяйка, и под прикрытием стопки книг тщательно изучал подозрительную фигуру. Каждая точка означала струнку… но, может, эти струнки как-то навеки прикрепились к Евсею Карповичу? Стоит тому, кто в ноутбуке, потянуть, — и домовой к нему ползет, даже почти уплыв в последний сон?.
Якушка со своей догадкой вылез не сразу, а дождался, пока все меж собой насмерть переругаются. К Матрёне Даниловне он и подойти боялся — ведь именно он с товарищем Акимкой заснул и упустил Евсея Карповича. А вот к Трифону Орентьевичу, который тоже опозорился, подошел. К тому времени домовые уже опять затащили безвольное тело за подушку, и Матрёна Даниловна забралась туда — охранять ненаглядного приятеля.
— Незримые струнки? — переспросил Трифон Орентьевич. — А что? Может статься. Значит, немного погодя он опять к экрану поползет. Надо поднести его к экрану поближе, чтобы он поменьше сил тратил. И посмотреть, что из этого получится.
Зимой темнеет рано, и довольно скоро в комнате осталось одно светлое пятно — компьютерный экран. Якушка сбегал домой, вернулся и доложил: Матрёна Даниловна с супругом ужинать изволят, он хозяйке дал знать, что беды пока не случилось. Теперь у Трифона Орентьевича, по Якушкиным соображениям, было часа два на эксперименты — пока Матрёна Даниловна не завершит домашние хлопоты да пока не завалится спать Лукьян Пафнутьевич.
Евсея Карповича перетащили поближе к экрану и уложили перед клавиатурой. Сами вчетвером сели в засаду.
Сперва домовые таращились на неподвижное тело очень старательно и почти не дыша. Потом расслабились, стали переговариваться и упустили тот миг, когда слабая лапка Евсея Карповича, как бы помимо воли хозяина, поползла по клавиатуре вверх, к трекболу, который для домовых куда удобнее обычной компьютерной мышки.
— Ох, гляньте… — прошептал Акимка.
На экране начались чудеса…
Домовые смотрят телевизор, но понемногу, сильно в это дело не втягиваясь. Они радуются старым добрым мультикам и не выносят современной музыки, да еще с пением: им все кажется, будто этими тупыми звуками какой-то злодей их из дому выживает. Они народ практичный и хотят видеть на экране связное действо: если кто куда пошел, чтобы он оттуда что-то принес, если парень и девка целуются, то чтобы старшие их обженили.
На мониторе же явилось им действо бессвязное: трубы какие-то заплелись, искры стали вспыхивать, проползла большая зубастая пасть, открываясь и закрываясь, но ничего не сожрала.
В трубе появилась махонькая фигурка и побежала, понеслась! За поворотом возник вдруг большой синий кристалл. Фигурка свернула, кинулась к нему — и он пропал. Два точно таких же кристалла образовались в другой трубе, куда попасть было непросто. Но фигурка, потыкавшись в тупики, и туда добралась. От ее прикосновения кристаллы моментально гасли.
— Куда они деваются? — шепотом спросил Якушка.
Трифон Орентьевич ответа не знал. Но показать себя простаком перед Малашей не мог.
— Оно их глотает.
— Как же они в нем помещаются?!
— Не знаю…
Якушка стал приглядываться к кристаллам, но того момента, когда они от прикосновения исчезают, уловить не мог. Просто фигурка — имевшая, кстати, голову, но почти не имевшая рук и ног — разевала рот и тихонько говорила: «Там!».
— Экий проглот… — пробормотал Акимка.
Фигурка, уже нацелившись на очередной кристалл, замерла, словно ее окликнули. А потом с большой скоростью понеслась по своим заковыристым трубам.
Трифон Орентьевич этот миг промедления уловил. И некое понимание забрезжило — как будто в непроглядной темноте высветился и погас кусочек дороги.
Якушка взялся считать проглоченные кристаллы. Брюхо у фигурки не бездонное, и четыре десятка кристаллов должны были разорвать уродца на кусочки. А Трифон Орентьевич наконец вспомнил про Евсея Карповича и начал следить за ним.
