Как ни странно, это не только не мешало, но и помогало ему раскрывать такие хитроумно закрученные преступления, что задним числом он только диву давался.

Хотя и к пословицам всякого рода он тоже относился с подозрением.

…С той поры как Сарыч, сам того не зная, подтолкнул молодого участкового по служебной лестнице, встречались они не часто. А после окончания Академии, когда Вендышева перевели в Москву, — и вообще редко. Но не терялись.

Атака на магаданскую администрацию для главного ревизора не была неожиданной: сигналы были, и достаточно подробные. Но если отойти от формальной стороны дела, Вендышев был полностью на стороне приятеля.

Одолеть его могущественных противников Вендышев не мог. Не так-то это и просто в наше время, да и принадлежали многие из них совсем к другим ведомствам.

И он ударил по щупальцам.

…Каждую ревизию полковник Вендышев готовил, как войсковую операцию фронтового масштаба: тщательная разведка, выбор стратегии и тактики, обеспечение тылов, и, понятно, все это делалось в условиях строжайшей секретности.

По этой причине в Магадан прилетели тремя группами, состоящими из трех-пяти человек. И только когда передовая часть захватывала плацдарм, когда уже была объявлена операция, подтягивались основные силы.

На этот раз кроме московской бригады в ревизии были задействованы якуты и приморцы. По своему опыту Вендышев знал, что хотя соседи и живут дружно, в смысле всегда готовы помочь, и пограничные попойки — традиция, но нагадить ближнему тоже всегда рады. И не в силу своей непорядочности, а в силу здоровой заботы о перспективе, — типа, «а вон у соседей еще хуже было, и то…».

…В то августовское утро начальник УВД г. Магадана полковник Железко проснулся поздно, и сон ему приснился какой-то кошмарный. Будто идет он по зеленому росистому лугу, а впереди девушка стоит, белая как лебедь и вся… голая. Понятное дело, полковник мужик молодой, он за ней и побежал. Но как это бывает во сне, ноги не подчиняются, крикнуть хочет, а голоса нет, и вдруг яма черная под ногами, и в эту яму полковник проваливается и успевает увидеть, что не девушка впереди, не лебедь белая, а самая что ни на есть черная сука. Да еще так недобро на него посмотрела, что аж в пот бросило, и он проснулся.

Пока брился, пока кофе пил, раздумывал Железко: что за чертовщина ему приснилась и к чему бы, даже у жены спросил.

— Пить меньше надо, — буркнула она. — А черная сучка — это твоя брюнетка из театра.

Полковник поперхнулся: он и не думал, что про брюнетку кто-то знает.

И день погожий не порадовал. Сдуру на работу пешком решил пойти, тут нищий или бомж, кто их сейчас различит, к нему на перекрестке прицепился:

— Дай полтинничек, начальник. На хлеб прошу.

Да настойчиво так.

Полковник на него взглянул, точно — из вчерашних, амнистированных. Стрижка короткая, глаза волчьи. От греха подальше в карман полез, а там одни бумажки. Но пришлось десятку отдать. Жалко.

Вот в таком раздрызганном состоянии он вошел в вестибюль.

А дежурный ему сразу: вас дожидаются в приемной. Кто — не представились, из Москвы откуда-то.

А и представляться незачем. Пока по коридору шел, на кабинете начальника отдела по борьбе с посягательством на валютные ценности подполковника Силовика печать увидел. И сердце сразу вниз рухнуло: только вчера вечером в сейф Силовика им собственноручно были положены 52 пакета шлиха весом почти 60 килограммов и, самое страшное, 17 из них — не оприходованы.

Эх, не успели.

И везде по коридорам чужие люди с деловым видом ходят из кабинета в кабинет, переговариваются, командуют. Свои все прижухли… знает кошка, чье мясо съела.

И этот, конечно, Вендышев, сидит с секретаршей о погоде и рыбалке калякает. Будто за этим и приехал.

И пошло-поехало.

Две недели тридцать ревизоров магаданскую милицию на ушах держали, души мотали, из жил веревки вили. Две недели кошмаров — не во сне! — и удивительных открытий. Таких удивительных, что даже сам начальник изумлялся, что у него под носом творится.

Когда акт на пятнадцати листах да еще мелким шрифтом дал ему на ознакомление Вендышев, попробовал было удочку полковник закинуть:

— Может, помягче стоит, свои все же…

Помолчал Вендышев, будто слова подбирая. Потом ответил:

— Свои? Ваш предыдущий начальник генерал Уважный в реанимации лежал, когда вы на него с доносом поторопились. Помягче? Помню, на Чукотке один ретивый капитан милиции двух геологов засудил за то, что они позволили себе перешить спецодежду на цивильную, носить нечего было. — И закончил как припечатал:

— Нет уж, будете отвечать по закону. Хотя, впрочем, это дело не мое — начальства, но…

Тут Вендышев оглядел объемистый акт и усмехнулся. Прекрасное дополнение для его коллекции, отличное подтверждение его теории. Милиция крутит золотишников за то, что осмеливаются незаконно продавать свои граммы. Эти граммы она конфискует, и получается много-много килограммов — по акту удалось зафиксировать 222551 грамм. И затем заключает незаконные договора на реализацию и продает тем же золотодобытчикам, ну то есть не совсем тем, а кто имеет лицензии. Продает причем по сниженным ценам (это на бумаге, а на самом деле неизвестно, какие там были цены). И налогов, кстати, не платит, потому что милиция не кооператив, какие, братцы, налоги?

А сколько было на самом деле золотишка? Теперь никто не скажет, потому что учет драгоценных металлов отсутствовал полностью!

Да за одно это любой председатель артели сразу бы сел надолго-надолго, а в старые времена запросто вышку схлопотал бы.

А тем временем в кабинете начальника отдела по борьбе с посягательствами на валютные ценности следователь заканчивал допрос хозяина.

— Давайте еще раз уточним, кому и в каких объемах реализовывался металл?

— Ну, прежде всего «Геоцентру», где-то шестьдесят два килограмма.

— Если можно, поточнее… Вы же знаете порядок.

— Шестьдесят один килограмм восемьсот шестьдесят девять и девяносто четыре сотых грамма.

— Так, дальше.

— Акционерному обществу «Геом» — сорок четыре килограмма восемьсот семьдесят два и пять десятых грамма, Су-суманскому ГОКу — сорок пять килограмммов сто девяносто один и тридцать одна сотая грамма, ТОО «Мустах» — двадцать пять килограммов…

Ревизия установила, бесстрастно отмечал Вендышев, что значительная часть средств, полученных за реализованный драгоценный металл, расходовалась, не попадая на счета УВД.

Существовал также теневой оборот, когда по письмам руководства УВД давались распоряжения контрагентам на перечисление денежных средств сторонним организациям и лицам.

Таким образом было перечислено 594,7 миллиона рублей и получено наличными 94 миллиона рублей и 4000 долларов, которые по учету не проходили.

Назначение платежей лиц и организаций методами ревизии установить не представлялось возможным.

Дальше мелочи.

Кредитование коммерческих структур. Причем беспроцентное.

Списание, не подкрепленное документами.

Просто присвоение.

И уж совсем пустяки: как резвились магаданские милицейские чины в командировках, какие липовые отчеты они привозили, и их утверждали. А так как Аляска к Магадану ближе, то командировки сплошь и рядом выходили за рубеж, а в отчетах фигурировали не русские деньги.

Доходило до того, что даже презенты типа жучков электронных, подаренные за рубежом гостеприимными коллегами, командированные умудрялись продавать родной конторе по рыночным ценам.

И еще: руководство строило себе особняки и коттеджи на материке — восемнадцать в Московской области, четыре — в Белгородской, два дома — стовосьмиквартирный и девяностошестиквартирный — в Белгороде. В Магадане практически ничего не строилось, и рядовому составу оставалось только облизываться на аппетиты старших товарищей.

— Эх, господа офицеры! — так и хотелось крикнуть Вендышеву. — Что же вы позорите славу и честь родной державы!

Но он не крикнул. Все это вполне вписывалось в его жизнепонимание: «Кто е…, тому и маслице».