Красибор утверждал, что некогда состоял в клане Сокола и даже участвовал в войне против клана Змея. Но уже много лет назад он превратился в кровососа и усвоил повадки этих существ. И всё же Красибор был колдуном, в нём было больше тьмы, чем в Будиславе, и меньше равновесия. Будиславу же было на порядок сложнее. Порой ему становилось просто невыносимо. Он находился на грани безумия, и в конце концов тяжело заболел. Будислав бредил и лишь одно слово раз за разом произносил в бреду: «Молния». Когда он пришёл в себя, вождь спросил у него, что это за молния, и вурдалак рассказал ему. После этого упыри и начали свою битву за Молнию. Оставалось лишь удивляться, как эти существа, ещё вчера не знающие ничего, кроме низких удовольствий и распущенности, вдруг смогли организоваться ради великой цели и истреблять всех на пути к этой цели, не жалея даже детей. Будислав даже пожалел, что дал им эту цель. Но отступать было уже некуда. Упыри действовали невероятно организованно, но всегда в тени, всегда тайно и подло. И вот настал тот день, а точнее, ночь, когда они вошли в Змейгород.

Будислав увидел страшное кровопролитие, которое заставило его ужаснуться. Детей убивали вместе с их матерями, младенцев отрывали от материнских грудей. Кровь лилась рекой. А потом Будислав будто снова увидел живого Вышеслава, только ещё совсем молодого. Но это был не Вышеслав, а его сын. Вышеслав обманул судьбу и передал права на меч своему юному сыну. Но сын его не был инициирован, а потому не мог почувствовать зова меча. Будислав знал, что это невозможно, что нельзя передать право на оружие не инициированному чародею. И всё же, Вышеслав сделал это. Это очередной раз подтверждало, что Молния была совсем не обычным мечом и позволяла делать то, что с другим мечом было бы сделать просто невозможно. Близился тот миг, когда клинком должен был завладеть многоликий вождь упырей. Для Будислава это означало бы конец. Больше он никогда не завладел бы этим мечом. И тут он увидел Молнию в действии, в руках у своего ученика. Это было воистину грандиозное зрелище, меч сверкал огненным светом, когда рассекал воздух, и в это мгновение действительно напоминал молнию.Никита рубил с невиданной силой, и в разные стороны от него разлетались мёртвые упыри и отрубленные части их тел. Будислав как заворожённый смотрел на эту битву и не заметил, как его бывший ученик уже приблизился к нему и занёс меч над его головой.

- Ты? - удивился он, и острие клинка остановилось прямо возле шеи Будислава, - ты один из них? Этого не может быть.

- Я предал своё учение, став упырём, - отвечал Будислав, - ты предал его, когда стал христианином. Здесь мы равны.

И Никита невольно опустил руку с мечом. Он не мог нанести смертельный удар своему учителю. Он столько хотел сказать Будиславу, так хотел, чтобы его учитель был рядом с ним в час его триумфа, но теперь он видел лишь кровожадного упыря. Будислав набросился на него и прокусил запястье. Никита отшвырнул его в сторону, а в следующее мгновение его учитель уже смешался с толпой. Он сделал своё дело, Никита был покусан. Затем упыри отступили, а когда вернулись, уничтожили всех богатырей. Никита Кожемяка к этому времени был уже мёртв. Была ещё ночь, и Будислав склонился над телом своего ученика.

- Столько лет я ждал этого мига, - проговорил он. – Никто кроме меня не имеет права владеть этим оружием. Даже ты, Никита, мой дорогой ученик. Ты не захотел разделить со мной бремя бессмертия.

И вот теперь Будислав, довольный собой, любовался клинком-Молнией – мечом Сорочинского Мастера, самый могучим оружием за всю историю чар, оружием, которое теперь принадлежало ему.

Глава 5.Ещё один из двенадцати.

