— Еще я бы хотел, — сказал Верней, продолжая работать всем телом, — чтобы д'Эстерваль занялся задницей моей супруги и отделал ее как следует.

— Может быть, и я окажу эту же услугу Лоретте? — предложил Брессак. — Тем более, что ее поза благоприятствует этому.

— Ну конечно, — откликнулся Верней, — только пусть Доротея сношает Виктора своим прекрасным хоботком.

— Хорошо, — вставил Джон, — а я тем временем прочищу зад Доротее. Ну а я, — сказал Констан, — если не возражаете, буду содомировать Жюстину.

— Но с одним условием, — заметил Верней. — Ты должен собрать вокруг себя педерастов, и пусть они расположатся так, чтобы я мог целовать им ягодицы.

— Нет ничего проще, — послышался голос одной из служанок. — Мы с подругами будем обходить вас и возбуждать розгами.

— Нет, нет, — запротестовал Верней, — будет лучше, если вы вчетвером оголитесь передо мной; я хочу видеть ваши старые морщинистые задницы рядом с прекрасными полушариями: для истинного сластолюбца это самый приятный и возбуждающий контраст. И помните, потаскухи, что вы должны испражняться, мочиться и громко пускать газы, когда прольется моя сперма.

Отдав все необходимые распоряжения, блудодей, дрожа от нетерпения, решил одним махом сорвать оба цветка. Чудовищные намерения этого зверя осуществились за считанные секунды, и бедная маленькая Роза, лишенная всех признаков невинности, отправилась безутешными слезами на груди своей матери оплакивать свое бесчестие.

Ее место занял Лили. Композиция сменилась, но ее питали та же похотливость, то же бесстыдство. Кризис приближался к концу, который предвещали громогласные богохульные ругательства. Верней извергнулся и, вытащив испачканный член из зада внучки, вставил его в рот Жюстине.

— Теперь, сынок, ты будешь сношать моих детей, — приказал он Виктору, — я чувствую в себе достаточно сил, чтобы прочистить тебе задницу за это время, только пусть моя жена лижет мне анус, а я приласкаю эту же пещерку моей сестре.

Скоро закончились последние конвульсии этой сладострастной сцены, и после короткого отдыха приступили к последнему акту беспримерных оргий.

Святое небо, какими ужасами он увенчался!

Посреди салона, поставили круглое кресло на пять мест, сконструированное Так, что сидящие в нем располагались по его периметру спиной к центру. Брессак, Жернанд, Верней, д'Эстерваль и Доротея заняли свои места, между их раздвинутых ног опустились на колени пятеро ганимедов, вокруг хлопотали Джон, Констан и Виктор. Плотным кольцом кресло окружили: мадам де Верней, мадам де Жернанд, Жюстина, Лоретта, Марселина, Сесилия, Лили, Роза и четверо старух-служанок, все они были обнажены и стояли, взявшись за руки. Жернанд пожелал пустить им кровь одновременно из обеих рук, чтобы двадцать четыре горячих фонтанчика забрызгали злодеев, сидевших в кресле. Обе убитые горем супруги пытались что-то сказать о крайней жестокости этого эксперимента, им ответили грубыми насмешками, и подготовка завершилась. Впрочем, Верней внес в сцену кое-какие изменения.

— Я предлагаю, — сказал он, — чтобы мои сын Виктор сам пустил кровь своей матери и своим сестрам.

— Но он же ни разу в жизни не брал в руки ланцетов, — забеспокоилась мадам де Верней.

— Тем лучше! — со злобой ответил Жернанд. — Именно это нам и нужно.

Юный Виктор, обрадованный предстоящим злодейством, поспешил заверить присутствующих, что справится не хуже своего дяди. Операция началась, ею руководил сам господин де Жернанд. Виктор приступил к ней под бдительным оком своего наставника, который в то же время яростно теребил ему член, чтобы возбуждение, напрягавшее все его нервы, заставило юношу дрогнуть и сделать неверное движение. И вот красные струйки брызнули почти одновременно из всех рук. Мастер веносекции сел на свое место; пятеро наших развратников, залитые кровью, с восхищением наблюдали это красочное зрелище, их безостановочно сосали ганимеды, а Виктор с розгами в руках обходил живое кольцо снаружи и сильными ударами подбадривал жертвы, не давая им потерять сознание. Надо было видеть, с каким удальством исступленный злодей хлестал задницы, не жалея ни брата, ни мать, ни сестру. Наши либертены внутри круга, а также юноши, ласкавшие их, уже были залиты кровью с головы до ног, кровь забрызгала и Джона и Констана, которым они помогали мастурбировать: никогда еще не случалось такого обильного кровопускания. В этот момент Сесилия пошатнулась и упала, несмотря на усилия соседок, пытавшихся поддержать ее.

