Последние годы фараон непрерывно воевал, укрепляя свое могущество в Азии, опустошая города, накладывая на их жителей дань, захватывая богатую добычу и воздвигая на своем пути бесчисленные обелиски.

Когда на исходе третьего дня Хирам добрался до циновки в своей комнатке, он был ни жив ни мертв от усталости. Обычно, прежде чем заснуть, он долго стоял во дворе храма и наблюдал за поразительными сценами, которые разыгрывались на фоне черного бархата ночного небосвода. Юноша с восторгом следил за падающими звездами и стремительно рассекающими горизонт кометами, за медленно струящейся рекой Млечного Пути и призрачным танцем луны, которую то и дело закрывали прозрачные, как тончайший лен, облака.

Сейчас Хирам мгновенно заснул, будто провалился в необъятную черноту, и ему приснился сон: нет, не о бесчисленных кувшинах с вином и пивом, за укладкой которых ему было поручено проследить, а о чем-то жутком и непонятном.

Хирам вновь очутился в глубоком подвале, где день был неотличим от ночи, только сейчас рядом не оказалось ни рабов, которые вносили и расставляли в ряд вдоль каменной стены огромные сосуды, закупоренные большими пробками из нильского ила, смешанного с соломой, ни учеников Дома Жизни, которые пересчитывали кувшины.

Юноша не понимал, зачем он явился сюда, если работа была закончена и все ушли; он захотел подняться на поверхность, однако тяжелая, окованная железом дверь оказалась заперта. Хирам постучал, но ему никто не открыл; снаружи не доносилось ни звука.

И вдруг он услышал смех, тихий женский смех, напоминающий звон колокольчиков, от которого по телу пробежала дрожь. Юноша быстро обернулся и заметил быструю тень – кто-то прятался между кувшинами с вином и пивом. Что за женщина смогла проникнуть в подвал и зачем она это сделала?

Преодолевая нерешительность, юноша пошел вдоль стены и увидел за одним из сосудов ту, что пряталась в хранилище. Это была… та самая сирийка!

Хирам не успел ничего предпринять, не успел вымолвить ни единого слова – девушка стремительно набросилась на него, норовя вцепиться ногтями в глаза. Он в панике отшвырнул ее, тогда она впилась в его руку острыми, как у хищницы, зубами.

Во сне юноша не чувствовал боли, только растерянность и всепоглощающий страх. Он в ужасе наблюдал, как рука распухает на глазах и по коже расползается зловещая чернота. Хирам понимал, что слюна азиатки отравлена подобно слюне ядовитой змеи и что он скоро умрет.

Он проснулся в холодном поту и бросил испуганный взгляд на свою руку. Рука была как рука, он был жив и здоров. Юноша не скоро сумел избавиться от впечатления странного сна и испытывал досаду от того, что утратил власть над своими чувствами. Хирам не мог узнать, что означал его сон, поскольку едва ли решился бы рассказать о нем кому-либо из храмовых прорицателей.

Не переставая размышлять, юноша совершил омовение, оделся, вышел наружу и увидел Бакту, который спешил ему навстречу. Его лицо казалось испуганным, а глаза горели от возбуждения.

– Ты проспал все на свете! – закричал он, и только тут Хирам понял, что солнце висит высоко над горизонтом и за окном стоит белый день. Странно, что его никто не потревожил и не обругал за опоздание на службу!

– Что-то случилось? – спросил юноша.

– Да! Храм Амона осквернен! Священные изображения поцарапаны и испачканы грязью!

Хирам побледнел и пошатнулся от внезапно нахлынувшей слабости.

– Как это могло произойти? Кто это сделал? – прошептал он.

– Неизвестно. Начальник стражи уже поплатился своим местом. Вероятно, кто-то пробрался в храм, воспользовавшись суетой, где-то притаился и ночью выбрался, чтобы совершить свое черное дело. А утром затерялся среди народа. Сейчас жрецы прикладывают усилия к тому, чтобы никто ни о чем не узнал. Грязь стерли, а царапины замазали свежей краской.

