Во рту у Бена пересохло, и все еще ощущался привкус пыли; он сделал большой глоток воды, такой теплой, что ее можно было использовать для бритья. Внезапно у него судорожно сжалось горло, и воздух в палатке показался невыносимо душным. Он выбрался наружу, полуприкрыв глаза от ослепительного блеска раскаленной пустыни. Сначала он подумал, что вышел не с той стороны. Скала сзади была пуста: там не было никаких признаков ни второй палатки, ни мулов. Бен отступил на два шага в тень и тут увидел индейца. Проводник лежал лицом вниз, почти скрытый скалой, на которой прежде стояла палатка Хици Литера. Белая одежда индейца была в крови. Бен заметил, даже не присматриваясь, что затылок проводника весь в запекшейся, тускло блестевшей крови.

Тяжело дыша, Бен бегом вернулся в палатку.

— Сэмми, вставай быстрее! Мел!

— В чем дело? — Райдербейт вылетел из палатки, сжимая двумя руками «винчестер». Вслед за ним вышла сонная Мел.

— Хици удрал. Забрал всех мулов, все девять, и убил проводника.

Райдербейт склонился над телом индейца, протянул руку и коснулся размозженного затылка. Бена передернуло. Стоявшая рядом с ним полуголая Мел вскрикнула:

— О, Боже мой, какой ужас! Почему он это сделал?

— Оденься, — велел Бен. К ним подошел Райдербейт, вытирая пальцы о брюки.

— Сложить палатку! — закричал он. — Кровь почти высохла. Значит, маленький ублюдок убил его и удрал, по меньшей мере, час назад. — Райдербейт уже вытаскивал из палатки свою одежду, винтовки, ружье и мешки с боеприпасами. Потом он зарядил ружье. Бен хотел что-то сказать, но Райдербейт чуть не набросился на него с кулаками. — Палатка! Займись палаткой!

Мел закончила одеваться снаружи, возле палатки, пока Бен лихорадочно вытаскивал стальные колышки, обдирая в кровь кожу с пальцев. Пот заливал ему глаза, голова горела, будто стиснутая железным обручем.

— Он, должно быть, рассчитывал, что у него будет, по крайней мере, два часа в запасе, пока мы проснемся. Может быть, даже больше, — сказал, тяжело дыша, Райдербейт. — Что заставило тебя проснуться, солдат?

— Жажда.

— Да благословит Господь Бог твою жажду! Надо нагнать подлого маленького ублюдка. Когда мы доберемся до него, я отрублю ему «фамильные драгоценности» и заспиртую в виски! — Райдербейт одним крепким узлом связал вместе мешки с боеприпасами и завернул в обработанный водонепроницаемым, составом брезент, который они обычно подстилали под дно палатки. — Мы понесем мешки, палатку и канистру с водой по очереди. Спальные мешки придется бросить. — Райдербейт вскинул винтовку Хици Литера калибра 10,6 мм и начал осматривать горизонт через оптический прицел, покачал головой и перекинул винтовку через плечо. — Ничего не видно, слишком густая пелена.

— Сколько у нас осталось воды? — спросил Бен.

— Только та, что хранилась в палатке, по-моему, литра два-три. — Он свирепо покачал головой. — Если к завтрашнему дню мы не нагоним паршивого маленького ублюдка, у нас будут серьезные неприятности.

— Ты знаешь, по какому пути он направился?

— Путь у него только один, если он не решил вернуться обратно, но, конечно, Хици никогда этого не сделает. Я так хорошо изучил карты, что помню их почти наизусть. Он обогнет пустыню, двигаясь вдоль Стены Чинлука, это отвесные скалы, и только в одном месте, расположенном примерно в пятнадцати милях отсюда, Хици сумеет пройти с мулами. Он говорил мне, что это затяжной подъем, на преодоление гор может уйти часов шесть-семь. Там-то мы и догоним его, если вообще догоним. — Райдербейт перебросил два мешка с боеприпасами через плечо, пристроил канистру с водой, свернутую палатку и винтовку с оптическим прицелом, вручил «винчестер» Бену, а ружье — Мел, которая все еще затравленно озиралась по сторонам.

— Почему? — закричала она. — Почему он это сделал?!

— Потому что он грязный маленький подонок, — ответил Райдербейт. — Мы ему пришлись не по нраву, и он решил, что справится и без нас.