— Ах ты, черт! — выругался Верней, невероятно возбудившись при виде упавшего тела. — Черт меня побери! Держу пари, что моей дочери конец, этот разбойник доканал-таки ее. Вот вам и убийство, господа!

— Никаких в том сомнений, — согласился Жернанд.

— Гром и молния! — вскричал юноша, заливая семенем лицо умирающей сестры. — Гром и молния на мою грешную задницу! Я ни разу не получал такого удовольствия.

Тут окровавленные руки разом разомкнулись. Мадам де Верней упала на тело дочери, обжигая его слезами и поцелуями. Принесли какие-то лекарства, но в силу их явной бесполезности все попытки были оставлены. Верней, весьма удовлетворенный этой потерей, так как он меньше всего на свете дорожил предметами наслаждения, тем более насытившись ими, спросил сына, уж не нарочно ли тот совершил убийство.

— Честное слово нет, — ответил молодой, но уже выдающийся злодей, — прошу тебя поверить, отец, что если бы я жаждал убийства, я бы выбрал жертвой твою супругу…

Все разразились громким хохотом. Вот как воспитали этого юного негодяя, вот как исподволь приучали его к самым отвратительным преступлениям.

— Черт возьми, — вмешался д'Эстерваль, — мне очень жаль, что эта красивая девушка издохнет так рано: я намеревался обследовать ее задницу.

— Разве теперь поздно сделать это? — спросил Брессак.

— А ведь ты прав, клянусь дьяволом! — обрадовался владелец лесной гостиницы, — А ну-ка помогите мне, я заберусь туда.

— Этим займусь я, дружище, — сказал Верней, — окажу вам эту услугу в знак признательности за все любезности, которыми одарила меня ваша замечательная жена.

Схватив умирающую дочь, он поставил ее в удобную позу, и д'Эстерваль мигом вторгся в ее задний проход. Каждый из злодеев хотел, сообразно своим вкусам и наклонностям, запятнать себя всевозможными жестокостями; трудно представить себе мерзости, которые они позволили себе с несчастной девочкой в последние минуты ее жизни. Никогда еще самые жестокие, представители рода человеческого, самые отъявленные антропофаги не доходили до таких ужасных извращений… Наконец она отдала Богу душу, и земляная насыпь, о которой мы, кажется, упоминали, навсегда скрыла следы чудовищного преступления, совершенного с такой наглостью и с таким остервенением.

Какая нечеловеческая страсть таится в разврате! Если она действительно самая приятная из всех, которые внушает нам природа, можно быть уверенным, что она в то же время самая сильная и опасная.

Валясь с ног от усталости, общество улеглось спать. Верней, которому всякая новая похотливая мысль тотчас возвращала силы, о чем мы уже говорили, захотел провести ночь со своей дочерью Лореттой, ибо она обладала самым большим даром воспламенять его. Каждый из распутников устроился примерно таким же образом, а нашей Жюстине была оказана честь разделить ложе с Доротеей, которая никак не могла насытится ею.

Компания сластолюбцев, собравшихся на следующий день продолжить свои гнусности, была весела, как обычно, словно накануне не было самых ужасных из всех мыслимых жестокостей. Вот что значит душа распутника! Полное пресыщение всем на свете, абсолютная глухота ко всему, кроме своих пороков, и самое преступное безразличие — вот что влечет ее к новым злодействам или к сладостным воспоминаниям о старых. В тот день и в два последующих Роза и Лили выдержали на своих хрупких плечах всю тяжесть сладострастия этих монстров. Что касается Жернанда, он потерял голову от Марселины, своей сестры, чей зад находил самым прекрасным в мире, и за это время десять раз пускал ей кровь, то и дело прикладываясь к ее ранам, насыщая свою бездонную глотку ее кровью.