Но Орландо не мог не видеть в ней лису, слишком хорошо знал он, что означает быть оборотнем. Он касался ее и кожей, и перьями и вместе с ней блуждал по лесу, куда до сих пор она никого не пускала, кроме Джекоба. Они потерялись там вместе. А потом Орландо услышал стук ее сердца, и оно забилось у него в ладонях, оплетенное золотыми и серыми нитями.

Минуты складывались в часы, но не существовало ничего, кроме прикосновений. Ни единого слова не слетело с ее губ, даже имени Джекоба. Одни поцелуи.

Лиса. Орландо называл ее только так. Он шептал это слово снова и снова, словно хотел убедить ее, что, целуя Селесту, любит и Лису. Они совершенно забыли о карлице и о том, что хотели у нее выведать, равно как и о горничной, которая ушла за альбийским пирогом для Людмилы.

Обо всем этом Лиска вспомнила слишком поздно.

Орландо спал так крепко, что не проснулся, когда она выскользнула из его объятий. Труднее оказалось оторвать взгляд от его лица. Лиска будто боялась, что тут же обо всем забудет. Теплое одеяло пропиталось потом Орландо и ее собственным, Лискин нос различал эти запахи. Она погладила Орландо по руке. Мягкая и теплая… Была ли Лиска счастлива? И да, и нет. Потому что все слова как-то выветрились у нее из головы, вместе с именем того, кто оплел ее сердце золотой нитью, так что Лиса совсем забыла, каково ей было когда-то без нее.

У двери она обернулась на спящего Орландо.

Серое и золотое. Она не хотела расставаться ни с тем ни с другим.

Лиска подобрала одежду с похожего на цветущий луг ковра. Вместе с человеческим платьем на полу валялась ее шкура. Как могла она так легкомысленно ее бросить?

Людмила Ахматова уже ушла, оставив для Орландо письмо. В нем содержались секретные сведения, поэтому читать его Лиска не стала.

До палат князя Барятинского путь был неблизкий, но Лиска решила идти пешком. Она успокаивалась, глядя в стеклянные витрины, но все еще не знала, плакать ей или смеяться, поэтому не делала ни того ни другого. Она словно от чего-то – или кого-то? – освобождалась, петляя по улочкам Москвы, – не то от Селесты, которая до сих пор сидела за столом Синей Бороды, не то от рыжей девочки, столько лет бегавшей за Джекобом.

Лиска все еще не знала, кто пришел им на смену. Проходя мимо ворот парка, она облачилась в шкуру. Теперь это получалось у нее не так просто, как раньше. Лиска поцарапала спину, пролезая под воротами, но освободиться от человеческих воспоминаний было большим облегчением. Если бы еще не солнечные лучики в кронах деревьев, так похожие на золотые нити!

Охранник у особняка Барятинского молча пропустил ее в ворота. Блеск в его глазах показался Лиске эхом прошедшей ночи.

Владимир Молотов был не просто смотрителем царской кунсткамеры. Он преподавал историю Варягии в Московском университете, в чем не без гордости признался Джекобу, прежде чем начать экскурсию. Но уже через десять минут Бесшабашный искренне посочувствовал студентам, имевшим несчастье попасть на его курс. Нет, коллекция и вправду оказалась уникальной, а аустрийский Молотова безупречным. Но гнусавое бормотание, сопровождающееся монотонным покачиванием на подагрических ногах, сводило на нет все магическое очарование экспонатов.

Броня, делающая своего обладателя неуязвимым. Печь, на которой достаточно вздремнуть, чтобы обрести медвежью силу. Целых два зала было отведено под грибы-невидимки, волшебные орехи, магический шиповник и лыко Бабы-яги. В трех следующих оказались резные идолы со всех концов земного шара. С их помощью можно было призвать на помощь любое древнее божество, будь то Громовик из Фрона, божественная змея из Бенгалии или Огненная Фея из Савайи… Экспонаты всё не кончались. Опасаясь заснуть под бурчание Молотова, Орландо вспомнил о Лиске. Где она, чем сейчас занимается со своим Орландо?

