Наступила гробовая тишина, что было мгновенно замечено обоими. Они отвели глаза друг от друга и в упор посмотрели на любопытствующих.
Приостановившаяся было беседа возобновилась в ту же секунду. Все враз отвернулись от спорщиков. Каким бы заманчивым ни казался повод для сплетен, никто не собирался из-за них умирать. Любой здравомыслящий человек остерегался проявлять повышенный интерес, дабы не получить вызов.
В другое время кузены, наверное, просто посмеялись бы над такой незадачей, но не сейчас. Под громкий шепот вокруг них Драм снова сел в кресло. Эйвен сделал то же. Драм заговорил первым:
— Стало быть, ты утверждаешь, что женился на ней?
— Я ничего не утверждаю, — грозно сказал Эйвен.
— Странно. Почему ты не пригласил меня на свадьбу?
— Как бы я это сделал? Ведь тебя не было в городе.
— Хорошо, но ведь и письменных приглашений не было. И. никаких объявлений в «Таймс». Никто из родных не получил от тебя письма. Ты никому не сказал ни слова!
Эйвен прикрыл глаза и тихо выругался. Когда он снова взглянул на кузена, в глазах его были боль и тревога.
— Нам нужно спокойно поговорить. Драм. Дело в том, что сложились необычные обстоятельства. — Он сделал паузу, чтобы собраться с мыслями. — Иногда люди, даже очень сознательные, — к коим я себя не отношу, как тебе хорошо известно, — действуют под таким натиском желаний, что забывают о самых простых вещах. Если то бой никогда не владела подобная страсть, я тебе завидую… и одновременно испытываю жалость. Поверь мне, в такие минуты человек делается просто одержимым. Я не имею в виду только стремление к физическому обладанию. Человеку хочется, чтобы женщина полностью принадлежала душой, — Эйвен поморщился и добавил: — Нет смысла объяснять это здесь и сейчас. Об этом нужно говорить долго и наедине. Могу только согласиться с тобой, по сути ты прав. Я вел себя по-дурацки и наделал множество глупостей. Ты не можешь себе представить, как я ужасно навредил себе и ей. Я расскажу тебе, если ты захочешь меня выслушать. Только дай мне минут десять. Я должен черкнуть записку и отправить ей. Потом вернемся к этому разговору. Я многого тебе не говорил, но за ужином все объясню. Пожалуйста, подожди немного. Ради прежней дружбы.
Эйвен не очень-то часто произносил слово «пожалуйста». Драм прекрасно это знал. Он внимательно посмотрел на кузена и покорно кивнул:
— Ладно. Ради старой дружбы и в надежде на будущую.
Эйвен заставил себя улыбнуться. Приглушенные разговоры вокруг них вошли в обычное русло. Лакей, суетившийся все это время неподалеку от двух рассвирепевших джентльменов, наконец решил приблизиться.
— Милорд, — робко сказал он, прерывая их разговор, и протянул серебряный поднос. — Вам послание.
Эйвен быстро развернул листки, прочитав, скомкал в кулаке. В первый миг его глаза погасли, но затем вспыхнули снова. Он вскочил.
— Черт подери! Чтоб им всем провалиться! Я должен ехать, — сказал он Драму.
— Но минуту-то можно подождать?
— Я бы и сам хотел, но нельзя. Я должен уехать. Немедленно.
— Что-то с отцом? — с тревогой спросил Драм. — Мне жаль…
— Нет-нет. С ним все прекрасно. Здесь… здесь совсем другое.
Драм было нахмурился, но потом, внимательно посмотрев на кузена, поднялся с кресла.
— Я не спрашиваю о причинах, но если у тебя трудности с финансами, скажи. Я это говорю не из корысти. И не стану требовать быстрого возвращения. Если тебе действительно нужны деньги, то незачем связываться с ростовщиками. Возьми у меня. Я не придаю этому никакого значения. Как ты сам говорил, мы ведь единая семья.
Суровый взгляд Эйвена потеплел. Он откинулся на спинку кресла и от души рассмеялся:
— Очень великодушно с твоей стороны. Спасибо, Драм. В деньгах я не нуждаюсь. Странный ты парень! Только что собирался убить меня за непочтительное отношение к женщине, а через минуту готов вывернуть карманы! Спасибо, пока еще я не обнищал. Я не мальчик, чтобы проматывать состояние. Мои трудности другого рода. Но все равно я благодарен тебе за поддержку.
— Тогда почему ты уезжаешь столь спешно? Кто имеет такую власть над тобой? Я видел твое лицо, когда ты читал записку. Ты очень встревожен, Эйвен.
Эйвен помрачнел.
