Андроник довольно долго шел лесом, не слишком спеша повернуть назад к озеру. Добравшись до опушки, где несколько часов назад все так увлеченно играли, он замедлил шаг и запел. Поначалу голос звучал робко, печально, но мало-помалу окреп, сделался громче, любовный зов тоже сперва нежен, а потом страстен. Пел он без слов, но иногда в его песне мелькало вдруг девичье имя. Лес, казалось, дремотно слушал его, порой трепетно вздрагивал и снова успокаивался. Но сверху то и дело слышался испуганный шелест, листья, дрожа, прижимались один к другому, и, казалось, тревожила их невидимо беспокойная торопливая рука. Песня Андроника уносилась вдаль, обтекая стволы, отталкиваясь от листьев.

— О-о-о — и-и-и, ана-а-а-а!..

Лунный свет пробирался между веток, стелился по траве, будил цветы, и они открывались ему навстречу влажно и робко. Андроник, опасаясь их потревожить, внимательно осматривался, прежде чем сделать шаг. Песня его смолкла, ее впитала земля, и в лесу раздавалось только невнятное бормотание. Похоже было, будто листья тянутся вслед за Андроником, растревоженные его присутствием и теплым глубоким голосом. Просыпались птицы в гнездах, глухо встряхивали крыльями, коротко испуганно вскрикивали. Андроник останавливался и, с улыбкой глядя вверх, манил их рукой:

— Не угомонились еще, красавицы?

Щебетание вскоре смолкало, растворившись в смутном шепоте листвы. Пустилось в полет несколько больших ночных бабочек, ветер подхватил их, будто на гребень волны, собираясь опрокинуть, но они осторожно уселись на шершавый ствол и сложили крылышки. Андроник проследил за ними, глаза его поблескивали в темноте двумя угольками. Улыбаясь неведомой радости, он шел дальше и мурлыкал что-то потихоньку себе под нос.

Перед узловатым, от старости согбенным деревом он остановился и внимательно оглядел его сверху донизу, словно бы изучая ствол и ветви. Потом разделся, оставил одежду на траве и принялся взбираться на дерево, очень быстро и очень ловко. Добравшись до самой развилки, Андроник устроился поудобнее, раздвинул листья руками и оглядел лес сверху. Но он не был еще на самом верху и всего увидеть не мог. Теперь он карабкался по самым высоким веткам. Хрупкие ветки вздрагивали под его тяжестью, но не ломались. Казалось, он лишь перебирает руками, не повисая всей тяжестью своего тела на ветках, и словно бы бродит между листьями, сделавшись легким, как птица. Когда он поднял голову, небо распахнулось над ним. Неподвижное светлое небо, освещенное луной.

— Вот я и не один, — произнес Андроник и протяжно радостно вскрикнул.

Голос его улетел далеко-далеко поверх деревьев, и слышно было, как вдали он слабеет, напоминая эхо. Но ему никто не ответил. Только взлетела большая птица, широко распластала крылья и медленно полетела между деревьями.

— Ау-у-у! — крикнул опять Андроник.

В ответ — то же удивленное молчание леса. И наверху — то же светлое и мертвое небо. Андроник стал спускаться. Легко, словно бы забавляясь, находил он вниз дорогу, перебираясь с ветки на ветку. Вот он уже и внизу, отер листком лицо, оделся и отправился обратно другой дорогой. Минуя освещенную луной поляну, он отыскал глазами куст и направился к нему. Растянулся на траве, приложил к земле ухо и прислушался.

— Никого, — сказал он с улыбкой, — куда все подевались этой ночью?

Поднялся, ласково погладил ладонью траву, словно попросив прощения за невольную неприятность.

— Пойду-ка на озеро и искупаюсь, — решил Андроник.

Он прибавил шагу. На опушке живее чувствовался ветерок. Кланялись колосья вдоль тропинки. Андроник шел, насвистывая, к озеру. На берегу он остановился и прислушался. Вдалеке сухо шуршал камыш. Ни сонного всхлипа, ни кваканья лягушек, ни стрекотания кузнечиков, — озеро молчало, и молчание его пронизывало холодком. Ни одна птица не ворохнулась испуганно в камыше. Андроник попытался разглядеть что-то. Но ничего не увидел, — вода и вода. Приятной свежестью повеял ветер. Юноша сделал несколько шагов, словно выбирая место поудобнее, и принялся торопливо раздеваться.

Дорина довольно долго не решалась сделать шаг вперед. Он ведь знает, что она здесь, и все-таки не разыскал ее, не позвал... Теперь она совершенно отчетливо видела Андроника: он стоял обнаженный, в одной только расшитой шелком повязке вокруг бедер. Он совсем не готов, он же должен быть одет, и одет по-дорожному. Или он не выбирал ее в невесты?.. Но в толпе незнакомых девушек, которых он оглядывал так внимательно, фант он протянул ей, ей протянул — золотое яблоко. Оно и было знаком, он выбрал ее в невесты...

— Дорина! — удивленно воскликнул Андроник, заметив ее. — Как красиво ты нарядилась!

— Я ждала тебя, — прошептала девушка. — Мы же уходим...

И, чтобы не видеть его обнаженных плеч, опустила глаза.

— Чего ты боишься? — спросил он. — По-другому не бывает, в чем мать родила. Так завещано...

— А я?

— И ты... Только потом, — прибавил он, улыбаясь и беря ее за руку.

И она почувствовала, словно к ней прикоснулся огонь, как чувствовала всякий раз, когда до нее дотрагивался Андроник, пронизывающую дрожь и странное, неведомое наслаждение.

— Ты умеешь плавать? — тихо спросил Андроник. — Если лодка опрокинется, ты сможешь доплыть?

Дорина испуганно ухватилась за его руку.

— Если ты меня оставишь, я утону! — воскликнула она.

— Не надо бояться. Что бы ни произошло, не бойся, — ободрил ее Андроник. — Не эта лодка переправляет мертвых. Если бы ты знала, сколько водных пространств пришлось мне преодолеть, пока я плыл туда и потом обратно... Смотри.

Он протянул руку, указывая вдаль. И Дорина увидела водную гладь до горизонта, светящуюся, неподвижную.

— Это так далеко? — спросила покорно. Андроник засмеялся и придвинулся к ней.

— Все близко, когда любишь, — прошептал он. — Сейчас тебе надо будет сесть на дно лодки и не бояться. Мы минуем девять морей, девять земель. И потом сыграем свадьбу...

— Так не скоро? — огорчилась Дорина. — Кто знает, что с нами случится за это время, — произнесла она задумчиво.

— А куда нам спешить? — нежно спросил Андроник. — Дни у нас здесь текут быстрее минут. Если уж ты попала сюда, то назад пути нет. Здесь ведь красивее, правда?