Просто смешно, с какой настойчивостью его мысли снова и снова возвращались к ней. Словно кто-то указывал им их естественное русло, как ни старался Джекоб сосредоточиться на лекции.

Седьмой зал был от пола до потолка набит колдовскими книгами. Нечто подобное Джекобу доводилось видеть разве в Большой библиотеке Пендрагона да в одном лигурийском монастыре. Молотов взял в руки книгу, чей серебряный переплет напомнил Джекобу об ольховых эльфах. Имеющий неосторожность ее открыть, объяснил профессор, обретает дар воплощать все написанное на бумаге в реальность. Джекоб никогда не слышал о таком колдовстве. Он уже собирался спросить Молотова о мастере, сделавшем для книги такой красивый переплет, когда вдруг увидел, что ждет его в следующем зале.

Ковры-самолеты. Они ниспадали со стен, подобно застывшим водопадам, заклинали, шептали, очаровывали ткаными узорами на тысячах языков самых отдаленных стран.

Бормотание Молотова больше не имело значения, сердце Джекоба забилось сильнее. С помощью этой магии он мог найти Уилла.

А ведь именно этой коллекцией и знаменита в первую очередь царская кунсткамера. Как он мог о ней забыть! Ревность лишила тебя разума, Джекоб. Большинство ковров-самолетов могли доставить человека в любое место, куда он прикажет. Однако некоторым из них достаточно было назвать цель путешествия или имя того, которого нужно найти. Узор на таких редких коврах отличался особой замысловатостью. Даже самые опытные ткачи редко воспроизводили его без ошибок.

Первые ковры в зале Молотов оставил без внимания. Они были ткаными, а не плетеными, как более ценные, и предназначались, вероятно, для полетов на небольшие расстояния. Незамысловатые узоры тех, что шли за ними, также не свидетельствовали ни о дальности, ни о высоте полета, не говоря уже о дополнительных магических свойствах. Тем не менее Молотов подробно рассказал о каждом из них. Джекоб терял терпение. Он едва сдерживался, чтобы напрямую не спросить профессора о том, что ему было нужно.

Постепенно узоры усложнялись: вытканные цветы и звери, геометрические фигуры и созвездия.

– Стоит покатать на этом ковре девушку в полнолуние, и она влюбится в вас без памяти, – мямлил профессор.

Отлично, дальше!

– А этот сбрасывает пассажира, если произнести зашифрованное в узоре слово. С его помощью удобно избавляться от неугодных людей.

Очень интересно, дальше!

Ковры, на которых высоко над землей можно попробовать самые изысканные яства.

Ковры, защищающие коронованные головы от солнца, и ковры-телохранители. Ковры-воры, ковры – похитители людей…

Что, если Джекоб слишком рано обрадовался? В конце концов, тех, которые ему нужны, не более десятка по всему миру. Неудивительно, если они никогда не покидали сокровищниц своих венценосных владельцев.

– А вот и самый ценный экземпляр нашей коллекции. – Ковер, на который указал Молотов, висел на поперечной перекладине, украшенной головой дракона. – И дело здесь не только в размерах. – Молотов равнодушно кивнул на экспонат, словно речь шла о коврике, о который посетители вытирали ноги. – Он куда угодно доставит шестерых человек и столько же лошадей, достаточно лишь назвать цель путешествия.

Ковер в зелено-голубоватых тонах не только загораживал всю стену, но и ниспадал на пол бесчисленными складками, так что Джекоб оценил его длину самое меньшее в пятьдесят метров. Однако интересен он был замысловатым узором, в котором лишь наметанный глаз мог различить слова заклинания, написанные на лахмидском – тайном языке ткачей.

Любой уважающий себя охотник за сокровищами знает хотя бы главные заклинания и умеет их более-менее правильно произносить, даже если не понимает смысла. В самой середине ковра, между причудливыми изгибами цветов, Джекоб разобрал одну-единственную фразу:

Блеяние Молотова стало невыносимым. Напрасно Джекоб уверял себя, что другой возможности осмотреть царскую коллекцию ему не представится и что он рискует попасть в неловкое положение, если предложит Николаю III раздобыть то, что у него уже есть.