— Это касается моего друга. Больше ни о чем не спрашивай, потому что пока я ничего не могу сказать. Просто поверь мне. — Он болезненно поморщился и пробормотал: — Ведь все эти дни я только и говорил об этом! Как я их предупреждал! Ладно, я поехал. Драм. Поговорим, когда вернусь. Не держи на меня зла. Обещаешь?
— Постараюсь, — сказал Драм, но ответ его прозвучал в пустоту, потому что кузен размашистым шагом уже выходил из комнаты.
Дорогая Бриджет!
Представляю, как тебе надоели мои извинения. Я и сам от них устал и прекрасно понимаю твое нетерпение. Пожалуйста, потерпи еще, милая. Осталось совсем немного. Скоро я приеду к тебе. Обещаю. Я должен очень многое сказать тебе. Так много, что это невозможно изложить на бумаге, даже если б я решился. Я должен видеть твое лицо. Я хочу держать тебя в объятиях, когда мы станем разговаривать. Если быть до конца откровенным, то я должен признаться еще кое в чем. Мне безумно хочется быстрее оказаться на нашем ложе и обнять тебя. Но сначала нам необходимо поговорить. И мы обязательно это сделаем. Только чуть позже. Помни, не одна ты страдаешь. Я тоже умираю без тебя.
Твой Эйвен.
«Что бы это значило?» — думала Бриджет, аккуратно складывая записку. Это было не просто желание поговорить, а потребность сказать что-то вполне определенное. Но что? И что значит: «Только чуть позже»? «Какой смысл он вкладывает в слова „Я должен видеть твое лицо“? Все эти мысли не давали ей покоя. Она тяжело вздохнула. Так много вопросов, и на все только один ответ: Эйвен.
— Ну что? — спросила Джилли. — Судя по вашему лицу, сегодня он тоже не приедет?
— Сегодня нет, но скоро.
— Конечно! Когда зима наступит, а то и к Рождеству. — Джилли хмыкнула и посмотрела в окно на зеленые лужайки. — Послушайте, мисс Бриджет, я не могу оставаться здесь все лето, Чем дольше меня не будет, тем меньше шансов найти работу. Что я стану делать, когда вернусь в Лондон? Если человека нет несколько недель, его уже, считай, похоронили. А что будет с Бетси? Вы думаете, для нее будут держать место на перекрестке? Я уверена, уже отдали его кому-нибудь. Мне придется умолять, чтобы Бетси снова взяли на работу.
— О Джилли, не надо преувеличивать, а то это становится похоже на сказку о потерянном состоянии. Ты пробыла здесь только неделю.
Девушка нервно дернула плечами.
— Чутье мне подсказывает, что из этого ничего не получится.
— Это оттого, что ты ничем не занята. Лучше собирайся на прогулку, — сказала Бриджет, быстро подхватывая свою шаль.
— Как здорово! — закричала Бетси и вприпрыжку побежала за ней к двери.
Обычно они ходили к маленькому городку. Однако каждый раз, не доходя, возвращались обратно. У Бриджет всегда для этого был какой-нибудь предлог. Вот и сейчас, щуря глаза, она посмотрела на безоблачный небосвод, и сказала:
— Кажется, небо заволакивает. Наверное, будет дождь.
— У вас всегда дождь, — равнодушно заметила Джилли, плетущаяся в хвосте. — Откуда ему взяться?
— Кстати, и чай уже скоро, — добавила Бриджет. «Вот это другое дело», — подумали сестры, никогда не пропускавшие трапезы.
Они повернули к дому. Бриджет была довольна, что удалось найти отговорку. Достаточно того, что Джилли видела, как непочтительно обращаются с ней в Брук-Хаусе. Бриджет прекрасно знала, что в городке ее не любят.
Что касается домашних слуг, то чем дольше отсутствовал Эйвен, тем больше менялось их отношение к ней. На первый взгляд все вели себя так, что вроде и не придерешься. Слуги знали дюжину способов, как выразить свою неприязнь, и не упускали случая досадить ей неприятными мелочами. Но все это были такие вещи, о которых не пожалуешься в письме. Только человек, сам испытавший нечто подобное, мог поверить, что это не плод воображения. Они выказывали свое отношение то интонацией, то ухмылкой или дерзким ответом. Все делалось не так, как нужно. Камин растапливали только через час после ее просьбы. Чашку убирали раньше, чем она успевала напиться. Ленч подавали поздно, а обед холодным. И совершенно не обращали внимания на то, что она оставляла некоторые блюда нетронутыми. Бриджет могла судить об этом хотя бы по тому, что на следующий день готовили то же самое. Эти мелкие пакости омрачали ее и без того невеселую жизнь.