– Это было Злое Колдовство, – внезапно сказала бледная как смерть Дениза. – Злое, злое колдовство! Оно вошло в ваш город, и никто не сможет ему противостоять. А в полнолуние оно…

– Что?

– Укоренится. Возьмет власть. И вашего города, такого, каким он был, уже не будет. Святая Вальпурга! Святая Вальпурга! О если б ты могла все остановить!

– Святые далеко, – сурово сказал Данила. – Так что будем исходить из собственных возможностей. Идемте. Посмотрим, во что превратился город.

Зря они ожидали увидеть руины, пожары и прочие признаки катастрофы. Ничего подобного и в помине не было. Чайный павильон «Одинокий дракон» располагался как раз на естественном возвышении, так что отсюда хорошо просматривались многие улицы и кварталы города. И нигде ничего сверхъестественного.

– Похоже, этот грохот слышали мы одни, – сказал Данила. – Похоже, это было предупреждение для нас, только мы не поняли, что это за предупреждение.

– А чего непонятного? – влез Сидор. – Нас убедительно попросили не соваться.

– Во что?

– В то, что случится в ближайшее полнолуние. Неужели непонятно?

– Неужели ты после женитьбы так поумнел, а, Акашкин? – ехидно спросил Данила.

– Может быть, – не менее ехидно ответил Акашкин.

– Вот что, – подала голос Марья Белинская. – Думаю, нам сейчас самое время разойтись по домам. И поворожить на тему грядущего Злого Колдовства. А завтра, примерно за три часа до полнолуния, мы все встретимся и решим, что делать.

– Не «что делать», а «что получится сделать», – поправил Марью Данила. – Не забывай, мы не всесильны. Госпожа Дениза, телепортируйте нас обратно, пожалуйста.

– Не могу, – растерянно сказала Дениза и еще сильнее побледнела.

– Что с тобой, милая? – немедленно взволновался Сидор Акашкин.

– Слабость, – прошептала Дениза. – Будто кто-то отнял у меня все силы. Все способности к магии.

– Я вызову вам такси. – Марья достала сотовый телефон. – Данила, Катя, а вы?

– Мы пройдемся немного, – сказал Данила. – Хотим посмотреть на город. В том смысле, что все ли в нем цело…

Вызванное Марьей такси домчало Сидора и Денизу на улицу Агриппы Неттесхеймского всего-то за полчаса и сто рублей (больше у Акашкина не было). Дениза чуть не забыла в такси свою подарочную упаковку с купленными духами, до того ей было нехорошо.

– Крепись, Денизочка, – уговаривал жену Сидор, пока они со стонами поднимались на пятый этаж. – Крепись, моя маленькая валькирия. Сейчас придем домой, примешь ванну, ляжешь отдохнуть…

– Да, да, – шептала Дениза. – Надеюсь, они уже все сделали…

Сидор отпер дверь своей квартиры, пропустил Денизу вперед, прошел сам…

И обмер.

Взору его предстал не обшарпанный коридор, а внушительных размеров вестибюль, обставленный великолепной мебелью. Под ногами светился зеркальный паркет.

– О, неплохо поработали, – вяло констатировала Дениза. – Пространство раздвинули, интерьер сменили… Мебель, декор… Настольные лампы от Тиффани… Цветное стекло.

Дениза сбросила туфли и, слегка покачиваясь, из вестибюля прошла в гостиную. Громадную гостиную, которой раньше у Сидора не было!

– Молодцы, молодцы, – неизвестно кого хвалила Дениза. – Очень мило.

– Кто все это сделал? – жутким шепотом спросил Сидор. – Может, это не моя квартира? Может, мы не туда попали?

– Это твоя квартира, и мы туда попали, – сонно сказала Дениза. – А сделали все это Заботливые Женские Руки. Правда, у них здорово получилось? А теперь они все вернулись в волшебную шкатулку. Сидор! Что с тобой?

– Обморок, – сказал Сидор.

И был прав.

В ее гортани – горький дым.

Это дым сна.

Сна, в который она погружена и никак не может проснуться.

О святая Вальпурга, вечная покровительница ведьмовства, спасительница всех тех полубезумных женщин, что седлают метлы и лишь тогда вспоминают о том, что они свободны! О святая милостивая Вальпурга, скажи, ответь, что она делает в таком сне?

Но молчит святая. Потому что даже для ведьмы есть предел. Предел, которого она не должна преступать.

ДЕЛАЙ ЧТО ХОЧЕШЬ, НЕ ПРИНОСЯ ДРУГИМ ВРЕДА.

Все, что сверх того – от него.

Лучше не упоминать его имя.

Даже во сне.

Однако она знает, что во сне она всесильна, непогрешима и не подвластна никому, хотя, казалось бы, сон – удел беззащитных душ. Что тут скажешь – бывают разные сны.

Она видит себя – во сне – в длинном черном платье с глухим воротом и узкими, словно скованными на запястьях рукавами. Платье расшито золотом, но узор вышивки она не может понять, потому что узор постоянно меняется. Поверх платья надет такой знакомый белый плащ – заколотый у горла брошью в виде знака бесконечности. Она идет вперед по полуосвещенному коридору, и ее босые ноги легко, бесшумно касаются ледяных мраморных плит пола. Она идет туда, где слышно странное, заунывное пение, рокот барабана, противные, атональные звуки какой-то дудки. Почему-то, вслушиваясь в эту музыку, она вспоминает книгу, которую давно читала. «Ребенок Розмари».

Классика жанра.

Видимо, Айра Левин знал, что писать. Музыка, которая отравила жизнь его героине, теперь заставляет ее скрипеть зубами.

Впрочем, это сон. Все сон.

Но по законам сна она должна идти туда, куда идет. И с каждым шагом по мраморному коридору она слышит, что музыка становится все громче, противней и бессмысленней.

Ох, будь сейчас другой сон, она бы показала этим музыкантам!

Но мы не выбираем снов. И потому сейчас она стоит перед высокими гранитными дверями с выбитыми на них вертикальными полосами знаков, от одного взгляда на которые ей становится неуютно. Однако делать нечего. Она пришла.

Она поднимает руку и стучит в двери, которые отзываются неожиданно громко на этот в общем-то робкий стук.

– Кто? – слышит она громовой раскат вопроса.

Ей очень хочется ответить «конь в пальто», но она прекрасно понимает, что время полудетских шуточек закончилось. Она видит, как между плотно сомкнутых дверей возникает щель, и щель эта ослепительно сверкает от пламени, которое находится там, внутри.

– Кто? – повторяет мертвый голос.

– Ведьма Улиания, – отвечает она громко и спокойно. Ее Истинное Имя словно придает ей сил, смывает неуверенность и нерешительность.

– Войди, госпожа, – слышит она где-то в вышине.

Двери медленно расходятся, и она, вооруженная лишь своим Истинным Именем, входит в огромный круглый зал. Здесь светло как днем от расставленных повсюду канделябров со свечами, от тянущихся по стенам цепей с горящими факелами. Поначалу она почти слепнет от этого света и покрывается потом от исходящего от факелов жара. Но мгновение проходит, и она понимает, что привыкла. Притерпелась.

Едва она проходит в центр зала, как музыка, доселе терзавшая ее слух, умолкает. Ведьма Улиания смотрит вниз и видит, что стоит в центре пентакля, начертанного на мраморном полу с большим искусством.

– Здесь будет обряд? – спрашивает она неизвестно кого.

– Конечно, – отвечает ей голос откуда-то сверху, – ты ведь сама на него согласилась. Вспомни.

– Не помню, – отвечает Улиания. – Но это неважно. Кто ты? Покажись мне.

– О да, конечно.

Что-то происходит в стенах зала, какой-то сдвиг, сопровождающийся глухим гулом. Улиания видит, что цепочки с факелами не висят в пустоте, как ей показалось вначале. Они прикреплены к витой лестнице, которая выдвинулась из стен и заняла пространство от теряющегося в вышине потолка до пола. По этой лестнице, не слишком убыстряя шаг, к Улиании движется человек. Вернее, он выглядит как человек, хотя даже издалека Улиания видит его горящие алым светом глаза и длинные когти на пальцах. Он одет в темно-красные атласные одежды, напоминающие и сутану, и римскую тогу. С плеч его струится длинная белая шелковая лента, похожая на дьяконский орарь. Улиания не знает, что такое орарь, она никогда не была в церкви, но сейчас, глядя на незнакомца, именно такая мысль почему-то приходит ей в голову.