Наконец девушка проснулась. Она открыла глаза и улыбнулась той улыбкой, какой улыбаются очень красивые девушки ранним свежим утром, когда знают, что они любят и любимы. Но взгляд ее упал на лежащий рядом со змееловом собранный мешок, и улыбка погасла.

— Уже? — тихо спросила она.

Змеелов молча кивнул. Говорить он не мог. Они в полном молчании дошли до ручья.

— Дальше не ходи, — сказал змеелов. — Возвращайся домой.

— Можно еще чуть-чуть? До скал. Честное слово, там я тебя оставлю. — Она умоляюще посмотрела на него.

— Хорошо.

И они пошли дальше, взявшись за руки, как дети.

— Я буду ждать тебя через пятнадцать дней. Я тоже сделала себе такую же веревку с узелками, — сказала девушка. — Каждое утро ты будешь развязывать узелок и думать, что я тоже сейчас делаю это. И с каждым развязанным узелком наша встреча будет ближе…

Змеелов тяжело вздохнул, но ничего не ответил. Что он мог сказать ей сейчас? То, что каждый развязанный узелок означает лишь одно — осталось одним днем меньше на то, чтобы найти неуловимую змею?

Зачем ей думать об этом? — спросил себя змеелов. Это твоя забота. А она пусть ждет. И вместе вы можете еще верить. Не так уж и много. Но и не мало. Раньше у тебя не было и этого.

Наконец они дошли до подножия скалы.

— Все. Здесь мы расстанемся.

— Хорошо. — Девушка опустила голову. — Как скажешь…

— Иди домой, — мягко сказал змеелов.

— Я хочу посмотреть, как ты уходишь.

— Хорошо, — сдался змеелов. У него не было сил спорить. Сердце невыносимо ныло. — Хорошо… Только, пожалуйста, не говори ничего больше. Просто молчи, ладно?

— Да. — Она прекрасно поняла его. Ей, женщине, можно было заплакать. Но не стоило сейчас пользоваться этим превосходством.

Он привлек ее к себе и поцеловал. Почувствовал всем телом ее хрупкость и гибкость, вдохнул ее запах и легонько оттолкнул. Резко повернулся и быстрым шагом двинулся на восток.

На перевале шел дождь.

Змеелов поворошил угли в костре. Он уже полдня сидел в небольшой пещере, даже не в пещере, а просторном углублении в скале. Идти сейчас куда-то было бы верным самоубийством. Поэтому, несмотря на спешку, он был вынужден сидеть на одном месте и с тоской смотреть на плотную серую пелену. Снаружи завывал ветер и раздавались глухие раскаты грома. Буря расходилась не на шутку. Время от времени порывы ветра задували в укрытие змеелова, и тогда тяжелые струи дождя хлестали ему в лицо. В такие минуты он начинал опасаться за костер.

Змеелов плутал по скалам уже шесть полных дней. Сначала он думал, что старый охотник немного напутал, когда сказал, что по скалам придется идти три дня. Нетрудно ошибиться на день-два, особенно если прошло так много лет.

Но уже на пятый день бесконечного карабканья по отвесным скалам змеелов понял, что погрешность в расчетах охотника была не такой безобидной. Он начал всерьез бояться, что это путешествие может продлиться гораздо дольше, чем рассказывал охотник. А это означало, что шансов поймать змею в срок становится все меньше и меньше.

Утром шестого дня змеелов, развязывая узелок, надеялся, что за следующим перевалом увидит наконец ровные пески. К вечеру эти надежды рассыпались в прах.

И вот шел седьмой день. У него были вода и пища. Был огонь. У него оставались почти целыми обувь и одежда. Не было у него только одного — времени. Он ощущал кожей, как оно уходит, утекает от него. А вместе с ним уходит и надежда на благополучный исход.

Змеелов снова поворошил угли.

Если гроза не стихнет через пару часов, придется ночевать здесь, подумал он.

— Все оказалось не так просто, а, ловец змей? — спросил он себя.

— Да, пожалуй… Но кто же мог подумать, что старик совсем выжил из ума?

— Кто бы мог подумать? Не ты ли совсем недавно учил шута, что рассчитывать можно только на себя?

— Я рискнул.

— И, похоже, проиграл.

— Не причитай, — оборвал он себя. — Еще не все потеряно. Ты не ранен и не очень устал. У тебя еще есть десять дней. За это время можно успеть сделать очень много. Если не жаловаться и не корить себя, а делать дело. Соберись, ловец змей. Сражайся до последнего. Хотя бы ради нее. Помни: человек проигрывает только самому себе. Своей слабости и трусости. Больше ничто не может его одолеть. Так что перестань ныть. Лучше поспи. Тебе нужны силы.

