Значило ли это, что она делала что-то неправильно? Не похоже, чтобы он страдал. Он наклонился над ней. Темные волосы рассыпались по его бронзовым плечам, глаза закрыты. Выражение бесконечного наслаждения смягчило черты его лица.

Она тоже пыталась помогать ему, не совсем сознавая, что надо делать. А он все яростнее двигался, с каждым толчком приподнимая ее над лежащим на ковре плащом. Она ухватилась за его плечи, захлебываясь в вихре ощущений.

Он перекатился через нее, бормоча чуть слышно дикие, бессвязные слова, и поднял ее над собой. Затем сел, заведя ее стройные сильные ноги вокруг своих бедер.

– Ты не вся отдаешься мне, ты не впускаешь его, расслабься, – шептали сладострастно губы Галена, в то время как бедра лихорадочно проталкивали его в нее резкими, сильными толчками. – Ближе, стань частью меня…

– Я пытаюсь…

Слышал ли он ее? Сейчас в Галене не осталось и следа от той сдержанности и самоконтроля, которые она так хорошо знала, только неукротимая, безудержная чувственность, увлекающая ее в пучину сладострастия. Он снова и снова перемещался, меняя позы, и новые волны наслаждения захлестывали ее. Она впилась ногтями ему в плечи, когда, казалось, его палица увеличилась, заполонив ее лоно и вызывая жажду желания. Лихорадочный жар стал нестерпимым и все еще продолжал нарастать.

Прекрасная! Страждущая! Всепоглощающая сила!

Он проникал в нее все глубже, сильнее. Она слышала его резкие, частые всхлипы.

– Ближе, – бормотал он сквозь стиснутые зубы. – Разведи шире бедра, обхвати меня ногами. Еще ближе. Я не могу…

Откуда-то, словно из самого нутра, раздался низкий звериный крик, оказывается, он вырвался из ее груди.

Наслаждение. Изумление.

Завершенность.

Она услышала его низкий стон над собой, он откинулся назад, и тяжелая мучительная дрожь прокатилась по его могучему телу.

А он красив, она глядела снизу на его лицо. В этот момент оно стало столь же восхитительным, сколь полным оказалось ее чувство внутренней свободы. Именно она дала ему это ни с чем не сравнимое наслаждение, поняла она с неистовой радостью и гордостью.

Он наклонился над ней, опершись на локти по бокам ее тела, чтобы не давить своим весом. Его грудь часто вздымалась, он отчаянно пытался выровнять дыхание. Она слышала, как тяжело бухает его сердце у ее груди. Несколько мгновений он лежал неподвижно, оставаясь в ее теле. Затем медленно сел, все еще продолжая тяжело дышать, потом, пробормотав проклятие, освободился от нее и встал. Дошел босиком до кресла, сдернул с него ее плащ и вернулся к тому месту, где она лежала.

– Сядь.

– Не сейчас. – Ей не хотелось двигаться. Она теперь не знала, захочется ли ей вообще когда-нибудь двигаться. Какое сладкое томление, удивленно думала она. Оно принесло ей даже больше наслаждения, чем до этого безумная чувственность. – Позже.

Он наклонился над ней.

– Я причинил тебе боль?

Она попыталась вспомнить, что случилось с ней до этого эмоционального вихря.

– Наверное… немного. В начале…

– Это полностью твоя вина. Проклятие, какая глупость. Разве ты не понимала, что я могу сделать с тобой? – Грубость его тона смягчалась нежностью рук, когда он закутывал ее в плащ, встав рядом на колени. – Тебе следовало сказать мне, что Юсуф не дотрагивался до тебя.

– Ты не хотел слушать.

– Надо было заставить меня слушать. – Он сел на ковер возле нее и обхватил колени руками. Мускулы его плеч и рук застыли в напряжении. – Это крайне важно.

– А ты бы поверил мне?

Он молчал несколько мгновений.

– Возможно, что нет… Я… был сам не свой. Да, она поняла, что страстная безрассудность, которую она открыла сегодня ночью в Галене, – такая же важная часть его души, как и постоянный самоконтроль, уже хорошо знакомый ей.

– Тогда почему ты сердишься?

– Мне кажется, вопрос должен звучать иначе – почему ты не сердишься на меня за то, что я взял тебя силой?

– Потому, что это не насилие. – Она села и накрылась еще полой плаща. – Тебе надо было это понять. Ты достаточно долго возбуждал мое любопытство.

