Маленькие окошки дома приветливо светились, дверь была распахнута. Входя за калитку из колючей проволоки, Митька услышал отчаянный мышиный писк. Прощайте, макаронники! И вдруг в доме как будто упало что-то мягкое; по полу клацнули когти. У Митькиных макарон нашелся защитник. Кошка, что ли?

Лисица! Она сидела под столом с перепачканной кровью мордой, а вокруг валялось штук шесть задушенных мышей.

— Благодарю за службу! — по-военному похвалил рыжую Митька.

Лисица оскалилась.

— Не стесняйся, доедай. Я сейчас уйду, — сказал Митька, бросая на топчан пуховку и парашют.

И шагнул к столу, чтобы взять лампу.

Лисицу не успокоил приветливый тон. Она оказалась такой же слабонервной, как медведь. Шарахнулась к двери, Митьке под ноги, перепугалась еще сильнее и вскочила на стол. Мелькнул облезлый хвост, задел горящую лампу, и лисица улепетнула в разбитое окошко. А лампа качнулась и стала заваливаться.

Позже Блинков-младший тысячу раз вспоминал это мгновение. Почему он стоял и смотрел? Почему не бросился ловить лампу, ведь успевал?! Скорее всего дело в привычке. Обычные лампы, то есть электрические, он ронял. Иногда в лампочке обрывался волосок, и она перегорала. А чаще и этого не случалось, упавшую лампу можно было просто поставить — и все.

Но эта лампа была керосиновая.

Стук! Упало стекло, покатилось по столу и со звоном разбилось об пол. Из лампы выплеснулась лужа горящего керосина. Он мгновенно проник во все щели, и огненные капли полетели под стол, взрываясь, как крохотные бомбочки.

Митька схватил с топчана ватник и набросил на стол. Без воздуха огонь задохнется.

Огненные бомбочки продолжали капать, и второй ватник он бросил под стол. Это была еще одна ошибка, потому что теперь закапало на ватник. Неизвестно, куда в нем лазил молодой трелевщик, только ватник насквозь пропитался машинным маслом. Он мгновенно вспыхнул.

Хватая ватник за не успевший заняться рукав, Митька увидел, что уже и доски пола начинают гореть. Огонь юркнул по рукаву, и полыхающий ватник пришлось бросить. Митька пинками прогнал его через сени, отфутболил с крыльца и стал затаптывать.

В сенях горело. Огонь взвился по куче банных веников из пересохших березовых прутьев с листьями. Рядом стояла канистра с керосином, и огонь уже лизал ее, как будто пробуя на язык перед тем, как нырнуть в щель под пробкой. Митька теперь видел, что в прошлый раз в потемках плохо ее закрыл. Пробка не завинчивалась, а запиралась на застежку; один зубчик попал мимо петельки, и пробку перекосило.

Из-за дурацкого зубчика пришлось бежать, оставляя то немногое, что было у Митьки с Линой. Будь канистра закрыта как следует, Блинков-младший не побоялся бы выхватить ее из огня. Но пролезть в щель под пробкой огонь мог за мгновение.

Митька бежал, считая про себя: ОДИН, ДВА, ТРИ… Если бы не струсил, то сейчас уже был бы в сенях. ЧЕТЫРЕ, ПЯТЬ… Протянул бы руку и схватил канистру. ШЕСТЬ, СЕМЬ, ВОСЕМЬ… Отскочил бы от горящих вени…

Канистра взорвалась. Оглянувшись, Митька увидел ярко освещенный изнутри дом. Горело все: пол, стены, потолок; полыхал стол за распахнутой взрывом внутренней дверью.

Он кинулся к разбитому окну, через которое убежала лисица. Выброшенный взрывом керосин долетел до дальней стены комнаты. На полу получилась горящая дорога, а углы еще не занялись. Папина пуховка и парашют мирно лежали на топчане. Митьке показалось, что он спит и, если сейчас открыть глаза, пламя исчезнет, он войдет в дом и приляжет на минутку перед тем, как идти за Линой.

До топчана было метра полтора; Митька не мог ни дотянуться до парашюта и пуховки, ни пролезть в узкое окошко. Отскочив к ограде, он стал отламывать колючую проволоку. Огонь в сенях гудел, а снаружи дом выглядел мирно: толстые бревна, гостеприимно светящиеся окошки… Щелк! — проволока переломилась. Митька отмерил кусок подлиннее, с запасом, и стал отламывать второй конец. Успеть бы! Лямок на парашютном мешке туча, цепляй за любую.