Небольшая деревянная телега, запряжённая всего лишь одним конём, ехала по дороге, что извивалась словно змея на смоленской земле. В телеге сидело двое путников, которые, не смотря на сильную жару, были закутаны в одежду с ног до головы. Их лица были закрыты повязками, на головах – капюшоны. Открытыми оставались лишь глаза и кисти рук. Такие путники у любого бы вызвали подозрение, но здесь до них не было никому дела, и никто не решился бы их остановить. Они ехали далеко от Смоленска и от других городов, они ехали в такой глуши, что дорога здесь превращалась лишь в полоску вытоптанной травы. Но путники ехали, не сворачивая, словно точно знали, куда едут. Они хорошо помнили дорогу, и дорога их вела в самую чащу леса. Однако, оказавшись в лесу, они стали вести себя несколько странно на человеческий взгляд. Один из них закрыл глаза, сложил руки на груди и замер в неподвижном положении. Так он просидел очень долгое время, больше часа, пока, наконец, не открыл глаза и не произнёс.

- Он идёт. Будь готов, Ефим, он может напасть на нас.

- Разве упыри нападают на своих сородичей, что приходят просить у них помощи?

- Простые упыри нет. Но Евгений не такой, как они.

И в этот момент послышался какой-то странный звериный рык, от которого весь лес содрогнулся и замер. Деревья зашевелились в такт друг другу, словно танцевали какой-то танец. Путники затаили дыхание, и в следующее мгновения две мощных руки подхватили их со спины за одежды и швырнули прочь с телеги. Их повязки на лице слетели и обнажили изуродованные звериные морды с огромными клыками. На телеге же стояло существо ещё меньше похожее на человека. Густые волосы и борода переплелись с листьями и ветками, одеждой служила простая медвежья шкура без рукавов, но с неким подобием штанов до колен. На руках – огромные когти, во рту – клыки, а глаза полные безумия. Это был больше зверь на двух ногах, чем человек, и всё же, это существо заговорило:

- Зачем ты звал меня, Пафнутий, и как ты меня нашёл?

Сказав это, зверь спрыгнул с телеги с невероятным проворством и скоростью оказался на ближайшем дереве.

- Нас послало братство, - поднимался с земли, отряхиваясь, Пафнутий, - они снова хотят собраться. Ты нужен им.

- Я всё сказал братству ещё при последней нашей встрече. Я умер для них, а они мертвы для меня.

- Послушай, ты, - поднялся с земли Ефим, - мы ни один день потратили, чтобы найти тебя. Изволь же быть хотя бы вежливым с на….

Но не успел он договорить, как в следующее мгновение упырь уже исчез с дерева и держал его когтистой рукой на шею, прижимая к дереву.

- Евгений, он не хотел, - заговорил Пафнутий, - оставь его. Он одной крови с нами, он просто ещё молод.

- Да, я вижу это, - прошипел упырь, - но он уже мечтает выслужиться перед братством. У него есть амбиции. Когда-то у меня они тоже были. О да, я был хорошим чародеем, и мечтал получить бессмертие. Вместо этого я получил вечную смерть.

И он с силой отшвырнул Ефима, тот улетел с лёгкостью сухого листа.

- Наш бог – Серва Адюльтер сказал мне, что я буду править, а потом взял и сдох. Он обманул меня. И вот теперь я болтаюсь между мирами как бычий отросток, не могу жить, не могу умереть, только пью кровь, словно паразит. А эти идиоты из братства ещё верят, что Отец Поколения может вернуться. Они не видят, что он сделал с ними. Он превратил нас в гниющие куски мяса.

- У чародеев появился новый охотник, - продолжал Пафнутий, - он убил уже троих из двенадцати, начиная с Многоликого.

- Я знаю. Хоть я живу отшельником, но чужие мысли я могу читать на очень большом расстоянии. Многоликий сам был виноват. А те двоя были просто слабаками. Пусть братство пробудит Кощея Бессмертного, и он разделается с вашим Змеем Горынычем на раз. Так ведь зовут вашего нового охотника? Змей Горыныч? Видишь, я не солгал, я умею читать мысли.

- Ты не боишься, что Змей настигнет тебя? Ты один, а у него целое войско и три головы на плечах.

- Поэтому меня никто и не может найти. Я один. Я не делаю никого упырями, у меня нет учеников. Мне больше нравится убивать людей и выпивать их кровь. Особенно женщин и детей. Я хорошо прячусь и читаю мысли на расстоянии. Поэтому ваш Змей может очень долго меня искать и так и не найдёт. Если только вы своими упрямыми поисками сами не выведите его на меня.