Да, подумал он, но еще больше мне нужно время… А вот его-то у меня и нет.

Заночевать ему все-таки пришлось в пещере. Гроза и не думала стихать. Как будто весь мир решил встать на пути змеелова. Но едва забрезжил рассвет, тучи, словно по волшебству, разошлись. Солнце выглянуло и весело блеснуло на мокрых камнях. Змеелов развязал узелок. Их осталось всего десять.

— Ты успеешь, — пробормотал змеелов. — Не можешь не успеть. На это права у тебя нет.

И снова его окружали только небо и серый камень. Змеелов шел, карабкался, полз, скользил, падал, потом вставал и снова шел, карабкался, полз… Он уже не выбирал более удобный для подъема склон, не выискивал звериных троп, не петлял, не обходил, не отступал. Он шел напролом.

Руки были содраны в кровь, колени и локти сбиты, все тело покрылось синяками. Но он не обращал внимания на боль. В голове была только одна мысль: вперед! Любой ценой, хрипя от напряжения и надрывая все жилы. Только вперед…

И случилось то, что всегда случается, когда мозг мутнеет, а глаза застилает красная пелена… Штурмуя очередной склон, змеелов поставил ногу чуть левее, чем это можно было сделать. Еще два дня назад он обязательно заметил бы эту небольшую щель между камнями. Но теперь, когда весь мир сузился до маленькой точки впереди, нога встала немного левее, соскользнула с мокрого камня и застряла в щели.

Змеелов заскрипел зубами от острой боли, пронзившей ногу, и еще больше — от досады. Он попался, как мальчишка. Попался тогда, когда никак нельзя попадаться!

Он осторожно высвободил ногу. Потом снял башмак и закатал штанину. Щиколотка посинела и распухла. Боль была невыносимой. Змеелов сразу понял, что вывихнул ногу и порвал сухожилия. Он глухо застонал и ударил кулаком по камню. Вывихнуть ногу в скалах — все равно что вылить всю воду из бурдюка в пустыне.

— Как же ты мог?! — прорычал он. — Как ты мог?! Именно теперь! Из-за собственной глупости! Тупица! Тупица! Тупица!

Слезы ярости текли у него из глаз. Он еще несколько раз со всего размаха саданул кулаком по камням. Из рассеченных костяшек брызнула кровь. Ее вид немного отрезвил змеелова.

— Перестань, — попытался твердо сказать он, но голос дрогнул. — Вспомни охотника. Он сумел дойти, хотя ему пришлось куда хуже, чем тебе. Не убивай себя сам. Это еще не конец, и ты сам это знаешь. Не давай воли жалости к себе. Жалость безжалостна. Она убивает быстрее, чем кобра.

Он несколько раз глубоко вздохнул. Когда он почувствовал, что руки больше не дрожат и не заходится в груди сердце, скинул плащ и снял верхнюю рубашку. Потом оторвал от нее несколько широких полос и плотно перевязал ногу.

Он решил немного отлежаться, прежде чем двигаться дальше, и отполз к стене. Ноге нужно было немного успокоиться. Змеелов привалился спиной к камню.

— Только не думай сейчас ни о чем, — сказал он себе. — Гони мысли. Хорошие к тебе не придут, а плохие будут медленно тебя убивать. Так что не думай ни о чем. Или, если станет невмоготу, думай о том, чтобы ни о чем не думать…

И он сидел так, ни о чем не думая, ощущая, как пульсирует боль в ноге. Спина затекла, и он решил сесть поудобнее. Оперся рукой о землю и почувствовал, что рука наткнулась на что-то железное.

Он раскидал мелкие камешки и присмотрелся. Из земли торчала позеленевшая от времени и дождей медная ручка. Такие ручки были на сундуках в том доме, где он прожил первые десять лет своей жизни. Змеелов ладонью смахнул оставшуюся землю и гальку вокруг ручки. Перед ним была небольшая каменная плита.

Змеелов потянул за ручку. Плита не поддалась. Змеелов потянул сильнее. Потом еще сильнее. Наконец он уперся здоровой ногой в камень и дернул ее изо всех сил. Плита чуть-чуть сдвинулась в сторону. Наконец, после долгих попыток ему удалось сдвинуть плиту достаточно для того, чтобы увидеть грубо высеченные в камне ступени, уходящие в темноту. Змеелов поджег прут и бросил его в нору. Она оказалась неглубокой, едва ли в два человеческих роста.