Обнаружилось, что лапа домового, лежащая на трекболе, шевелится и вздрагивает. И наметилась туманная связь между глотанием кристаллов и этими шевелениями. Трифон Орентьевич подумал было, что пропавшие кристаллы как-то попадают через ноутбук прямо в живот к домовому — он-то покрупнее головастой фигурки. Но следующая мысль была более разумна: если Евсей Карпович, кормится кристаллами, то отчего же он теряет силы и лежит пластом? Уж не отравлены ли они? С другой стороны, Евсей Карпович — домовой опытный, с крысиной отравой наверняка имел дело, не может быть, чтоб не догадался…
Тут появилась круглая пасть и кинулась в погоню за фигуркой, открываясь и закрываясь. Фигурка мчалась с неимоверной скоростью, успевая при этом хватать и глотать кристаллы. В конце концов пасть, разогнавшись, налетела на фигурку — и ничего не стало, ни труб, ни кристаллов, ни пасти, ни фигурки, а Евсей Карпович тихонько и очень жалобно застонал.
В ответ ему из недр ноутбука кто-то хрюкнул.
И вот наконец появилась на экране та самая фигура, которую пыталась изобразить Матрёна Даниловна. Продолговатый силуэт, смахивавший на прожорливую фигурку, сложился из точек, каждая точка испустила луч, лучи отвердели и впились в шкурку Евсея Карповича. Он же распластался и более не шевелился.
Трифон Орентьевич понял, что настала пора действовать.
Домовые только на посторонний взгляд одинаковы, а на самом деле очень меж собой отличаются. Одни деловиты и ухватисты, пока все в хозяйстве благополучно, а стрясись беда — впадают в тоску и панику. Таков был супруг Матрёны Даниловны — Лукьян Пафнутьевич. Иные, видя беду, основательно готовятся ее изничтожить и, выбрав нужную минуту, наносят удар. Таков был Евсей Карпович. А Трифон Орентьевич, выросший меж книг, мог по незнанию обыденной жизни и ее пакостей влипнуть в неприятность, зарыдать, а потом вдруг собраться с силами, словно броню на себя надеть и действовать скоро и решительно, даже безжалостно.
Увидев тоненькие струнки, действительно похожие на вставшую торчмя бахрому старой скатерти, он понял не умом, а чем-то более сильным, чем обремененный знаниями и неповоротливый умишко: пора!
С геройским визгом он бросился вперед и, подпрыгнув, рухнул на струнки всем телом.
Якушка с Акимкой, не рассуждая, кинулись следом и тоже с высокого прыжка упали на спину Трифону Орентьевичу. Последней подбежала Малаша. Но барахтаться вместе с домовыми на провисших почти до самой клавиатуры струнках она не стала — схватила валявшуюся на столе авторучку и принялась лупить по стрункам, попадая при этом и по Якушкиной спине.
Для существа по ту сторону экрана это нападение было неожиданным — да и кто бы мог сопротивляться, если четверо на одного? Существо выпускало свои струнки, надо думать, из тела, на манер ежовых иголок, и втянуть их уже не могло. Они натянулись до предела — и существо оказалось выдернуто из компьютерного нутра, как морковка из грядки.
Домовые, висевшие на струнках, шлепнулись всей кучей-малой на бедного Евсея Карповича. Они даже не поняли, что произошло. А вот Малаша поняла и стала отгонять существо, имевшее туманный и невнятный вид, от экрана — как бы опять туда не улизнуло.
Трифон Орентьевич выполз из-под Акимки и увидел, что его жена воюет с нечистью. Допустить этого он не мог — чтобы баба лезла в драку, если ее законный муж рядом?! Он собрал в обе лапы сколько захватилось струнок и поволок нечисть прочь от ноутбука. Нечисть сопротивлялась, упиралась и наконец пискнула: «Пустите!».
— Так ты и говорить умеешь! — обрадовался Трифон Орентьевич. — А ну, выкладывай живо, зачем нашему Евсею Карповичу козни строишь?
— Кому? — тоненько спросила нечисть.
— Вот ему! — Трифон Орентьевич указал на распростертого домового. — Это домовой дедушка Евсей Карпович!
— Что такое домовой дедушка — не знаю, а Евсей Карпович — я!
— Аким Варлаамович, Яков Поликарпович! — крикнул Трифон Орентьевич помощникам. — Держите его за эти хвосты, а я попробую нашего страдальца растормошить. Авось он объяснит, что это за диво.
