— Кто это существо? — спросил мрачный хозяин, глядя в упор на спутницу своей супруги.

— Это то, что нам нужно, сын мой, — ответила мадам д'Эстерваль тоном, который начал открывать глаза нашей несчастной искательнице приключений и давал понять, что между супругами гораздо больше взаимопонимания, чем она думала. — Ты не находишь ее красивой?

— Да, черт возьми, именно так я считаю, но будет ли она сношаться?

— Как только попадет в твои руки.

И дрожащую Жюстину ввели в зал с низким потолком, где хозяин, переговорив вполголоса с женой, обратился к нашей героине примерно с такими словами:

— Из всех приключений, которые выпали вам в жизни, дитя мое, нынешнее, без сомнения, покажется вам необычным. По причине вашей идиотской привязанности к добродетели вы, как сказала мне жена, попадали в различные ловушки, где вас держали силой — в моем доме вы останетесь добровольно. В других местах вы были жертвой злодейств и ни в одном из них сами не участвовали — у нас вы будете активной участницей, вы сами захотите, вы будете это делать без всякого принуждения, только в силу моральных соображений и собственных добродетелей.

— О сударь! Что я слышу, сударь! — возмутилась потрясенная Жюстина. — Выходит, вы колдун?

— Нет, — продолжал д'Эстерваль, — я всего лишь злодей, конечно, довольно своеобразный, хотя мои наклонности и мои злодеяния, пожалуй, ничем не отличаются от вкусов и поступков многих других людей, выбравших путь порока: они одинаковы по сути, но различны по форме. Я — злодей либертажа. Я достаточно богат, чтобы обойтись без этого ремесла, и занимаюсь им единственно ради удовлетворения моих страстей; они настолько сильны, что я могу возбудиться только через воровство или убийство — только они способны воспламенить меня. Никакие прочие упражнения не могут вызвать во мне состояния, благоприятного для наслаждения; но стоит мне совершить то или иное из этих преступлений, как кровь моя вскипает, член поднимается, и тогда мне необходимы женщины. В такие минуты мне мало одной жены, и я вызываю служанок или юных красивых девиц, которые попадают под руку. Если их не оказывается рядом, мадам д'Эстерваль идет их искать. Эта женщина — удивительное создание, Жюстина; она наделена такими же вкусами и фантазиями, как и я, она помогает мне в моих утехах, и мы оба получаем от них удовольствие.

— Как! — ахнула Жюстина с изумлением и болью. — Выходит, мадам д'Эстерваль меня обманула?

— Естественно, если она показалась вам добродетельной, и ты увидишь, что не так просто найти более развратную женщину. Но вас надо было искусить, и для этого понадобились обман и притворство. Следовательно, вы будете служить здесь удовольствиям моим и моей жены… Ах, вот что ужасает вас, мой ангел! Вы не ошиблись: вы будете Цирцеей путешественников, которые здесь проезжают, вы будете их соблазнять, прислуживать им, утолять все их страсти, чтобы погубить их наверняка… Чтобы нам легче было с ними расправиться.

— И вы надеетесь, сударь, что я останусь в таком жутком доме?

— Никаких в том сомнений, Жюстина: я уже говорил вам, что когда вы узнаете суть дела, вам будет трудно убежать отсюда, что вы останетесь по доброй воле, потому что вам просто будет невозможно не остаться.

— Объясните яснее, сударь, умоляю вас.

— С удовольствием; слушайте же внимательно… Но в этот момент во дворе послышался сильный шум, д'Эстервалю пришлось пойти встретить двух торговцев на лошадях, сопровождаемых тяжело груженными мулами, которые направлялись на ярмарку в Доль и решили заночевать в этой живодерне.

Путников радушно приняли, провели в дом, сняли с них сапоги, а д'Эстерваль, предложив им подождать ужин, вернулся закончить свои наставления Жюстине.