Хирам представил, что мог испытать жрец, в обязанности которого входило ритуальное очищение святилища и окуривание его благовониями, когда открыл алтарь и увидел статую бога. Юноша не удивился, услышав от Бакты, что жрец, вместо того чтобы поцеловать землю и поприветствовать Амона молитвой, упал в обморок и до сих пор пребывает в беспамятстве.

Теперь Хирам понимал, что означало странное видение. Приснившаяся ему азиатка олицетворяла несчастье, чужие, враждебные силы.

– Преступника будут искать?

– Уже ищут. Только, думаю, он давно сбежал из храма. А искать его в городе – только распространять ненужные слухи.

С этим Хирам не мог согласиться. На месте главных жрецов он пошел бы на все, лишь бы великий Амон был отмщен, а преступник – наказан. Репутация храма и его служителей совсем не то, что репутация бога. С другой стороны, публичное расследование может бросить тень на самого фараона! Если Амон допустил святотатство в своем храме, да еще в дни, следующие за великими победами царя, не значит ли это, что он сомневается в том, кому покровительствует? И вправе ли жрецы скрывать такое от простого народа?

Юноша задумался. Молодым жрецам всегда давали понять, что служители храма находятся по одну сторону невидимой границы, а ремесленники, крестьяне и прочий люд – по другую. Их учили обманывать, представляя толпе всякие чудеса. Хирам вспомнил своего отца и других жителей родной деревни, с которыми у него отныне не было и не могло быть ничего общего. Может ли человек обрести счастье, оторвавшись от своих корней?

Юноша не мог определить, в каком уголке души зародились доселе неведомые ему чувства, но понимал, что справиться с ними будет нелегко. Кто мог осквернить священные изображения? Скорее всего, чужестранец, человек иной веры, тот, кто не страшился возмездия! Чего он хотел? Посмеяться? Отомстить?

Хирам решил попытаться забыть о происшествии, как и было велено, однако через несколько дней кто-то замутил воду в бассейне, где жрецы освежали свои тела и совершали некоторые обряды во время священных праздников. После этого верховный жрец созвал спешное совещание, на котором приказал служителям храма бросить все дела и денно и нощно искать осквернителя.

Юноша задумался. Храм со всеми вспомогательными зданиями, дворами и садами занимал не меньше четырех городских кварталов. Это были кладовые, жилые помещения для жрецов и других служащих, подвалы, в одном из которых ему недавно довелось работать. Больше ста залов и комнат, а сколько переходов, закоулков и разных укромных мест! К тому же храм нельзя было закрыть для посещения, равно как задерживать тех, кто приходил поклониться богу. Тем не менее Хирам решил приложить все усилия для поиска преступника, за поимку которого была обещана награда.

Последнее интересовало Хирама меньше всего. Он хотел отомстить не столько за оскверненные святыни, сколько за удар, нанесенный его собственной вере.

Для начала юноша решил спуститься в подвал. Возможно, Хирама привел туда его сон или он просто решил, что знает это помещение лучше других, потому что недавно работал там. Он смело вошел в полутемное, прохладное, насыщенное влажными испарениями помещение один и побрел вдоль выставленных в ряд огромных кувшинов, в каждом из которых мог поместиться взрослый человек. Услышав или, скорее, ощутив неясное движение, Хирам обернулся и заметил, что за одним из кувшинов кто-то прячется. Его сон повторялся наяву!

Юноша сделал несколько шагов и увидел черные глаза, которые смотрели на него внимательно, оценивающе, но без страха. Мгновение спустя он узнал девушку-азиатку, ту, которую видел на пристани, а после понял и все остальное. Это была она, колдунья, ядовитая змея из его сна; она не просто пряталась здесь, она осквернила святая святых, изображение Амона, да еще набросала грязи в бассейн, где жрецы совершали свои омовения! Она сделала это в отместку за то, что египтяне отняли у нее самое дорогое – человека, которого она любила. А еще – родину и свободу.

Хирам оторопел. Он еще не принял одно из двух возможных решений, но точно знал, что осуществить любое из них будет непросто. Помедлив, он произнес глухим от волнения голосом, забыв, что девушка может не знать его языка: