— И о Толкиене, — посерьезнел генерал. — Таковы условия, да ты и сам понимаешь, они по одному делу проходят — не разъединить.

Через неделю после этого разговора Агушев был освобожден под крупный залог по состоянию здоровья. Справку, что Агушев, крепкий мужик без малейшего физического дефекта, — едва на ладан дышит, подписал главрач областной больницы, нарушив при этом все мыслимые и немыслимые правила оформления, учета и регистрации подобного рода документов.

Сам же Агушев срочно вылетел на родину в родную Осетию. Все передвижения его там установить не удалось, но что ему удалось пробиться аж к президенту Осетии, чекисты знали. Сами и способствовали.

В октябре по ТВ в программе «Время» ведущий сообщил, что в Чечне нашим миротворцам удалось освободить еще шестерых военнопленных — троих офицеров и троих солдат-срочной службы. Как всегда, это отнесли в заслугу олигарху, и, показывая его хитрое округлое лицо крупным планом, корреспондент все спрашивал:

— Сколько вам стоила эта акция?

Олигарх закрывался рукой и отнекивался, мол, я тут ни при чем.

В то же время вид у него был такой, что все понимали: да, это я, но стоит ли об этом говорить.

— Сволочь! — сплюнул Сильченко и поплелся на кухню за пивом. В этот момент на экране появились кадры о взбесившемся слоне в маленьком городке Пхукет Королевства Таиланд. Слон необычной угольно-черной масти разнес целую улочку и насмерть затоптал одного туриста из России. Лицо жертвы тоже показали крупным планом, и, увидь это Сильченко, он непременно бы воскликнул:

— Он! Кот!

А так Сильченко еще долгие годы искал его следы.

Фамилия же погибшего столь экзотической смертью туриста нашим правоохранительным органам ничего не дала. Ну кто такой Литвин Юрий Семенович? Да кто бы не был, все дела его, если таковые и имелись, закрыла сама смерть.

Суд по делу Агушева и Толкиена состоялся в конце года. Судья учел все, и обвиняемые получили ниже нижнего — по пять лет. А ввиду амнистии они были освобождены тут же, в зале суда.

Самое уникальное дело закончилось самым уникальным приговором.

Майор Сильченко — звание ему было присвоено еще в процессе следствия — был награжден еще и орденом, и это справедливо.

Олигарх еще более упрочил свой авторитет миротворца и спасителя России. И это несправедливо.

Не соблазнись тогда Сильченко холодным «Магаданским», он понял бы, что справедливости все-таки больше. Просто мы о ней не всегда знаем — не дано.

А так он еще пребывает в сомнениях.

С помощником Сарыча Коляня встретился уже на второй день. Никакой конспирации — чем проще, тем лучше. Помощник пришел к нему в номер, деловито высыпал на кровать гору банковских упаковок.

— Это три миллиона в рублях. А это аванс — сто тысяч долларов.

— Аванс?!

— Остальное получите после выполнения, опять-таки через меня. Но по мелочам лучше меня не беспокоить. С этими деньгами возможностей у вас больше, чем у меня.

— Сроки?

— Вот об этом я и хотел сказать. Надо успеть до выборов…

— Значит, три недели.

— Значит, так.

С тем и распрощались. Коляня доллары спрятал серьезно: в свою грязную майку завернул и в сумку положил. А рубли в коробку из-под обуви и в рюкзак. Пятьдесят тысяч — одну упаковку — сунул в карман куртки и вышел на улицу.

На душе у него ликующе и тревожно пели трубы. Еще одно усилие, и он будет далеко далеко отсюда. Не сволочь он, конечно, заедет в Липецк. Адрес Виктора помнит. Долю его отдаст. А там — Израиль. Там все его счастье и настоящая, в полный дых, жизнь.

— Ну, дам копоти!

И день удался — лучше не придумаешь. Сентябрьское солнце отдавало последнее тепло бабьего лета. Надо же — бабье лето. Еще тепло, еще можно понежиться, но тепло и нега на исходе. Легкая грусть вместе с серебристыми паутинками плывет над землей. Морской ветерок приносит на улицы запах водорослей, соли, далеких странствий. И оттого дышится так легко, а мысли в голове — как эти облачка: невесомые и летучие.

Ни летом, ни зимой не поддался бы Коляня на эту авантюру. Осенью его тянуло на приключения.

Он шел по Пушкина к центру. В первом же «комке» разменял несколько пятисоток, купил пачку длинных коричневых сигарет «Дэнхилл». Он не курил, но на этот раз изменил своему правилу — аромат прекрасного табака совсем не то, что дым прокисшей «Примы», хотя для курильщика…

— Вы позволите даме закурить?

Он остолбенел. Перед ним стояла старуха, увенчанная немыслимой высоты чалмой, разукрашенная, как театральная афиша, в платье, за которым тянулся на полметра, подметая магаданскую пыль, шлейф, сшитый из разноцветных лоскутов.

Наряд дополняла столетняя облезшая песцовая муфта, из которой, как желтая бородавчатая змея, требовательно выползла тонкая рука.

«Сумасшедшая!», — мелькнула у него в голове.

— Перед Вами баронесса Магаданская, что же медлите, граф!

«Граф» поперхнулся дымом, бросил в ладонь баронессы пачку и позорно сбежал.

— Мерси, граф! — неслось вслед. — Вы не хотите, чтобы я Вам предсказала судьбу? Она будет…

Остаток фразы унесло налетевшим порывом, и Коляня был этому рад. Тоже мне, пифия нашлась.

— Бар номер один, — прочитал Коляня на вывеске и с любопытством заглянул.

В коктейль-холле, так он именовался, было пустынно: видно, основные часы работы приходились на ночь. На невысоком подиуме полуголые мужики пытались изобразить какое-то подобие медленного танца.

Откуда-то с высоты лилась мелодия незнакомого Коляне шлягера:

Дослушав песню, Коляня прошел в зал. Молодая женщина, протиравшая мебель, нестрого на него прикрикнула:

— Закрыто, не видишь, что ли…

— А эти что делают?

— Стриптиз разучивают, — фыркнула уборщица. — Ой, смех один. Такие бугаи хозяйством перед людьми трясут. А ведь есть бабы — смотрят. А ты знашь, милок, сколько билет сюда стоит входной? Тыща!

Тут она внимательно посмотрела на Коляню, оценив его рост и стать, и спросила с ехидцей:

— А ты, что ль, никак наниматься? Так ихний главный придет позже… если хочешь, я тебя проэкзаменую.

— А в чем экзамен-то? — невольно подлаживаясь под ее игривый тон, спросил Коляня.

— А вот в этом, — неожиданно женщина провела рукой по его мотне. И не просто провела. — Пойдем ко мне.

Коляня восстал.

— Чего взять? — голос у него неожиданно осип. Женщина была молодой и симпатичной, грех было отказывать и ей, и себе.

— Да чего хошь, если при деньгах. Нет — в «комке» не бери, дорого — вот «Гастроном» рядом.

Однокомнатная квартирка женщины, звали ее Галя, оказалась недалеко. Было чисто, тихо, пахло какими-то цветами.

В прихожей заметил Коляня детские кроссовки.

— Сын, — пояснила хозяйка. — Он до трех в школе.

И тесно прильнула к нему.

Страсти не было. Была просто жажда истосковавшихся по любви людей. И они ее утолили. Почти молча.

Потом сидели за столом, и Галя разговорилась.

— Ты не осуждай меня, ладно? Я, как мужик по пьяни повесился, уже почти три года одна. И наверное, одна и останусь. Хорошие-то кобели все на привязи, а всякая шваль мне не нужна. Ты-то хороший, да не для меня. Но спасибо и за эту… встречу.