— Нет нужды говорить вам, милая девочка, что наряду с теми прихотями, в которых я уже признался, у меня должны быть и другие, не менее странные, и вот что именно способствует моим страстям. Я хочу, чтобы путники, которые погибают от моей руки, были предупреждены о моих намерениях; мне нравится, когда они узнают, что попали к злодею; я люблю, когда они защищаются, короче говоря, я должен победить их силой. Это обстоятельство меня возбуждает, оно разжигает мои страсти, оно возбуждает мой член, когда дело сделано, до такой степени, что мне после этого абсолютно необходимо совокупиться с любым живым существом независимо от его пола и возраста. Вот какую роль я вам предлагаю, мой ангел: именно вы сознательно будете делать все, чтобы спасти несчастных или принудить их защищаться. Скажу вам больше: такой ценой вы обретете свободу. Если вам удастся устроить побег хоть одному человеку, вы можете бежать вместе с ним, и преследовать я вас не буду — даю честное благородное слово. Но если он погибнет, вы останетесь, а поскольку вы добродетельны, вы останетесь, как я уже предупреждал вас, по своей воле, так как вас будет держать здесь надежда избавить от моей ярости хоть одну из жертв. Если вы убежите от меня, будучи уверены в том, что я не собираюсь бросать это ремесло, вас всю жизнь будет преследовать совесть — сожаление, что вы не пытались спасти тех, кто появится здесь после вашего ухода; вы никогда не простите себе, что упустили случай совершить такой добрый поступок, поэтому, повторяю, надежда на удачу прикует вас к моему дому. Вы мне возразите, что все это бесполезно, что вы все равно сбежите при первой же возможности и разоблачите меня? Так вот: не такой я наивный, милая, чтобы не иметь ответ на этот вопрос. Итак, слушайте еще: не проходит и дня, чтобы я кого-то не убивал, Жюстина, то есть получится шесть трупов, прежде чем вы доберетесь до ближайшего суда, шесть жертв, которых вы погубите, пытаясь погубить меня, вот так, даже если допустить такую возможность (хотя это невозможно, ибо я скроюсь через несколько дней после вашего исчезновения), на вашей совести будут шесть мертвецов.

— На моей совести?

— Да, потому что вы могли бы спасти хотя бы одного, предупредив его, вы могли бы спасти и других. Видишь, Жюстина: разве я был неправ, говоря, что вы останетесь добровольно? Теперь бегите, если вам позволит совесть, бегите: двери открыты, и путь свободен!

— Сударь, — сказала сраженная Жюстина, — в какое положение ставит меня ваша злобность!

— Я согласен, ваше положение ужасно, и это служит одним из самых мощных стимулов для моих адских страстей. Я хочу принудить вас участвовать в моих злодеяниях; я хочу приковать вас посредством добродетели к пороку и распутству; а когда я буду сношать вас, Жюстина — вы ведь понимаете, что так оно и будет, — эта восхитительная мысль сделает мой оргазм необыкновенно сладостным.

— Как, сударь, неужели и это?..

— И это, Жюстина, и все остальное вы будете делать по своей воле. Если вы достаточно ловки, чтобы помочь спастись кому-нибудь, ну что ж вы имеете право спастись сами. Но если нет, вы запятнаете свои руки кровью жертв, вы будете их убивать и грабить вместе со мной, вы будете лежать голенькой на их еще теплых и окровавленных трупах, и я буду вас сношать… Вот сколько у вас причин спасать их! Сколько искусства, сколько ловкости потребуется вам, чтобы отвести от них мои кинжалы! Ах, Жюстина! Никоща ваши хваленные добродетели не смогут явить себя с таким блеском, никогда у вас .не будет лучшей возможности оказаться достойной уважения и восхищения честных и добропорядочных людей.

Нам трудно описать чувства нашей героини, когда хозяин вышел по своим делам и оставил ее наедине с ужасными мыслями.

— О, великий Боже! — воскликнула она. — Я думала, что злодейство уже испробовало на мне все свои фантазии, что после всего, что заставила испытать меня моя судьба, у него не осталось ничего, мне не известного… Как же я ошибалась! Вот они, беспримерные ухищрения жестокости, и я уверена, что они неведомы даже обитателям преисподней. Этот монстр прав: сбежав немедленно, чтобы донести на него, я наверняка потеряю не один день, между тем, как, возможно, нынче же вечером я смогу вырвать из лап смерти обоих путников, которые только что приехали. Однако, — продолжала она, — если через год или два я увижу, что вообще невозможно спасти ни одного человека… не лучше ли сбежать прямо сейчас? Ах нет, ни за что! Ведь он сказал, что исчезнет вскоре после моего бегства, но перед тем убьет всех, кто попадется ему под руку, а ведь я могла бы избавить их от смерти… Чудовище! Он совершенно прав: я останусь из-за своих убеждений. Иначе я убежала бы сразу, а так преступницей меня сделает добродетель. О, Всевышний и Всемогущий, неужели ты позволишь, чтобы добро порождало столько зла? Разве в том твоя справедливость, чтобы смотреть, как добродетель ведет к несчастьям? Как разочарует добрые души история моей жизни, если когда-нибудь она будет написана! А ты, кому доведется узнать ее, не смей ее обнародовать, умоляю тебя: ты бросишь семена отчаяния в сердца людей, приверженных к добру, ты толкнешь их на путь порока, рассказывая о его вечном торжестве!