Он впился взглядом в ее лицо.

– Надеюсь, не только любопытство я сумел удовлетворить. Она кивнула.

– О да, мне очень понравилось. Неудивительно, что Паулина так любила это занятие. Слабая улыбка тронула его губы.

– И ты теперь не считаешь, что она занималась этим от безделья?

Она задумчиво нахмурилась.

– Это очень… – она подыскивала слово, – сильно, правда? Я никогда не думала…

– Это надо пережить самой. – Он помолчал мгновение. – Тебе все еще больно? Она поморщилась.

– Немножко больно. Но не сильнее, чем в тот день, когда я первый раз проехала верхом. Хребет Павды доставил мне больше неприятностей.

На лице Галена мелькнуло удивление, он откинул голову и расхохотался.

– Святые небеса, если ты не сравниваешь меня с твоим отцом, то пытаешься найти сходство со своей кобылой.

Она усмехнулась.

– Я слышала, многие мужчины с удовольствием сравнивают себя с жеребцами. Его улыбка тут же погасла.

– Мужчина может быть жеребцом, когда имеет дело с проститутками. С девственницей необходима нежность.

– Я не возражаю. По-моему, это очень интересно. Я даже думаю, что я не настоящая девственница.

Его глаза весело блеснули.

– Девственница может быть только настоящей.

– Ты понимаешь, что я имею в виду. – Она отвела взгляд. – Я, как всегда, вела себя нагло, но мне просто очень понравилось.

– К моему бесконечному удовольствию. Она вновь взглянула на него.

– Правда?

– Правда, – произнес он торжественно. – Я бы не хотел от тебя ничего другого. – Он нежно коснулся ее виска. – Всю жизнь, килен.

Бурная волна радости закружила ее, рассеяв усталое томление. Она лучезарно улыбнулась.

– Я рада, что тебя не смущает, что во мне так мало кротости, я бы не стерпела, если бы… – Она замолчала, услышав знакомый ей звон колокольчиков и тихий шелест. – Александр!

–Что?

Она натянула плащ, вскочила на ноги и бросилась через комнату со словами:

– Это Александр. Он вернулся.

– Какой еще Александр? Тесс, не обращая внимания на его вопрос, подбежала к окну.

– Иди сюда, глупец. Удивительно, как ты еще не потерялся в темноте.

Александр влетел в окно и приземлился на каминную доску.

Гален в полном изумлении уставился на голубя, расхаживающего по широкому камню.

– Птица?

– Не просто какая-то птица! Это мой почтовый голубь. Я же говорила тебе о нем на второй день моего приезда в Заландан.

– Ах да, конечно. И как только такая важная информация могла выветриться из моей головы? – Он наблюдал, как она взяла голубя и отнесла его к плетеной из прутьев клетке, стоящей возле окна. – Признаюсь, моя голова оказалась забита разными пустяками, вроде бандитов, межплеменных войн, объединения… Как я понимаю, именно из-за Александра ты пришла сюда?

– Ну конечно. – Она с удивлением взглянула на него. – Калим собирался отрезать Юсуфу голову. Кроме того, путь от дома Юсуфа не слишком сложен для Александра. – Она нахмурилась, обращаясь к птице: – Нет, я еще подумаю, кормить ли тебя зерном. Ты его не заслужил. Ты должен был возвратиться назад в Заландан. – Она закрыла клетку. – Я уже начинаю терять с ним терпение. Эта глупая птица, возможно, пролетела весь путь до Саид-Абаба и обратно.

– Ты использовала дом Юсуфа, чтобы тренировать своего голубя?

– У него самая высокая крыша в Заландане. Александр не слишком умен, и я подумала, что у него будет больше шансов найти дворец, если он сможет увидеть его. – Она склонилась над воркующей птицей. – Нет, ты только послушай его, он, кажется, даже не понял, что сделал что-то неправильно. – Она достала горсточку зерен из сумки, лежащей возле клетки, и просунула между прутьями. – Это не награда, ты понял? Я просто не хочу, чтобы ты умер от голода.

– Почему ты не сказала Калиму? Она продолжала глядеть на голубя.

– Он бы все равно мне не поверил. Он меня не любит. – Она повернулась к нему, вздернув подбородок. – А кроме того, почему я должна объяснять ему что-то и позволять указывать мне, что делать?