Проволока отломилась, он сделал на конце крюк и сунулся к окошку. Оттуда клубами валил светящийся в темноте дым. Глаза сразу же заволокло слезами. Митька разглядел, что парашют еще цел, сунул проволоку в окошко и зацепил что-то наугад. Дернул — тяжело. Поймал!

Отвернувшись от дыма, он тянул, накалывался руками на колючки, шипел от боли и тянул!

Балбес! Дебил! Кретин! А еще на Лину злился!.. Мешок зацепился за подоконник. Митька схватил его, выдернул и покатился по траве, совершенно счастливый. Ну, хоть парашют спас!

Из окна, у которого Митька только что стоял, высунулся длинный язык пламени и лизнул крышу. Одно, за другим лопнули стекла в остальных окнах, и огонь заревел. Крыша вспыхнула сразу в нескольких местах. Она была крыта широкими плоскими щепками — кажется, это называется дранкой — и продержалась не больше минуты. Пламя вырвалось и поднялось столбом. Затрещала и вспыхнула крона стоявшей рядом сосны.

Блинков-младший еще не успел подумать, что будет дальше. Горел дом, они с Линой теряли еду и ночлег, и это само по себе было кисло. А сейчас Митька вдруг понял, что горящий дом — чепуха, детская страшилка про козу рогатую. Настоящий-то ужас в том, что он поджег тайгу!

С горяча он побежал к Лине, но колючая проволока хваталась за кусты и тормозила. Стоп! Откуда у него колючая проволока? За мешок зацеплена колючая проволока. Он сам же и цеплял. Блинков-младший снял ее и понял, что проволока очень ценная. Нельзя ее выбрасывать, и вообще надо прибарахлиться, пока еще можно.

С треском вспыхнула крона второй сосны. Искры летели вверх фонтаном, как из китайского фейерверка.

Так, Лина у нас на просеке, медведь у нас чешет от огня во все лопатки, значит, зеленоглазая пока в безопасности. Нервничает, конечно: пожар уже виден издалека. Прости, друг «Васька у папы», извиняйте, мамзель «Лина у бабушки с дедушкой», но придется вам еще понервничать. Отсидеться на даче не получилось, путешествие продолжается, и опять нам нужно все: и еда, и какая-нибудь посудина, и огонь… Огня было даже слишком, но в карман его не упрячешь. А заправить зажигалку из канистры Митька не успел.

Кроны сосен вспыхивали как свечки. Вниз огонь сползал неохотно, и Митька решил, что пять минут у него есть. Он вбежал в барак и опять передернулся, увидев загаженный стол. Ну и гады, ведь жили здесь… Хотя жили в неволе, вот и мстят всем: и этим стенам, и незнакомым людям, которые не валили лес на морозе, а в тепле чистыми руками собирали Ученую Бандуру…

В бараке было светло. Не как днем, но светло, и света прибавлялось. Под ногой что-то звякнуло и откатилось по полу. В мечущемся свете пожара Митька быстро нашел темно-зеленую лакированную гильзу. Автоматная. Понюхал, и даже в его забитом от дыма носу засвербило от вони сгоревшего пороха.

Стреляли не зимой и Даже не на прошлой неделе. Так остро, до слез, пахнет только недавно сожженный порох. Вы уж поверьте Дмитрию Олеговичу Блинкову-младшему. Что он, пороху не нюхал? И нюхал, и стрелял из такого же автомата Калашникова. Уничтожил целый взвод банок из-под пива. Только случилось это давно и далеко, по ту сторону земного шара, и рядом были в основном друзья, если не считать крокодилов, змей и пары жалких личностей. А здесь… Что здесь? Он с хромой девчонкой, они с топорами и, как теперь оказалось, с автоматом. Двое на двое. Расклад невеселый, но и не самый поганый в жизни лучшего сыщика из всех девятиклассников.

За открытой дверью гудел и стрелял набирающий силы пожар. Блинков-младший побежал по бараку. Слева и справа сколоченные из неструганых досок топчаны, посредине длиннющий стол — ничего интересного. Ага, под потолком электрические лампочки, значит, должен быть генератор.

В дальней стене была дверь и закрытое фанеркой окошко. Митька сунулся туда и попал на кухню с большой, сложенной из диких камней плитой. Поднял с пола смятую алюминиевую миску — пригодится. С плиты взял тяжелый от накипи ведерный чайник — целое богатство. Ого, а это вообще сокровище: сточенный в гвоздик длинный хлебный нож! Митька сунул нож за пояс, миску — в парашютный мешок, а чайник пристегнул к мешку снаружи. Он уже не жалел о том, что рискнул заскочить в барак.