— Но зачем было убивать бедного индейца? — уже спокойнее спросила Мел.

— Может быть, Хици не понравилось, как пахнет от нашего проводника? Или индеец не одобрил того, что немец собирался сделать. В конце концов, его наняли мы, а не он. — Райдербейт остановился и угрюмо посмотрел на Бена. — Все верно, ничего мне не говорите! Я должен был позволить тебе убить его сегодня утром. Я допустил ошибку.

— Мы оба ошиблись, — примирительно сказал Бен. — Мне следовало убить его позавчера ночью.

— У нас еще будет шанс сделать это. Вперед!

— А как же индеец?! — закричала Мел. — Мы что, не похороним его?

— К черту похороны! — Райдербейт торопливо вышел из тени скалы и стоял, согнувшись под тяжестью палатки и мешков с боеприпасами; в своем высоком фетровом сомбреро он сейчас был похож на Гамелинского дудочника[47]. — Чего ты хочешь? — пронзительно крикнул он девушке через плечо. — Чтобы мы оделись во все черное и объявили подобающий такому случаю траур? За каждые упущенные нами полчаса Хици уходит вперед на милю. В любом случае, к завтрашней ночи кондоры разделаются с трупом. — Он повернулся к Бену. — У нас будут получасовые марш-броски с пятиминутным отдыхом. Если Хици не устроит привал, не думаю, что у нас есть надежда нагнать его до Стены Чинлука. Мы должны дойти туда примерно через девять часов, скажем, где-то между часом и двумя ночи. Мы будем преследовать его до восхода солнца. — Он сухо усмехнулся. — Ты когда-нибудь охотился?

— Нет.

— Ну, что ж, вернемся к старым добрым временам, когда я охотился в вельде на львов. На этот раз может оказаться проще, ха-ха! Ведь Хици Литер забрал все, кроме того, чем защищаться. Оружие-то у нас, солдат!

— У него есть нож, — напомнил Бен, — тот, которым он убил Стоупса.

Райдербейт расхохотался.

— Ему надо подойти на близкое расстояние, чтобы воспользоваться им!

Они шли вдоль края скалы, наклонив головы от накатывающегося на них огромного вала жары; их прищуренные за темными очками глаза тоскливо следили за дрожанием марева над раскаленными камнями. Через несколько минут Бен чуть приотстал и взял Мел под руку.

— Как ты себя чувствуешь?

— Я потрясена. Я не очень-то переношу вид крови. Бедный индеец…

Бен снял с ее шеи ружье и перебросил через свое плечо, рядом с «винчестером».

— Спасибо, — прошептала она. — Я всегда думала, что люблю солнце. Когда я жила в Лондоне, то часто мечтала провести оставшуюся жизнь, валяясь где-нибудь на берегу в бикини.

— Сейчас около ста градусов по Фаренгейту[48], — сказал он. — Попробовала бы ты очутиться внизу…

Он мотнул головой в сторону пустыни, на которую нельзя было смотреть без рези в глазах, даже сквозь темные солнцезащитные очки; казалось, там песок, солнце и небо сплавились и превратились в раскаленный стеклянный купол. Он подумал, что они похожи на трех крошечных насекомых, ползущих по краю стекла: в голове гудит от зноя, глотки пересохли, губы почернели и растрескались, а воды осталось только на двенадцать часов! Если они не отыщут Хици Литера — это конец. Один человек и девять мулов затерялись где-то в обесцвеченной солнцем дикой пустоши, и на их поиски судьбой отпущено всего двенадцать часов, а минуты стремительно бегут одна за другой…

Бен поддерживал Мел под руку, низко опустив глаза, чтобы следить за тенью Райдербейта, перемещающейся по скале, на тропке которой его ботинки поднимали пыль.

Прошли первые полчаса; они, часто и тяжело дыша, рухнули в небольшой полоске тени и выпили по глотку воды. Мел прикрыла глаза руками. Райдербейт снял с себя палатку и мешки с боеприпасами и перебросил их Бену, который, в свою очередь, передал ему канистру с водой и ружье Мел. Девушка подняла голову и произнесла:

— Мне очень жаль, но я, кажется, не смогу помочь вам.

— С тобой все в порядке, — сказал Бен. Он взглянул на Райдербейта. — Как ты думаешь, Сэмми?

— Ты о чем? — проворчал тот.