- Это ещё ничего, - говорил он. – Есть и что-то хорошее в этой войне. Посмотри, здесь нет их лазутчиков. И не может быть. Если они появятся, их сразу распознают. Тактика Никиты Кожемяки здесь не сработает.

- Это верно, - согласился Евпатий, - единственный упырь в городе – это Пафнутий, а он сидит в деревянной клетке.

- И всё-таки, даже Никита не мог справиться с упырями. Это мог только Змей Горыныч. А теперь его нет.

- На что ты намекаешь? – вдруг начал сердиться Евпатий, - Уж не предлагаешь ли ты отдать власть в городе колдунам?

- Может и так, - не смутился его гневу Семён, - колдуны лучше с этим справятся. Но зачем здесь мы, Евпатий? Это не наша война, мы ничем не сможем помочь городу Змея. Мы пропадём здесь, Евпатий, и наши семьи так же сгинут зря. Так почему бы нам не забрать всё нажитое и не убраться днём домой? Мы сможем прорваться по воде, упыри нас не остановят.

- Да ты никак, боишься, Семён? – грозно произнёс Евпатий, сверля его взглядом, - не хорошо говоришь, не по-богатырски.

- А может и боюсь, здесь мне нечего стыдиться. Этих тварей, этих кровососов только дурак не будет бояться. Я как вижу их, у меня аш в теле дрожь начинается, и сводит живот. Сразу вспоминаю, как они держали меня на цепи, словно скот, вырезали мне раны и цедили оттуда в бокалы мою кровь, как молоко из коровы. А затем, на моих глазах выпивали её. Трудно было поверить, что в этих ужасных существах сохранились хоть какие-то остатки разума. И всё же, это было так, и это было самое ужасное. Именно эти остатки разума позволяли им одолевать нас, чтобы поедать нас как пищу.

- Я понимаю тебя, Семён, - положил ему руку на плечо Евпатий, - и потому я не буду против, если ты уедешь. Но я останусь, я не могу уйти. Здесь моя застава, здесь мне приказано находиться. Пусть у ворот стоит хоть сам Сатана, я должен защищать от него русскую землю.

- Хорошо, пусть будет так, - поднялся с лавки Семён, - но тогда позволь мне забрать с собой семьи тех богатырей, что останутся с тобой, чтобы они не пострадали, если вы падёте.

- Ну, конечно, брат мой. Только умоляю тебя, будь осторожен. Упыри не подпускают к нам купцов, они перекрыли все подходы к городу. Днём они не так сильны, и потому они не смогут долго гнаться за вами. И всё-таки, не теряйте бдительности. По прибытии в Новгород расскажи обо всём, что видел, Микуле Селяниновичу. Будем надеяться, он не оставит нас.

Семён лишь кивнул в ответ и поспешил уйти. Многие богатыри изъявили желание уйти вместе с ним. Вместе со своими семьями и семьями других богатырей они заняли сразу несколько больших лодок и отбыли по течению реки. Евпатий наблюдал за ними со стены и провожал их взглядом, пока лодьи не исчезли за линией горизонта. А вскоре снова наступила ночь, и снова упыри безуспешно пытались прорваться в Змейгород. Евпатий не выдержал, и где-то около полуночи заснул прямо у городской стены. Проснулся он уже ближе к обеду, бодрый и голодный, как медведь. В городе ещё была еда, и Евпатию быстро накрыли стол. После трапезы он направился зачем-то в терем Ратмира и к своему удивлению обнаружил, что пахнущее мертвечиной тело князя до сих пор лежит на том же месте, где его оставили после битвы – на лавке в центре гостиной. Почему никто его до сих пор не похоронил.

- Почему? – спрашивал Евпатий у Айрата, когда, наконец, увиделся с ним.

- Я не знаю, - потупил взгляд старший сын Змея, - никто не распорядился.

- А кто должен был приказать хоронить твоего отца? Раньше он всем приказывал, а теперь, он что, сам должен приказать кому-то похоронить себя? Ты – старший сын Змея, и тебе решать, как поступить с его телом.

- Я здесь ничего не решаю. Главный в городе теперь колдун Всеволод. Они очень удачно отступили во время битвы, и когда в городе никого не было, захватили здесь всю власть.

- Ты говорил с Всеволодом, Айрат?

- Говорил.

- И что он сказал?

- Сказал, чтобы я обратился к тебе, потому что он не знает, как хоронить моего отца, как язычника, или как христианина.

- А я, значит, знаю? – терял уже самообладание Евпатий.

- Не знаю, - выходил из себя и юный Айрат, - когда мой отец был у власти, всё было просто и понятно. А теперь даже не ясно, кто здесь правит. Всеволод кивает на тебя, ты на меня, я на Всеволода. Какая-то неразбериха. У меня от этого уже кругом голова.

- Так, послушай меня, - взял его за плечи Евпатий и продолжил, глядя прямо в глаза юному чародею. – Твоего отца больше нет, и он уже не вернётся. Мы с тобой вместе предадим огню его тело. Хоронить в земле мы его не сможем потому, что на кладбище уже нет места. Погибших закапывают теперь в братские могилы. Но мы же не можем закопать князя в братской могиле, верно? А раз так, то сегодня, прямо сейчас ты прикажешь волхвам готовить обряд. До заката с этим должно быть покончено. Мы должны отдать ему последние почести, это наш владыка, и его похороны должны сплотить нас против общего врага.

И Айрат признал правоту Евпатия и сделал всё, как ему велел богатырь. Волхвов не пришлось долго уговаривать, они, так же, как и все, лишь ждали необходимых распоряжений сверху. И вот ближе к вечеру на площади собрались вместе колдуны, христиане, богатыри, волхвы и простые горожане. Все они хоронили своего вождя. Ратмиру соорудили большую постель из веток, его бледное мраморное тело отмыли и завернули в белый саванн. Лицо его не выражало больше ни муки, ни боли, оно наконец-то было спокойно. Глядя, как огонь пожирает тело огнедышащего повелителя пламени, многие не смогли сдержать слёз. Стали влажными и глаза Евпатия. Оба глаза, один из которых он был обязан Змею. Теперь богатырь вспоминал те дни как страшный сон. Когда безголовый упырь грязными ногтями впился ему в лицо, оставил уродливые шрамы и вырвал глаз. Евпатий выжил в том бою, но это было лишь начало ему мучений. В ранах началось заражение, лицо распухло, а в голове начались ужасные, невыносимые головные боли. Евпатий не мог спать, не мог есть, не мог ходить. Ему казалось, что он сходит с ума и начинает бредить наяву. Языки пламени словно выскакивали из печи и начинали плясать по избе. Становилось слишком жарко, огнь быстро распространялся по деревянному срубу, из пламени появлялись огромные змеиные головы, уродливые клыкастые монстры, старухи-ведьмы, какие-то огромные красные жабы, с покрытыми волосами головами. Это был ад, Евпатий заживо попал туда, а может и замертво. Он уже не знал, и лишь молился о прощении своих грехов. Словно призрак появлялся могучий Микула Селянинович, который рассказывал о том, что заключил со Змеем договор и отбывает в Новгород. Евпатий лежал в мокрой постели и чувствовал лишь омерзение. Его оставили в этом городе Змея, его оставили умирать. А потом появился Ратмир в компании волхва Доброслава. Змей раздобыл живой воды из реки Смородины и начал своё лечение. Сквозь бред Евпатий наблюдал этот странный ритуал, слово семя какого-то дерева попало ему в глаз, а потом пустило корни прямо ему в голову. Что-то чужеродное прорастало через него, пускало ростки жизни, рвалось наружу, и, казалось, стремиться разорвать голову изнутри, съесть всё её содержимое для поддержания своего роста. К ужасным мукам жара теперь добавилось отвращение. На второй день Евпатий вцепился руками в своё лицо, будто хотел вырвать его. Страшный невыносимый зуд в каждом ухе, глубокий, в самых недрах головы, в самом мозгу сводил с ума. Тогда руки Евпатия привязали к кровати. Он лежал недвижимый, словно растение, и лишь страдал от боли и муки. А затем он заснул. Впервые за много дней заснул крепким снов и не просыпался почти сутки. Когда же он открыл глаза, то видел каждым из них одинаково хорошо и почти не чувствовал боли. Шрамы исчезли, глаз был как новый, Евпатий не верил своим глазам.

- Меня исцелил дьявол, - сказал он тогда самому себе, - теперь я в неоплатном долгу перед ним. Тело моё спаслось, но душа погибла.

Воспоминания его прервал появившийся, наконец, на похоронах отца Ростислав, который тут же разрыдался и даже упал на колени. Слёзы градом лились из его глаз, и это зрелище тронуло всех присутствовавших. Ростислав вспоминал всё самое лучше о своём отце, благо, что ещё совсем недавно он был ребёнком, и в памяти свежи были самые светлые воспоминания его детства. Ратмир тогда только недавно вернулся с охоты, он разделался с опасным упырём, известным под именем герцог Ракула. За время похода отец соскучился по своим детям и теперь несколько часов играл с ними, обнимал и одаривал своими поцелуями.